Возвращение

Открывать я не собирался. В конце концов, приглашений я никому не рассылал, а воспитанный человек, не получив отклика на свой зов должен бы, по логике вещей, развернуться и уйти.

Стоящий за дверью, судя по всему, особым воспитанием не отличался. Короткие удары по кнопке, сменились долгими, рвущими нервы трелями, затем неизвестный наглец, почувствовав себя великим музыкантом, начал выводить звонком незамысловатые мелодии.

Даже если бы моё терпение выковали из какого-нибудь высокопрочного сплава, я всё равно бы не выдержал. Превращаясь по дороге в берсерка, я ринулся к двери. Если там Сид или общественно озабоченная соседка, я преподам нахалам урок хороших манер! Жаль, что дверь открывается не наружу!

Я рванул ручку на себя и нос к носу столкнулся с малолетней хозяйкой квартиры.

— Что ещё?! — гаркнул я.

— Спите от нечего делать? — невозмутимое чадо прошествовало в прихожую.

— Работаю!

— Аааа… Тогда извините, — особого раскаяния в её тоне я не заметил. — Я думала, вам скучно. Ты чего там застрял?

— Здрасте, — в квартиру прошмыгнул худощавый юноша с объёмистой сумкой.

— Так я и знала, — девушка уже хозяйничала на кухне. — Пьёте без закуски. Доставай продукты.

Сумка взвизгнула молнией. Юнец принялся выкладывать свёртки.

Я стоял в прихожей, глядя то в комнату, то на кухню. Чёрт возьми! В квартире каждый чувствовал себя хозяином. Каждый, кроме меня! Ну, куда ещё от них прятаться?! И что им сдалось моё общество?!

— Меня, кстати, бабушка надоумила, — на кухне заработал холодильник, что-то шуршало, звякало и булькало. — Я вам тут сало принесла. Пельмени домашние. Котлеты — сегодня утром лепили — надо до завтра съесть. В банках разные штуки, потом сами разберётесь. Яиц два десятка. Хлеб. Ворон, ты своё всё притащил?

Знакомый мне заочно тёзка пернатого хищника буркнул что-то себе и чуть ли не целиком влез в баул. Из недр оного на жутко дорогой ковёр явился моток кабеля и что-то устрашающе-рогатое.

— Почище всякой дециметровой выйдет, — сообщил он, убирая прядь со скуластого лица.

— Продукты в холодильнике. Потом разберётесь, — довольная собой Алла стояла в двер-ном проёме. — Это тот самый Ворон, про которого вы спрашивали. Он антенну вам сделает, чтобы не скучали.

— Это тоже Алла Александровна приказала? — на сегодня работу можно было забыть.

— Нет. Я сама вспомнила!

Девушка с гордостью смотрела то на меня, то на возящегося с рогатым чудовищем приятеля. Я представил счастливую мамашу, сыновья которой пробились в люди и вершат великие дела. Мало мне одного опекуна — Сида!

16

Телевизор, как ни странно заработал. Ворон с равнодушным видом нажимал на кнопки пульта. На экране являлись то выдающий пошлости Якубович, то каменнолицый Сталлоне, то трясущие прелестями «Стрелки».

— Шестнадцать каналов, — сообщил мне юный умелец. — Только смотреть нечего. Буржуазно-мещанская пропаганда. Я кроме «Формулы-1» ничего не смотрю. Гадость!

— А мне, значит, диверсию подстроил? — коньяк сделал меня свободным и остроумным (по крайней мере, мне так казалось) — Тебе двадцать один есть? Обмоем?

— Не пью, — поморщился Ворон.

— Он не имеет никаких привычек, особенно вредных, — сообщила Алла, пробежавшись по длинным волосам юноши пальцами. — И бережёт здоровье для борьбы.

— Каратист, что ли? — не понял я. На борца сумо Ворон не тянул.

Худое лицо исказила ухмылка. Юноша трагически закатил глаза.

— Для духовной борьбы! — сообщил он голосом подходящего к Голгофе Христа. — Игра мускулами — удел стада.

— Ворон знает способ изменить Мир, — сообщила Алла, задыхаясь от восхищения. — Перевернуть всё!

— Нашёл Архимедов рычаг? — я зажал в губах последнюю сигарету из купленной вчерашней ночью пачку.

— Архимед — ортодокс! — возмутился Ворон. — Вы изучали неопубликованные трапеционные исследования Пифагора?

— Придуманные Лавкрафтом?

— Может и «Некромикон» придуман?

— По крайней мере, хорошо преподнесён. Не забывай, дружище — я тоже, вроде бы, писатель. И прекрасно вижу приёмы старика Говарда.

— Вы — продукт эпохи Совка, — скорбно отметил юный специалист по антеннам. — Вы запираете себя в трёхмерном пространстве.

— Четырёхмерном…

— Что?

— Четырёхмерном. Ты про время забыл.

— Признаёте, значит?! — возликовал Ворон. — А если добавить пятый, шестой… Путешествия во времени возможны!

— Вот и сделай машину времени, — предложил я. — В альтернативу Макаревичу…

— Вы… , — худощавый теоретик попытался прикрыться фиговым листком возмущения. Однако он плохо прятал выпирающую растерянность. Хуже, чем греческие скульптуры.

— Разреши прикурить, Александр, — я упустил момент, когда Алла успела допить коньяк, и теперь, с декадентским изяществом, совала мне под нос сигаретину «LM».

— Во-первых, мы на брудершафт не пили, — я отнял сигарету. Подумав (сам ведь на голодном пайке) конфисковал едва начатую пачку. — Во-вторых, кто тебе курить позволял?!

— Я думала вы…  — коричневатые от помады губы сложились в обиженный бантик.

— Вы против подросткового и женского курения?! — Ворон смотрел на меня, как на только что павшую лошадь (по крайней мере, его пернатые тёзки так смотрят). — Вы за привилегии, данные по определённому, в этом случае, возрастному и половому, признаку?

— Я против конфликтов с её отцом. Я не хочу прослыть растлителем малолетних.

— Значит, вы боитесь конфликта с буржуазно-мещанской плесенью?! Вы же писатель! Вы — борец! Вы — факел!

— Пусть кто-нибудь другой горит, ладно? Ты, кстати, сам — не куришь и не пьёшь, — напомнил я.

— Это мой выбор. Антон Лавей говорил: в обществе будущего каждый должен иметь право на выбор. Знаете, кто такой Антон Лавей?

— Он так же говорил, мой юный друг, — вылезший из памперсов революционер почему-то всё больше и больше напоминал мне Сида, — человек, подталкивающий другого к гибели — худшая из мутировавших обезьян.

— Вы читали «Сатанинскую Библию»?

— Не только. У него вышло три книги, кстати.

— А что вы думаете…

— Всё! — я глянул на клюющую носом Аллу. — Пора спать, детки.

17

Закрыв дверь за юными визитёрами, я едва добрался до дивана. Поиски постельного белья и раздевание казались мне ненужной роскошью. Мягкий валик заменил подушку. Я закрыл глаза. Странное дело — стоило принять горизонтальное положение, сон, одолевавший меня в прихожей, куда-то пропал. В голове перегруженной алкоголем кружилась взбесившаяся карусель. Я летел. Препоганейшее, кстати, состояние. Полная потеря ориентиров в пространстве, к горлу подступает комок, а в ушах гудит что-то неуловимо ультразвуковое. Порой кажется, что душа оторвалась от тела и мечется от стены к стене, перепуганная потерей материальной оболочки. В такие моменты хочется кричать, чтобы убедиться в собственном существовании.

Ужас сковал меня. Я уже не чувствовал выпитого за сегодняшний вечер. Полёт оборвался. Я вдруг ощутил себя юным созданием. Девушкой! Вокруг было холодно и сыро. Свет единственного на всю улицу фонаря отражался в лужах, на бурой опавшей листве. Меня душила злость. Слезинки то и дело срывались с ресниц, размывая тушь и оставляя на щеках тёмные дорожки. Обида и разочарование заполнили сердце осенней промозглостью.

Беспомощный я лежал на диване и одновременно брёл по пустынной улице. Вернее, брела она, но я почему-то был рядом — бесплотный и незаметный. Её кожей я ощущал холод, её глазами видел дорогу, её ушами слышал рёв проносящихся по невидимому за домами шоссе машин. Я путался в её мыслях. Она и сама не могла в них разобраться. Чьи-то насмешки, какая-то ссора, осоловевшие от пьянства родители, желание согреться и желание бежать куда-нибудь, закрыв глаза.

Я попытался встать, но тело отказывалось повиноваться. Лишь едва слышный стон оказался плодом моих стараний.

Девушка пересекла круг света под фонарём. Её сапог переступил границу света. Она словно почувствовала мою возню. Застыла на месте.