Право последней ночи

– На маникюр сходила, – растерянно ответила Лика. – А что?

– Десять косарей на маникюр? Тебе что, египетские рабы золотыми ножницами его кромсали?

– Да что ты орешь на меня? – воскликнула Лика. – Что я тебе такого сделала?

Алексей раздраженно отодвинул чашку с чаем и зло сказал:

– То-то и оно, что не сделала. Ни хрена. Ты что, милая, думаешь, в сказку попала и сейчас павлины полетят? Хрена лысого!

– То есть я для тебя мало делаю? – прищурилась она, моментально обозлившись. – Ну так вперед и с песней, Леш. Я без машины обойдусь. А ты теперь сам себя развлекай, пока мозоли на руках не натрешь, понял?

– Как не понять, – кивнул он, и его голос Лике не понравился. – Только зачем же руки портить? Можно ведь нанять специально обученных людей. Дешевле выйдет, кстати…

Это было уже чересчур. Лика умчалась в спальню с рыданиями, надеясь, что этот грубиян поймет, как обидел ее, и придет извиняться, но вскоре дверь хлопнула. Грубиян ушел, даже не подумав просить прощения.

Прорыдав с полчаса, Лика еще долго лежала в постели. Старательно жалея себя, она уже поняла, что проиграла. Фее опалили крылья и разжаловали в посудомойки.

Оттягивать неизбежное и дальше было невозможно. Она нехотя встала и отправилась на кухню. Навыков готовки у нее не имелось, оттого курица была нарублена щедрыми кусками, словно ее взорвали, накрошить лук аккуратными кубиками вообще не вышло, но это простительные мелочи. Мучаясь от непривычного труда, Лика клятвенно пообещала отыграться.

Вечером Алексея ждали немудреный супчик и целая сковорода жареной картошки. И хотя суп был слегка недосолен, а картошка чуть-чуть подгорела, он поужинал. Правда, хвалить не стал, разве что в постели забрался на нее без всяких изысков и прелюдий.

Снизошел-таки…

Шубу он ей купил примерно через месяц, когда она впервые приготовила вполне съедобный кулинарный кошмар, почему-то называемый «мясом по-французски», который сама попробовать не отважилась.

На новогодней вечеринке Алексей похвастался, что Лика теперь заправский повар. Правда, прозвучали его слова с заметной издевкой, и Лика это услышала. Хуже всего, что это услышала и «заносчивая Вандербильдиха», стоящая рядом с бокалом шампанского. Алла покосилась на Лику и снисходительно попросила рецепт.

Это была не единственная неприятность. Чуть позже Лика услышала, как Алексей, изрядно пьяный, обсуждает ее с Виктором Зуевым, и в голосе любовника нет ни единой ноты восхищения.

– Я, конечно, понимаю, что она старается, но как вижу ее – и хочу прямо уе… с ноги. Ну как можно такой быть?

– Лех, девочка старается, чего ты? – успокаивал Виктор.

– Да знаю, но, блин, иногда это просто невыносимо, понимаешь? Не-вы-но-си-мо! Честное слово, я ценю, и все такое, но от ее стряпни я скоро заработаю либо гастрит, либо пищевое отравление. Ну как можно быть такой неумехой? Она ведь почти деревенская, от сохи… Ольга, бывало, с закрытыми глазами могла три блюда сразу приготовить, на автопилоте, и еще при этом консультации по телефону раздавать, помнишь?

То, что она, оказывается, от сохи, Лике не понравилось, поскольку она всеми силами старалась искоренить свое пролетарское происхождение. Скрытая высокой колонной, она прокралась ближе и прислушалась.

– Помню, Лех, – сказал Виктор с горечью. – Я все помню. Пироги ее эти… Алка моя, как ни пытается, не может такие сделать, чтоб во рту таяли…

– Куда все делось, Вить? – глухо спросил Алексей. – Это ведь кошмар какой-то, жить и все время сравнивать, правда? Скажи, кошмар, да?

Виктор благоразумно промолчал.

Сравнений с бывшей Лика не терпела, а ее саму ненавидела всеми фибрами души, и не только потому, что Ольга постоянно маячила на горизонте черной тучей. Спустя каких-то несколько недель Лика исполнила свое желание отомстить, но, к ее величайшему огорчению, сделать это чисто не получилось. И теперь бывшая жена Алексея знала то, чего знать не должна, и в любой момент все могло выползти наружу гремучей змеей, погубив надежды на счастливую жизнь.

