Смута

– Кто бы он ни был, – сказал Туз, – придется бочковать…

Спустя два дня Туз сам появился в бункере. Был он мрачнее тучи. Пилот видел его таким впервые.

– Две темы к тебе, начальник безопасности.

Начало не предвещало ничего хорошего.

– Слушаю, – ответил Пилот.

– Где сыскаря прячешь?

– Нигде. Я отпустил его.

– Как же так? Я же велел тебе отдать его на суд браткам, хоть живого, хоть в жмуриках. Он же четверых наших порешил.

– Докладываю. Первое. Они ушли на тот свет по собственной глупости. Второе. Никакой опасности детектив для нас не представляет. Третье. Он давний друг адвоката, который, по вашим словам, нам нужен. Адвокат сумел бы раскопать это дело и связал бы его с нападением в собственной квартире. Четвертое. Такими кадрами не бросаются, их приручают.

– Ну и что с тобой делать?

– Можете выгнать.

– У нас не выгоняют – кончают.

– Со мной у вас не получится.

– Задал ты мне задачку.

– Есть еще одна задачка. Неприятная. Итальянская пресса сообщила, что в Риме арестован Акинолос, а Луиджи с семьей взорваны.

– Туды ее в маму! – выругался Туз. Через паузу сказал: – Твой кадр, ты и выручай.

– Без адвоката не обойтись.

– Ну, так задействуй.

– Он не берется за два дела сразу.

– Красавчика отыграли, адвокат ему без надобности. Свои бабки получит, и за Акинолосом.

– У него сейчас новое дело в Эстонии.

– Какое еще дело?

– Защита русскоязычной общины.

– Пускай откажется.

– Поздно. Пресса уже раструбила.

– Уладь, Пилот. Вытащит Акинолоса – получит на фрегатную дачу.

– Что смогу, сделаю. Виолетту я могу задействовать?

– Можешь…

Адвокатское бюро «Уханов и партнеры»

В жизни Кузнецова существовали «до» и «после».

«До» – он молодой, боевой, еще не умеющий просчитывать ходы наперед и верующий в идеалы. Они впитались в него с материнским молоком и превратились в убеждения воспитательной системой, хорошо отлаженной и не дававшей сбоев. Молодой Кузнецов верил в социализм и коммунизм, готов был лезть на рожон, чтобы выкорчевывать пеньки, оставшиеся на пути к светлому будущему.

Такой он себе нравился, как память о юности. Однако нравился и нынешний. Тот, что появился на отрезке «После». Этот другой не зло иронизировал и ностальгически прощал заблуждения молодых лет. Он с негодованием воспринял развал Союза и с досадой подмечал, что большинство людей нищают и не находят себе места в перевернувшейся жизни. Однако особого сочувствия к ним не испытывал. «Хочешь жить – умей втереться». Втерся же Вовочка в незнакомую детективную обойму, и не бедствует. Нет, он не желал, чтобы вернулось прошлое. Не хотел ходить стриженным под одну гребенку. Возможно, деньги и зло, как говаривал средневековый философ. Но когда их нет – зло вдвойне. Кузнецов привык к большим деньгам и легкими их не считал. Тот, кто вознамерился бы их отнять, стал бы его врагом.

И как солдат ждет и считает дни до дембеля, так и он ждал, когда Надежда Васильевна освободит его челюсти из проволочного плена. Она нравилась ему. Но теперь Надежда Васильевна появлялась в его палате лишь на утреннем обходе и была официальной, ровно прокурор при посещении камер арестованных.

Три дня назад, в свое суточное дежурство, она навестила его после того, как по распорядку дня наступил «отбой». Он воспринял сей факт как знак особого расположения. Открыл бутылку коньяка. Она не чинилась, выпила рюмочку, порозовела. Повинуясь наитию, он уронил голову на ее колени и стал через халат целовать. Она зло оттолкнула его и ушла. А ведь ни одна от него не убегала.

Кузнецов ловил себя на том, что подсознательно ждет стука в дверь: сегодня было ее дежурство. И в дверь постучали. Но в палату шагнула делопроизводитель адвокатского бюро Наталья Марковна.

– Все, что нашла, Борис Аркадьевич, принесла. На всякий случай – еще и официальные документы по русскоязычным в Прибалтике.

