Страница 91 из 111
— Сделка была нечестной! — спохватившись, завопил толстяк. — Он продал мне чужую лошадь!
— Ты это, почтенный, можешь доказать?
— Русич сам сказал, что отобрал лошадь у какого-то татарского сотника! Разве это не грабёж?
— Это считалось бы грабежом, если бы сотник пришёл в суд и заявил, что у него отобрали жеребца. Но он этого не сделал, следовательно, сам не считает, что его ограбили, — назидательно заметил судья. — Ваша сделка, заключённая при свидетелях, честная, а потому повторяю: твой иск отклоняется.
Старый судья и на самом деле оказался человеком справедливым.
Слух о скором походе на Виджанаягар подтвердил Хоробриту сам Махмуд Гаван при новой встрече, которая на этот раз проходила с глазу на глаз.
— Я хочу, русич, чтобы ты понял неизбежность происходящего, — сказал Махмуд Гаван. — Моя воля ничего изменить не может, равно как и воля султана. Я вижу, в твоих глазах мелькнуло сомнение. Причина его понятна: ты убеждён, что властители начинают войны по собственной прихоти, ими двигают страсти, включая и тщеславие. Но это верно лишь отчасти. Представь себе, дорогой Афанасий, что все когда-либо существовавшие и нынешние правители обладали и обладают сходными пороками. А что это так, не приходится сомневаться. Но это же значит, что войны будут длиться до тех пор, пока у большинства властителей присутствуют воинственность и жажда славы. Прошлые стремления переходят в нынешние привычки. Создаётся порочный круг, из которого ни одному властителю не выбраться. Неважно, защищается он или нападает, важно, что он постоянно воюет. Если он не нападает сам, то должен защищаться. Но поскольку последнее гораздо хуже, то чаще предпочитают нападать. Как при таких условиях сохранить мир? Если бы даже юный султан Мухаммед хотел исключительно мира, то есть не нападал бы ни на кого из соседей, то вынужден был бы обороняться. Я хочу сказать, что причина войн гнездится в душах людей, а не во внешних обстоятельствах. Те лишь подталкивают. Или отсрочивают. Но не устраняют. Если наш мир таков, то изменить его может единственное — опасность взаимного уничтожения. Но я даже не пытаюсь предугадать, когда это произойдёт. Ясно, что только после чудовищного истребления народов, а до этого мы будем такими, какие есть.
Бахманидский султанат действительно могуществен, и войско его, дорогой Афанасий, достаточно многочисленно. В этом смысле ваш царь Иван не обманулся в своих ожиданиях. Но, увы, помочь ему мы ничем не можем. Если бы мы не воевали на юге, то воевали бы на западе или востоке. Но не на севере. Надеюсь, ты понимаешь, почему?
— Да, великий визирь.
— Для этого тебе пришлось пожить в Индии, — заметил Махмуд Гаван. — А теперь поведай мне о Руси и об окрестных землях и народах.
Когда Хоробрит закончил рассказ, Махмуд Гаван заметил:
— Поистине, вы исполнены упорства и скоро освободитесь от власти татар и приметесь расширяться на юг, восток и запад. У Руси, как мне думается, удивительная судьба. Вам придётся выдержать много войн, ибо на ваши земли будут зариться соседи. Я даже допускаю, дорогой Афанасий, что осознание угрозы взаимного уничтожения начнёт распространяться именно от вас! Итак, ты знаешь, что передать своему государю?
— Знаю, великий визирь.
Махмуд Гаван с задумчивым любопытством глянул на русича, помедлил, сказал:
— Назови мне одну из ваших пословиц.
Хоробрит, не промедлив, выдал:
— На миру и смерть красна.
— Ещё!
— Встречают по одёжке, провожают по уму.
— Отлично! Теперь можно уверенно сказать: здравый разум вашего народа не замутили посторонние влияния. Это о многом говорит! Прощай, русич! Возможно, мы больше не увидимся. На днях наше войско уходит на юг. А после... — Махмуд Гаван только рукой махнул. Он знал, но не хотел говорить. Хоробрит тоже знал и тоже не хотел говорить. На том они и расстались.
Величие не опускается до низменных хитростей. Махмуд Гаван так и не поинтересовался, о чём беседовал Хоробрит с его врагом Маликом Хасаном.
Зато маленький визирь при встрече тотчас велел передать ему разговор русича с Махмудом Гаваном.
— Это очень трудно, визирь. Мы обсуждали, можно ли избежать войн.
— И к чему пришли?
— Махмуд Гаван утверждал, что войны неизбежны.
— Гм. Что ещё?
— Великий визирь объяснил мне, почему ваша страна не может помочь Руси.
