Принцип Парето

— Говори, сука! Что знает полицейский?

— Всё, — слабо прохрипела Блага, и это отдалось в сжатом горле спазмом. Она сконцентрировала все свои силы на том, чтобы сглотнуть перекрывающий воздух и давящий на голосовые связки ком, и повторила громче и отчетливее: — Он знает абсолютно всё.

Заполненное ярким искусственным свечением помещение и темная фигура пошатнулись перед глазами Анеты, её голова бессильно запрокинулась на обмякших мышцах шеи, по инерции подавшись за сильным встряхиванием. Марцел Ржига бессвязно и яростно зарычал ей в лицо и снова резко дернул. На какое-то непродолжительное время казавшиеся неподъемными плечи оторвались от пола и зависли в неподвластной ей невесомости, а затем давление вокруг горла ослабло, и последним, что Анета успела осознать, был гулкий звук удара её затылка о бетонный пол и заполонивший череп оглушительно тонкий звон.

Она снова оказалась в густом омуте галлюцинаций. Вокруг было пусто, а под ногами, огибая неровные очертания булыжников, выложенных в стройное полотно брусчатки, струилась вязкая черная жидкость. Над головой что-то ритмично, настойчиво щелкало, и, оглянувшись, Анета увидела, что стоит на Староместской площади, безлюдной и погруженной во тьму. Пражские куранты нависали над ней устрашающей скалой и с надоедливым стуком заевшего механизма нервно подергивали минутной стрелкой. В воздухе стоял плотный запах дыма, и на неощутимом, но сильном ветру, трепались черные лоскуты обгоревшего тента. Летняя терраса ресторана под ним была хаотичным месивом опрокинутых стульев и столов, торопливо текущая по брусчатке темная масса с возмущенным шипением пенилась и бугрилась, наталкиваясь на них.

Неясными, изменчивыми силуэтами на земле виднелись бесформенные груды. Они были накрыты шелестящими, мятыми кусками плотного целлофана, и когда тот приподнимался под стремительными порывами, Анете казалось, что она видит синюшно-бледные, безжизненно раскинутые руки и окаменевшие в серой маске лица. Их здесь — на неосвещенной, обесцвеченной, опустевшей и непривычно тихой площади — было не меньше десятка.

— Госпожа-а-а Блага-а-а, — казалось, едва слышно шептали они, по-змеиному шипя и лениво растягивая слова. — Бла-ага-а-а…

Она смотрела на них и не могла понять: движутся сами трупы или только их полиэтиленовые покрывала, а голос — многослойный, хриплый, скрипучий — всё приближался и становился громче. В какой-то момент Анете показалось, что и сами черные силуэты вдруг стали ближе и объемнее. Она повернулась, отчаянно желая броситься наутек, и ноги, к её удивлению, послушно зашевелились, но не успела она сделать и шагу, как наткнулась на что-то, больно полоснувшее её поперек бедер.

Стол. Она уперлась в него, и он с оглушительным скрежетом медленно сдвинулся на залитой вязкой жижей брусчатке. За столом, откинувшись на спинку и склонив голову набок, сидел высокий широкоплечий мужчина. Его лицо — сухая серая кожа, исполосованная глубокими разломами морщин и трещин, туго обхватившая череп — казалось ей смутно знакомым. Глаза — два темных провала и плещущаяся в них мутная вода — смотрели прямо и твердо.

— Госпожа Блага? — голос свистел и хрипел, доносясь одновременно из неровного пореза, служащего ртом, и отовсюду. — Вам не жарко?

Она мотнула головой и попятилась.

— Госпожа Блага, Вам нехорошо? — Послышалось сзади с целлофановым шуршанием, и Анета пугливо сжалась, зажмуриваясь и обхватывая себя руками. Ей вдруг стало тяжело дышать.

Она открыла глаза и зашлась надрывным кашлем. Горло и легкие нестерпимо жгло, во рту стоял удушливый горелый привкус. В затылке и слезящихся глазах пульсировала тупая боль. Не было ни стола, ни пугающего силуэта за ним, не было площади и Староместской ратуши. Был только высокий потолок и тонущие в сизых ватных клочьях светильники. Судорожно пытаясь вдохнуть и содрогаясь в рвотных спазмах, Анета перевернулась на плечо и оглянулась. Помещение было затянуто густым дымом. Блага не могла рассмотреть огонь, видела только бесконечное серое полотно бетонного пола и пыльную кирпичную кладку стен, но отчетливо слышала характерный треск пламени. Где-то рядом — снаружи или сразу за непроглядным облаком дыма — полыхал пожар, и Анету оставили тут умирать. Возможно, она должна была бесследно сгореть заживо, но пока только задыхалась угарным газом.

Сделав над собой максимальное усилие, на которое только была способна, она перекатилась на живот и попыталась ползти, но ноги бессильно разъехались, а руки подогнулись. В ребра что-то больно и резко впилось, и Анете показалось, что проткнуло её насквозь. Едва обретенное сознание снова начало медленно тускнеть, и Блага, предпринявшая вторую попытку ползти, повалилась обратно на пол. Острый укол повторился, и Анета сдавленно вскрикнула. Откинувшись на спину, она сопротивляющимися руками вцепилась в тяжелую мокрую ткань и вскоре в кармане нащупала что-то тонкое и продолговатое. Непослушными, прилипающими к пальто пальцами она отыскала автоматическую шариковую ручку.

— Воспользуйтесь этим, — сказал ей сегодня днем — или вчера, или несколько дней назад, или ей это лишь привиделось — Милослав Войтех. — Если Вам понадобится помощь. Это маячок, — передавая ручку ей, пояснил детектив. — Вы нажимаете, мне поступает звуковой сигнал.

Пытаясь укрыться от удушающе горького, густого воздуха, Анета уткнулась носом во влажный и холодный воротник пальто. Она не была уверена, что вспомнившийся ей разговор в кабинете следователя криминальной полиции состоялся на самом деле, как и не была уверена, что одеревеневшие пальцы вжали крохотную кнопку на ручке, но приложила к этому все последние силы прежде, чем снова отключилась.

========== Глава 14. ==========

— Анета! Анета, ты меня слышишь? Открой глаза! Анета!

Надрывный крик Милослава Войтеха выхватил её из сна, и она резко села в кровати. Так она просыпалась почти каждую ночь последние две недели. Её пробуждало объемное, цельное, удушливо горькое, жесткое и холодное на ощупь воспоминание. Она чувствовала под затылком крепкую ладонь детектива, слышала над собой его взволнованный голос, помнила, как он наклонялся, прислушиваясь к её прерывистому, слабому дыханию, ощущала, как он встряхивал её, пытаясь привести в сознание. Ей отчетливо помнилось головокружительное ощущение невесомости, стремительного полёта, когда Войтех подхватил её на руки; помнилось, как тяжело и бесконтрольно повисло её тело, как на сгибе его локтя бессильно запрокинулась её голова. Анета помнила, как отвлеченно удивилась тому, что не в состоянии пошевелиться или поднять веки, хоть внятно слышала и даже понимала, что детектив ей говорил и что делал.

Она мотнула головой, прогоняя это видение, и оглянулась. Это тоже стало неотъемлемой частью её утра: осматриваться по сторонам, пытаясь понять, где находится, и убеждая себя в том, что она жива и в безопасности. Первые несколько дней она обнаруживала себя на койке в больничной палате, многоместной, но предоставленной в единоличное пользование Благе и охраняемой возвышающимся сразу за дверью полицейским. Здесь она постепенно приходила в себя ментально, а тело интенсивно восстанавливали после острой интоксикации, возникшей в результате введенной ей дозы барбитуратов, тяжелого отравления угарным газом и ушиба внутренних органов.

Затем из повторяющегося ночного кошмара она прорывалась к реальности в квартире родителей, в комнате, служившей отцу кабинетом, но вмещающей оставшуюся с детства Анеты кровать. Тут её настигла основная масса электронных писем и телефонных звонков с приглашениями на интервью. Составленное на случай гибели или исчезновения письмо Анеты Благи было автоматически разослано десяткам указанных получателей спустя сутки после того, как её, едва живую, в охваченном пожаром заброшенном долгострое на обочине Праги нашел детектив Войтех. Указанная ей информация и уже какое-то время поступавшие в СМИ известия о случившемся с корреспонденткой газеты «Сегодня» вспыхнули в прессе — чешской и с однодневным опозданием европейской — оглушительно резонансными заголовками.