Материальной выгоды дело не сулило, но в случае успеха реклама с лихвой могла компенсировать гонорарные издержки. Защищать предстояло жителя Таллина – Федора Ручкина. Он возглавлял русскоязычную общину, и власти обвинили его в разжигании межнациональной розни. Первичный суд приговорил его к депортации. Он обратился в суд федеральный, община выбрала для защиты адвоката Уханова.

– Откажитесь, Борис Аркадьевич, – посоветовала Наталья Марковна. – Это же политика, вдруг проиграете.

Кузнецов понимал, что отказываться нельзя. Авторитет лопнет, как холодный стакан от кипятка. Он числил себя русским, хотя в жилах его текла и немецкая, и еврейская, и белорусская кровь. Но основные родовые корни тянулись из Поморья. Его давний пращур Еремей Уханов явился с сыновьями по зову Великого Петра в Санкт-Петербург на строительство верфи. Старший из сыновей в одночасье обрюхатил дочку немецкого корабельщика. Тот нажаловался царю. Петр повелел прикрыть грех свадьбой и гулеванил на ней с мастеровыми, пока в Онежской стороне не показалось солнце…

Безделье Кузнецова скрашивали компьютер и телевизор. Новости он смотрел по двум каналам: ОРТ и НТВ. Факты были одни и те же, но Сергунек и Кислов излагали их каждый по-своему. Оно и понятно: кто платит, тот заказывает музыку.

Вот и сейчас Кислов с грустью в голосе сообщал о том, что человека, похожего на генерального прокурора, заловили в сауне с молоденькими проститутками. С задумчивым видом он усомнился в подлинности снимков и потребовал независимой экспертизы. Адвокат не сомневался, что в следующей передаче он сообщит об их подлинности.

Все ясно: Малюту схарчили. Он мешал и президентской «семейке», и олигархам, и даже ментам. Но слаб человек, даже прокуроры подвержены слабостям. Проколоться на дешевках – непростительно для прокурора. Кузнецову оно, конечно, на руку. В ближайшие месяц-два прокуратуре будет не до Красавчика. Там все будут ерзать в своих креслах, боясь их потерять. У него появлялась возможность полностью сосредоточиться на деле русскоязычной общины в Таллине…

В дверь снова постучали, и в палату вошла, нет, не вошла – вплыла Нефертити. Точеный лик, миндалевые глаза, волосы воронова крыла по плечам. Грациозно вручила букет и грустно улыбнулась.

– Можно присесть, Борис Аркадьевич?

– Садитесь. Мы знакомы?

– Нет. Меня зовут Виолетта. Теперь знакомы. Я к вам по делу.

– Слушаю вас.

– Мой муж в римской тюрьме. Его надо вытащить в Россию.

– Во-первых, я уже веду дело и не могу выехать в Италию. Во-вторых, я адвокат дорогой.

– Знаю. Я согласна на все ваши условия.

Она уселась в кресле удобнее, юбка с разрезом натянулась, открывая ноги цвета слоновой кости много выше колен.

– Этот номер со мной не пройдет, Виолетта. Я – импотент.

– Борис Аркадьевич! – укоризненно произнесла она. – Я имела в виду сумму.

– Вы ее не потянете.

– Назовите сумму. Чтобы хватило на вашу голубую мечту.

– У меня нет голубой мечты.

– А фрегат?

Кузнецову с трудом удалось сохранить невозмутимость. Это ему сон однажды приснился: среди береговых сосен фрегат с шикарными каютами, командирским мостиком и слугами-матросами… Даже Вовочке он об этом не рассказывал, только секс-секретарше – под утро, когда они впервые остались в его новой квартире. Ай да Лилечка, ай да тварь!

Он пристально оглядел посетительницу.

– Миллион зеленых вам по силам? – Кузнецов намеренно завысил в несколько раз сумму гонорара.

– По силам. В мешке или на счет в Швейцарии?

– Две трети в мешке.

– Хорошо.

– За что муж угодил в римскую тюрьму?

– Не знаю. – Юбка теперь открывала лишь колени.

– В России он в розыске?

– Нет.

– Работает на мафию? На кого-либо там? – показал глазами вверх.

– Пока без ответа.

– Куда вы еще обращались?

– Никуда.

– Как давно он в Италии?