— Он так и сказал — не может помочь? — деланно изумился Малик Хасан. — Хорошо. Об этом позже. Дальше что было?
— Махмуд Гаван попросил назвать несколько русских пословиц. Потом сказал, что через несколько дней отбывает на юг. И мы попрощались. Вот и всё.
Насколько прямодушно благородство, настолько изощрённо коварство. Маленький визирь немедленно объявил, что Махмуд Гаван лжец, что помощь Руси будет святой обязанностью Малика Хасана, как только он станет султаном Бахманидского государства.
— Для этого я захвачу морские порты Гоа, соберу в Камбее тысячу судов, посажу на них войско. Самое большее через два месяца я появлюсь в Ормузе. Не пройдёт и полугода, русич, как я разгромлю Астраханскую Орду! Всё уже обдумано, взвешено и рассчитано. Государю Ивану останется только благодарить меня за бескорыстное содействие. Ты удивлён, русич, моей осведомлённостью? Не стану скрывать, письмо твоего государя сейчас у меня! Но зачем Махмуд — это жалкое ничтожество — интересовался вашими пословицами?
— Я не знаю, визирь.
— Гм. Ну, хорошо. Теперь я желаю развлечься. Не хочешь ли сразиться с кем-либо из моих телохранителей? Или, может быть, ха-ха, сразу с двумя?
В приёмном зале было четыре телохранителя Малика Хасана, двое возле кресла, двое — у дверей. Рослые, крепкие и, видать, умелые воины. Каждый из них выше Хоробрита на пядь. Превосходили они и шириной плеч.
— Вот с этими. — Хоробрит показал на тех, что стояли у входа в сад и в зал.
— Ты хочешь биться с двумя? — уточнил Малик Хасан.
— Да, визирь. Как ты желаешь — насмерть?
— Как ты сказал? — не поверил визирь.
— Я говорю: убить их или оставить в живых?
— Ты уверен, что сможешь их убить? О, аллах! Твоя самонадеянность мне нравится. Вот этот, — визирь показал на ближнего богатыря, — по имени Максуд, при штурме Белгаона первым ворвался в крепость и сразил пятерых врагов. Мой повелитель Мухаммед, да будет славно это имя, наградил его сотней золотых. Тот, что стоит у двери, один управлял огромным тараном и сумел проломить ворота! Это случилось на моих глазах. Ты не отказываешься от своих слов?
— Убить их или оставить в живых? — безразлично повторил вопрос Хоробрит.
Малик Хасан впился совиными глазами в коренастого русича. На его жестоком лице промелькнула хищная усмешка.
— Насмерть! — сказал он и добавил своим воинам: — Убейте его! Сто золотых — награда!
Не успел он отдать приказ, как Хоробрит прыжком выскочил на середину зала. В руке его оказался клинок, он выдернул его в прыжке-полёте. Оба телохранителя проворно кинулись на него. На их лицах не отразилось удивления. Это были умелые рубаки. Две сабли свистнули одновременно. Но разрубили лишь воздух. Там, где только что был русич, оказалась пустота. Отскочив, Хоробрит сжался, упал клубком — и оказался за спинами своих противников. Воины с похвальной быстротой повернулись лицом к нему, вновь бросились в атаку. Хоробрит метнулся за колонну. Две сабли, не удержав замаха, врубились одновременно в золотые пластины облицовки столбов, оставив на них глубокие отметины.
И тут же свистнул дамасский клинок. Кольчужный воротник ближнего телохранителя не прикрывал толстой шеи, и это погубило воина. Голова его скатилась с широких плеч, с глухим стуком упала на пол, орошая ковры чёрной кровью. Следом рухнуло туловище. Второй воин, издав вопль ярости, отскочил от колонны, его сабля описала сверкающий круг. Телохранитель, поняв, насколько ловок враг, старался не подпустить его к себе.
Малик Хасан вскочил с кресла, сжав руками серебряный пояс. Он тяжело дышал. Его богатырь отступил перед чужеземцем! Такого ещё не бывало! Тем временем воин, издавая хриплые крики, продолжал крутить саблей. Хоробрит вновь изобразил колесо, прокатился под сверкающим кругом, проделав это столь молниеносно, что противник не успел ничего предпринять. Хоробрит обхватил обе ноги великана, дёрнул, и тяжёлая туша грузно упала. Вздрогнули и закачались на бронзовых цепях светильники. Хоробрит поставил ногу на широкую спину поверженного богатыря, приставил к его обнажённой шее остриё клинка. Силач беспомощно замер. Хоробрит глянул на бледного Малика, взглядом требуя знака — убить или оставить в живых.