Страница 18 из 25
Пока Габриель размышляет об этом, пространство вокруг дивана с Фэл приходит в движение и начинает странным образом вибрировать, искривляться, вздыхать – как будто приноравливаясь к нежданной постоялице. Опс! – и вот уже окна и книжные шкафы не кажутся такими высокими. Упс! – сузились и ужались стены. Чик-вжик-трак! – опустился потолок. Теперь это и не кабинет вовсе, а чудесная маленькая табакерка или чудесная музыкальная шкатулка, а Фэл нужно всего лишь протянуть руку, чтобы открыть дверь. Пошевелить фалангой пальца, чтобы распахнуть окно.
Наверное, это природное явление объяснимо и связано с профессией тетки. Всю жизнь ее спутниками были пульсары (хоть и нейтронные, а все же звезды), и Фэл волей-неволей переняла их повадки: втягивать все в свою орбиту, в воронку, подминать под себя. Так, в понимании Габриеля, выглядят сверхтекучесть, сверхпроводимость, сверхсильные магнитные поля.
Если это так, и Фэл вдруг придет в голову зевнуть – Габриель, подхваченный магнитным полем, полетит прямиком ей в рот. Все то время, что они знакомы, Габриеля тянуло к тетке, как магнитом, и только теперь нашлось объяснение этому —
НАУЧНОЕ
и гораздо более убедительное, чем все другие объяснения.
Фэл читает толстенную книгу, но Габриель все же находит нужным спросить:
– Ты не спишь?
– Нет. А почему ты еще не в кровати?
– Вот… Пришел пожелать тебе спокойной ночи. Сладких снов.
– Сегодня я вряд ли усну. Но желай.
Видя, что Габриель нерешительно мнется у двери, она откладывает книгу и похлопывает рукой по дивану:
– Иди сюда.
Только это ему и нужно: через секунду он оказывается рядом с Фэл, и даже через долю секунды, – магнитное поле все-таки сработало.
– Сегодня был очень грустный день. Очень тяжелый, – говорит она.
– Да. – Габриель тотчас начинает угрызаться от осознания того, что не чувствует ни грусти, ни тяжести.
Поездка на фантастическом скором поезде – еще не повод для расстройства.
Он не станет рассказывать про поезд тетке, вдруг она посчитает его глупым или (хуже того) спрыгнувшим с мозгов мальчишкой, который ровным счетом ничего не понимает в смерти. Смерть – это такое средство передвижения, мог бы выдвинуть гипотезу Габриель, – но вместо этого принимается склонять на все лады историю про Растаявшую Фею.
Сказка на ночь.
Воспроизведенная с максимальной приближенностью к первоисточнику, она вышибает у Фэл слезу. Да-да, Фэл натурально плачет и сглатывает слезы, как это делал сам Габриель – жутко давно, в бессмысленном возрасте пяти или шести лет.
– Кошмар, – вдоволь нарыдавшись, наконец говорит она. – Случится же такое! Растаяла!.. Бедняжка Розалинда! Бедный твой папа…
– А такое и в самом деле может случиться? С кем-нибудь?
– С кем?
– С кем-нибудь не в сказке, – осторожно уточняет Габриель.
– Не в сказке – вряд ли. Я, во всяком случае, про такое не слыхала.
– Но это возможно?
– Теоретически… Если мы, к примеру, возьмем процесс аннигиляции, когда частица сталкивается с античастицей и они исчезают, превращаясь в другие частицы…
– Нет, не теоретически.
– В жизни никто не тает, если тебя интересует именно это.
Габриель испускает вздох облегчения: пусть Фэл и не фея, зато романтическая кончина на палубе, под палящими лучами, в объятиях муслинового платья ей не грозит.
– Видишь тот стол с сукном? – не-фея демонстрирует удивительную способность переключаться с темы на тему.
– Бюро, – уточняет Габриель. – Тот стол называется бюро.
– Верно. Ты не мог бы выдвинуть верхний правый ящик и кое-что взять?
– Не получится. Ящики в бюро всегда закрыты на ключ.
Это чистая правда. Габриель неоднократно пытался подобраться к манящим его воображение ящикам и всякий раз терпел фиаско. Их пять, похожих друг на друга как близнецы: два с правой стороны и три с левой. Ящики сияют темно-ореховой поверхностью, а прорези замочных скважин на них заставляют вспомнить о египетском боге солнца Ра. Габриель видел картинку с богом в «Nouveau petit LAROUSSE illustré»: глаза Ра на картинке – такой же формы, что и скважины.
Ключа к ящикам (в отличие от бога солнца) Габриель не видел никогда.
– …Ключ. Я и забыла. Вот, возьми.
Фэл снимает с шеи цепочку, на которой (вместо медальона, крестика или ладанки) висит маленький блестящий ключ.
– А он подойдет?
– Конечно. Ведь это и есть ключ от бюро.
– Откуда он у тебя? —
Подобный вопрос для Габриеля чистая формальность, Фэл может не заморачиваться с ответом. Какая разница, откуда у нее ключ, важно – что он отпирает. Не пройдет и тридцати секунд, как Габриель узнает о содержимом ящиков: вдруг там спрятаны невероятные, потрясающие предметы? Настолько потрясающие, что к ним вполне применимо слово «артефакт» – о его существовании Габриель узнал не так давно, но случая употребить еще не представилось.
– …Откуда? Его прислал мне твой отец. Несколько месяцев назад.
– Зачем?
– Сейчас откроем ящик и все узнаем.
– Там спрятан артефакт? – Габриель так возбужден, что не сразу попадает ключом в скважину.
– Ого!.. Насчет артефакта я не совсем уверена…
Куда ему слушать Фэл, если ключ легко повернулся в замке и ящик поддался? Возбуждение достигает пика и – следом за ним – следует сокрушительное разочарование.
Ящик пуст.
Почти пуст, если не считать еще одного ключа, болтающегося на дне. Второй ключ раза в два больше первого, он не украшен ни искусной резьбой, ни драгоценными камнями, ни инкрустацией из слоновой кости. Такими ключами отпираются самые захудалые дома, самые дешевые закусочные, самые заброшенные подвалы, в которых не сыщешь ничего, кроме крыс.
Нет-нет, так просто Габриель не сдастся, впереди целых четыре ящика!
Он уже готов продолжить поиски, когда слышит голос Фэл:
– Ты не должен этого делать.
– Почему?
– Потому что мы должны взять только то, что лежит в верхнем правом ящике.
– Но там только еще один дурацкий ключ.
– Значит, нам нужен именно он.
– А остальное?
– Послушай, на все остальное мы не имеем права, —
Фэл по-прежнему кажется мягкой (она даже мягче, чем обычно), но тени за ее спиной начинают сгущаться, а воздух – угрожающе потрескивать, помни об аннигиляции, малыш.
Помни и не перечь.
…Спустя день, ключом, найденным в ящике, Фэл откроет самую важную дверь в жизни Габриеля. За ней окажется помещение, в котором Габриель проведет самые прекрасные дни и самые ужасающие ночи. Впоследствии разделение дней и ночей уже не будет таким четким, и темнота (или то, что кажется темнотой), переползет на территорию света, медленно съедая ее, откусывая по кусочку.
Габриель и Фэл оказываются на улице Ферран через несколько часов после оглашения завещания.
Завещание состоит из трех миллионов пунктов, по которым можно ненавидеть английскую выскочку. В нем сказано, что Виктории Бастидас де Фабер (так выглядит полное имя Фэл) переходит коллекция кубинских сигар в количестве 931 штуки, библиотека и автомобиль «Золотой Бугатти» 1927 года выпуска, о существовании которого никто в семье Габриеля не подозревал.
Где он находится в настоящее время – тоже неизвестно.
Кроме того, в собственности сеньориты Бастидас оказывается часть недвижимого имущества покойного на улице Ферран, в центральной части Города.
По сравнению со столь внушительным куском пирога остальные куски выглядят не так впечатляюще, это крохи, а не куски:
– небольшое денежное вспомоществование вдове покойного,
– счет в банке на имя сына покойного (суммы, лежащей там, хватило бы разве что на годовой абонемент в океанариум).
Судьба пластинок и аудиотехники (включая граммофон) тоже худо-бедно устроена, они передаются в дар дочери вдовы покойного от первого брака. Не обойдены вниманием и цирковые плакаты, их необходимо переслать г-ну «Bugge Wesseltoft», до 1981 года проживавшему в городке Бад-Грисбах, в Баварии.