Страница 89 из 111
Выйдя из дворца, он смело направился в завийю. Человеку всегда хочется вернуться туда, где с ним произошло нечто знаменательное, пережить вторично ощущение избегнутой опасности. Это возбуждает и не позволяет терять боевого мастерства. Именно это заставило Хоробрита побывать в том переулке, где он обнаружил за своей спиной соглядатая. Или тот был слишком недоверчив и не поверил тем, кого послали убить русича, или слишком догадлив. Как бы там ни было, пронырливый соглядатай представлял опасность, ибо ждал появления ночных стражей, чтобы позвать на помощь. А если бы Хоробрита схватили в отсутствие Махмуда Гавана, то проведчика немедленно бы казнили. К счастью, ночной охраны поблизости не оказалось. Хоробрит оглушил соглядатая, когда тот пришёл в себя, быстренько допросил, а после сломал ему хребет.
Во дворе завийи его встретила Зензюль, ещё более раздобревшая, обрадованно кинулась ему на шею.
— О, любимый, я так переживала за тебя! — И быстро шепнула: — Уходи скорей, тебя здесь ждут стражи...
Но на галерее уже показался хозяин завийи, а с ним вышли четверо рослых воинов. Перс быстро скрылся в своих покоях, а стражи спустились во двор и окружили Хоробрита. Один из них, узколицый, горбоносый, устрашающе шевеля вислыми усами, спросил:
— Ты ходжа Юсуф Хоросани?
— Да, я ходжа Юсуф.
— Ты обвиняешься в убийстве приезжего купца и его телохранителя.
— Но с того случая прошло уже два месяца. Вы что, не могли найти настоящих убийц?
— Вот мы и нашли, — проворчал вислоусый.
— Но убивал купца не я.
— Сейчас мы тебя проводим к куттовалу, он и разберётся.
Хоробрит мысленно усмехнулся. Люди куттовала убили, а куттовал ищет убийц. Конечно, он их не найдёт. Но зато какой удобный предлог свалить вину на чужеземца. Осталось только сделать вид, что он обозлён до крайности и не прочь схватиться со стражами. Хоробрит кинул ладонь на рукоять клинка. Вислоусый был далеко не трус и тоже вынул саблю. Некоторое время они мерили друг друга свирепыми взглядами. Остальные после недолгих колебаний воинственно выпятили груди и обнажили клинки. Конечно, они не знали, с кем хотят схватиться. Хозяин завийи высунулся было из своих покоев, но, обнаружив, что дело принимает дурной оборот, вновь скрылся. Схватку предотвратила Зензюль. Встав между мужчинами, она взмахнула метлой и смело заявила:
— Эй, вы, храбрецы, не хотите ли сразиться с женщиной? Я готова! Метла против сабли!
— Отойди, Зензюль! — проворчал вислоусый. — Ступай к себе. Я скоро приду, и тогда мы с тобой сразимся, ха-ха, в постели! Уверен, тогда ты покажешь спину!
— Ха-ха! — громыхнули остальные стражи.
Зензюль немедленно заявила:
— Меньше, чем за сорок тенке, я не согласна.
— Сорок тенке? — взвыл вислоусый. — За что, женщина?
— За тот синяк, который ты поставишь мне своим горбатым носом!
— Го-го-го! — залились воины.
Вислоусый уступил.
— Ладно. Если хорошо поработаешь, получишь сорок тенке. Сейчас я отведу чужеземца к куттовалу и быстренько вернусь.
Но повели они Хоробрита не к куттовалу, а во дворец Малик Хасана.
«Бесерменинъ же Мелик, тотъ мя много понуди в вЂру бесерменьскую стати. Аз же ему рекох: «Господине, ты намазь кыларесенъ, мен да намазъ киларьменъ; ты бешь намазъ киларьсизъ, мен да 3 каларемень: менгарипъ, а сень иньчай». Онъ же ми рече: «Истину ты не бесерменинъ кажешися, а христьаньства не знаешь». Аз же въ многыя помышления впадохъ и рекох себЂ: «Горе мнЂ, окаянному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю уже самъ пойду. Господи боже вседержителю, творецъ небу и земли! Не отврати лица от рабища твоего, яко скорбь близъ есмь. Господи! Призри на мя и помилуй мя, яко твоё есмъ создание; не отврати мя, Господи, от пути истиннаго и настави мя, Господи, на путь твой правый, яко никоея же добродЂтели в нужи той сотворих тебЂ, господи мой, яко дни своя преплых все во злЂ, Господи мой, олло перводигерь, олло ты, каримъ олло, рагымъ олло, каримъ олло рагымелло; ахалимъдулимо (Господи мой, покровитель ты, Боже, Господи милостивый, Господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала Богу!)... Уже приидоша 4 Великыя дни в бесерменьской земли, а христианства не оставихъ. ДалЂ Богъ вЂдаять, что будетъ. Господи боже мой, на тя уповаЂ, спаси мя, Господи боже мой!»
Записал он это, вернувшись от Малика Хасана, когда в нём с новой силой пробудилась тоска по родине. Сейчас на Руси весна. Он явственно увидел синее бездонное небо, слепящее глаза солнце, пригорки, покрывшиеся юной травой, услышал шум ручьёв, курлыканье возвращающихся журавлей, ощутил запах разогретой смолы. Боже, боже, когда он увидит родину.
Малик Хасан оказался небольшого роста, в огромной чалме и золотых туфлях. Усы лихо закручены, и вид у него был весьма воинственный, как и у многих обделённых ростом людей. Задиристостью обычно возмещают собственную невзрачность. Он встретил вошедшего Хоробрита безжизненным взглядом по-совиному выпуклых немигающих глаз.
Человек, из правоверного брахмана ставший правоверным мусульманином, в душе имеет мало святого. Хоробрит уже знал о нём много. Но эта встреча ему нужна. Ради того, чтобы возвыситься, бывший брахман готов на всё — ложь, клевету, лесть, убийство, заведомый обман, шантаж, заговор, — при этом обладал упорством и был смел. Такие люди ни перед чем не останавливаются, а потому опасны.
Два человека вступили в схватку за власть в Бахманидском султанате — поистине благородный Махмуд Гаван и поистине подлый Малик Хасан. Если победит Малик Хасан, в чём уже можно было не сомневаться, то страну ждёт печальное будущее и великие потрясения.
— Мира и благополучия тебе, господин! — Хоробрит поклонился.
Малик Хасан не ответил. Телохранители возле его кресла беспокойно переминались, косясь на чужеземца. Видно, наслышаны о нём.
Убранство приёмного зала визиря не уступало в роскоши дворцу султана. Огромные пушистые ковры на полу. В окнах разноцветные венецианские стёкла создавали неповторимое освещение. Вечереющее солнце светило в окна, и в зале плавало разноцветное искрящееся сияние, в золотистой дымке возник как бы сказочно дивный сад, где словно по волшебству вырастали хрустальные цветы, свисали налитые плоды, покачивались травы, меж радужных колонн возникали замки, струились водопады, темнели гроты. Какой мастер сумел так подобрать и слепить кусочки стекла? И словно в продолжение ощущения, в резные распахнутые двери вливались ароматы плодоносящих деревьев.
Чтобы казаться выше, Малик Хасан сидел в кресле на трёх подушках. Он вдруг повернул голову и глянул на Хоробрита искоса. Так смотрят птицы и змеи. В его белой чалме сверкал большой бриллиант. Приняв прежнюю позу, визирь наклонился к Хоробриту, широко раскрыл круглые глаза и как бы опахнул ими русича, словно стремясь вобрать в себя его душу, проникнуть в неё, исследовать потаённое. Через мгновение взор его померк, глаза полузакрылись, смуглое лицо приняло равнодушное выражение. Молчание длилось долго. Уже и волшебный сад в зале начал тускнеть.
— Скажи-ка, русич, — внезапно раздался каркающий голос визиря, — знал ли ты раньше фарсидский язык?
— Нет, господин.
— Сколько времени ты находишься на юге?
— Четыре года.
— И за это время успел выучить фарсидский, санскрит, арабский, тюркский языки?
— Тюркский я раньше знал, купцу часто приходится бывать в чужих землях.
— Ты не купец! Мне про тебя многое известно. Ты воин. Зачем лжёшь?
— Я не лгу, господин, у нас воинскому делу обучают сызмальства. Хороший купец должен уметь защищаться. Всяк норовит его ограбить.
— Знаешь ли ты наши законы?
— Знаю, господин.
— Читал ли ты Коран?
— Не только читал, но выучил наизусть многие суры.
— Вот даже как. Гм. За четыре года тебе следовало принять ислам.
— Но я хочу вернуться на родину, — возразил Хоробрит. — И я верую в единого бога.
— Хочешь сказать, что исповедуешь бхакти?
— Да, господин. Кабир благородный человек, и я верю ему!