По казарме в дикой панике носились ротный писарь и старшина, в то время как командир роты отдувался в штабе «на ковре» у комбрига. Шутка ли! С поста сбежал солдат, да не просто так, а с оружием и боекомплектом. До этого «на ковре» уже побывали начальник караула, дежурный по части и весь состав срочников, дежуривших вместе с рядовым Лыткиным.

Особисты, надзиравшие за обыском в казарме, мрачно рассматривали, едва ли не обнюхивали, каждую вещь дезертира, заглянув даже в футляр с зубной щеткой. Наконец старший, затянутый в камуфляж без знаков отличия, вошел в канцелярию и спросил у перепуганного писаря:

– Лыткин ваш давно письма из дома получал?

Звали старшего Андреем Волиным, но представляться он не стал. Во-первых, чести много, чай не начальство, а во-вторых, проштрафившиеся в таких случаях начинали суетиться, выбалтывая много лишнего.

Писарь, худой, бледный, с запавшими глазами, пожал плечами.

– Да какие сейчас письма? По журналу, конечно, можно глянуть, но… СМС мы не отмечаем, это же нереально…

Вытащив из ящика расшатанного стола тощую тетрадку, писарь быстро пролистал несколько разлинованных страниц, а потом, ведя грязным пальцем по строке, ответил:

– Давно. Последнее письмо датируется сентябрем. А, вот еще… Но это не письмо, а посылка. Да, точно, я помню, как включал его в список выходящих за пределы части. Но это тоже давно было, в октябре.

– Посылка? – заинтересовался Волин. – А где ее вскрывали? Здесь или на почте?

– Здесь, конечно. Они с дежурным ходили, тем еще жучарой… В смысле, при нем лучше было не вскрывать, как пить дать, переполовинил бы. Тем более что Лыткин тогда еще «душара» был…

– Список полученного есть?

– Не, – помотал головой парень. – Мы это не фиксируем.

– А посылки вскрывают в присутствии офицера?

– Да когда как, – ответил солдатик. – Если офицер на месте, то при нем, ну а если нету, значит, сами по себе.

– Тогда как было?

Писарь наморщил лоб, сдвинул на лоб форменную шапку и, почесав от усердия затылок, закатил глаза кверху.

– Вообще, если я правильно помню, посылку тогда тут вскрывали, на моих глазах. Да, точно, старшина проверял… Позвать?

– Зови, – хмуро приказал Волин и поглядел в окно.

Поясницу ломило, и спать хотелось невыносимо, верный признак повысившегося давления. Значит, скоро погода испортится. Организм всегда так реагировал на резкие перепады температуры или снегопад, что в феврале было делом привычным. Не сбеги из части этот урод Лыткин, Волин сейчас заперся бы в своем кабинете и продремал до обеда, а потом с чистой совестью пошел бы в служебную квартиру, наказав дежурному отвечать «Товарищ майор где-то на территории», завалился бы на диван и остаток дня пялился бы в телевизор.

До сегодняшнего происшествия делать особо было нечего, разве что план выполнять по поимке «расхитителей социалистической собственности», как говаривал незабвенный комик. А когда план выполнялся плохо, на склады отправлялись провокаторы с вкрадчивыми голосами, упрашивающие кладовщиков продать им камуфляж, топливо и продукты. Кладовщики, наученные опытом, на крючок ловились редко, разве что молодые и необстрелянные желторотики, и провокаторам приходилось идти дальше, выискивая продавцов стройматериалов и цветного металла. Рано или поздно нарушители находились. Что делать? Солдат всегда голоден и за бутерброд с удовольствием продаст все, что плохо лежит, включая Родину.

В канцелярию в сопровождении писаря вошел старшина, кряжистый мужик с красным лицом алкоголика, явно с похмелья, бросающий на своего подчиненного злобные взгляды, но Волин не обратил на это никакого внимания.

– Вы посылку Лыткина вскрывали? – спросил он.

Старшина скривился, точно у него болел зуб.

– Вроде бы…

– Так вроде бы или вскрывали?

– Ну, вскрывал. Так это когда было!

– Что ему прислали?

Старшина, как недавно писарь, почесал затылок, а потом раздраженно пожал плечами: