Государь поневоле

Царица не дала ему закончить:

— То тоже не дело для наставника государева, думного дьяка ако купчине метаться, корысть свою заводами выгадывать. Али жалуем мы его мало? Поезжай, князь, к нему, да укажи быть завтра до обедни у государя.

"Опа! Вот так номер! Мало что отправила моего же постельничего, будто своих стольников нет, так и временем учителя и моим распоряжается. Чего-то этого уже как месяц не было" — мысли совпали у обоих личностей, однако Пётр успел возразить первый:

— Матушка, в сём совершенно нет надобности! Поутру идём мы полком в Богородицкое, смотреть на новый завод Зотова. Там и повидаюсь с Учителем. А постельничий мой обещался сказ в вечор рассказать. Да и отбыть ему, без моего на то позволения не можно.

Царица поджала губы. Взгляд её Пётр встретил уже вполне спокойно и без волнений. "Хех, растем, однако!"

— Ну, коли у вас всё уже говорено, то поступай, Петруша, как знаешь. Мне видно только помолиться остаётся за здравие твоё. — Грустно произнесла Наталья Кирилловна и продолжила свой путь к дворцу.

Мы же с Апраксиным ещё с полчаса поразбирали игру потешных, пока сгущающаяся темнота не прогнала нас во дворец. Там под свет керосинки ещё немного поговорили о делах полка. Нужна была какая-никакая футбольная форма. Трусы нам явно ввести не дадут, ну хоть штаны просторные надо измыслить. Опять же стал вопрос рубахах. Остановились пока на красных, зеленых и синих. Капитан, вполне ожидаемо для меня, хотел сделать сине-красные, но местные технологии окраски такого авангардизма не предполагали. Ещё проблема была с обувью. Пока играли в том, что есть, но от игры в футбол она должна была сноситься быстрее. И если для родовитых, да знатных робяток было не проблемой добыть новые сапоги, то для остальных игроков столь частая обновка могла статься в существенные траты. Договорились заказать на подворье что-то подобное бутсам. Пока как получится, а потом, даст бог, получше. У них можно на носке использовать более прочную и грубую кожу. Шипы не нужны, а остальное вполне реализуемо. Конечно, это будет не олимпийский класс и дорого, но деваться некуда — царская забава затратная штука. Это опять влекло расходы и тяжёлый разговор с Измайловым, который не упустит случая настучать матушке-царице.

Глава 10

Утром, после ставшей стандартной разминки, и лёгкого завтрака потешный полк, в котором состава и на роту не набиралось, выдвинулся скорым маршем вверх по берегу Яузы. Дорога шла вдоль живописного берега среди высоких сосен, часто пересекая впадающие в реку ручейки. Солнце блекло глядело сквозь утренний туман. Было зябко. Командующий походом Головкин дал команду перейти на бег и уже через двадцать минут мы выбежали к холму с Богородицкой церковью. По его склону к реке сбегала единственная улица села. Завод поставили выше по течению, у перекрытого старой плотиной ручья. За прудом начинался дремучий бор, который сохранился в моем мире под названием Лосиный остров. Там стучали топоры, раздавались крики людей, лошадиное ржание. Богородицкие мужики валили лес на нужды строительства. У берега реки желтели первые три венца нового корпуса. Длинный барак тянулся от плотины вверх по течению Яузы. Там частоколом городили большую плотину и возили в неё глину с камнями.

На стройке распоряжался долговязый мастер, трубка во рту которого выдавала его иноземное происхождение. Рядом с ним учился и переводил шестнадцатилетний Василий Никитич — старший сын дьяка. Неделю назад при распределении должностей по проекту Академгородка царь пожаловал его в стольники и подмастерья по приказу строительных дел. Увидев пришедших, он поспешил самолично пойти искать Никиту Моисеевича.

Ждали старшего Зотова недолго. Ровно столько, сколько понадобилось Ваське добежать до дальнего конца вырубки и вместе с отцом пришагать обратно, а нам гуськом перейти Яузу по шаткому мостику.

Продолжая вчерашнюю лень, я опять оставил всё управление телом на царя, надеясь, что встревать мне особо не понадобится. Учитель вел разговор совершенно в официальном стиле, обращаясь к царю исключительно с подобающим именованием и поклонами. Моё недовольство этим скоро передалось и носителю. Пётр, ни мало не тушуясь, поломал всё церемонию велев говорить по-простому и дельно. Неизменный наш соглядатай от царицы — Родион Стрешнев — было закряхтел, заворочался в седле, боясь открыто выставить свое недовольство, но тотчас же смягчился, как только заводские поднесли ему чарку "Зотовки".

Потешные тоже не были обойдены вниманием. Им был предложен холоднючий квас. Однако ребятки не повелись на предложение испить с дороги, а стали ждать команды от Капитана. Он же не торопился распорядиться, ожидая, когда подростки остынут от 3-х километрового кросса. Царь этим не возмущался — ему ещё в начале занятий объяснили, что пить холодное сразу после физических нагрузок это короткий путь к тому, чтобы посадить сердце.

В общем, дисциплину показали — теперь было не то, что в начале июля. Все выстроились в три колонны по капральствам и по очереди подошли к мужикам на телеге, привёзшим бочку с квасом. Капралы отрядили дежурных на раздачу. Пётр не стал злоупотреблять своим исключительным положением, а вполне привычно занял свое место за Автоном Головиным. Похвальный взгляд от Учителя был наградой не только мне, но и самому Петру. И почему-то не был я уверен, что такая "демократичность" есть следствие исключительно моего подселения.

После приветствий и утоления жажды мы пошли "на экскурсию". Учитель и долговязый Иоганн Шихтмейер показывали устройство завода. Тут уже царь не выдержал — вышел на передний план и засыпал мастеров и Зотова вопросами. Я старался чуток подсказывать ему темы — понимая, что учитель больше будет присматриваться к "робятам", выделяя, у кого больше душа будет лежать к заводскому делу.

Начали осмотр со старого здания. Оно примостилось на нижнем берегу ручья, между плотиной и Яузой. При входе, меня поразил громоздкостью деревянный привод из цельного бревна, который пронзал стену старого корпуса. Рядом с ним через отдельное окно внутрь шёл водоводный короб. В помещении бумажной фабрики было душно, жарко и очень влажно. Журчала вода, поступающая от плотины, топились под котлами печи, стучал механизм под деревянным бункером, в который жилистый мужик периодически закидывал какое-то рваньё. Мерзко воняло чем-то непонятным. С десяток работников под руководством ещё одного немца обеспечивали текущий выпуск бумаги. Единственным более-менее механизированным участком был размол первичного сырья. В дубовом барабане железными ножами крошилась старая ткань, льняные и конопляные волокна и даже немного макулатуры. Вся эта масса через нижние отверстие выталкивалось в корыта, которые руками опрокидывались в большой парящий чан. Отдельный чановый постоянно перемешивал бумажную массу. Работа его была адова — среди испарений крутить веслом тяжёлую кашу. К тому же от него требовалась и некоторая квалификация — определять густоту смеси. В случае необходимости надо было звать мастера или самому распоряжаться добавлять воду, массу и ещё какие-то химикаты. Потом два мужика выталкивали готовое варево в большую ванну, тоже подогреваемую небольшой печкой. Там уже специалисты черпали бумажную массу и скалками раскатывали её по сетке в листы бумаги, отжимая оставшуюся воду. Затем откидывали их на сукно, и молодые подмастерья осторожно несли это в сушильню или дальше, где бумага мазалась кистью каким-то белым раствором. В углу избы, на небольшом постаменте за конторкой скрючился помощник Иоганна — полноватый немец Яков. Он сразу спустился к гостям и принял живейшее участие в общении с робятами. При этом умудрялся внести в разговор такую долю подхалимажа, что становилось до тошноты омерзительно. Не выдержав этого, я повернул к выходу, но не тут-то было. Носитель явно захотел сам помешать кашицу и раскатать лист бумаги. Желание было это для меня достаточно неожиданным, поэтому я даже не заметил, как оказался возле котла. Царь медной длинной черпалкой потащил варево к сетке. Руки подростка не выдержали тяжести, и кашица хлюпнула неровной кляксой мимо следующего чана. Положение спас сам Иоганн, умело поймав массу и начав откатывать её ручной скалкой по сетке. При этом он не выпускал изо рта любимой трубки и не переставал на корявом русском пояснять свои действия.