Умри, Джерри!

Мир на блюдце с каёмкой - цвет голубой,

Как небесная плёнка где-то над головой

Молока река, гладит рука. Море молока…

Песенку мама-кошка котёнку поёт;

Солнце светит в окошко целый день, круглый год.

Если повезёт, то повезёт.

А бывает всё наоборот.

Слот, Эмаль©

Доктор зашёл в палату, огляделся. Тома видно не было, но покрывало, под которым он прятался, предательски выдавало его силуэт.

- Вставай, - скомандовал месье Шулейман.

Том сжался от его голоса, подтянул колени к животу. Разговаривать не хотелось от слова «совсем». Хотелось заснуть и не быть. Плохо было не только морально, но и физически, болели мышцы. Наверное, потому, что он на самом деле почти всё время лежал или сидел, причём в неправильных позах.

- Ты не слышишь меня? Давай выныривай из-под одеяла, у нас опрос.

- Слышу.

- Тогда в чём проблема?

- Я не хочу разговаривать. И не буду. Уйди.

- У нас каждый разговор с этого бреда будет начинаться?

- Мне плохо.

- И что же с тобой?

Том не ответил.

- Эй, ты меня слышишь? Я к тебе обращаюсь, - добавил доктор.

Том молчал. Дышал часто и поверхностно, под одеялом не хватало воздуха, но возвращаться в мир не хотелось. Так спокойнее, так тепло и можно заснуть. Только страшно в темноте. Но если открыть глаза, то видно свет, проникающий даже через одеяло и в прорехи между ним и кроватью.

Оскар подождал секунд десять и быстрым, уверенным шагом подошёл к кровати, одним рывком сорвал покрывало. Тома на долю мгновения ослепило ставшим слишком ярким после полумрака светом. Он подскочил в сидячее положение, отполз назад, прижавшись спиной к стене, загнав себя в угол. Напряжённо следил за доктором и даже моргнуть боялся. Слишком близко, слишком. Казалось, вот-вот случится что-то непоправимое, а бежать ведь некуда. И кричать бесполезно. Или нет?

- Я закричу, - сам себе не веря, пригрозил Том. Угроза получилась жалкой.

- Давай кричи. Получишь укол и пару суток в ремнях.

Том открыл рот и снова закрыл. Вот она – безысходность. Или ещё нет? Впервые с того момента, как он вспомнил всё, в груди затеплилась слабенькая надежда, фениксом восстала из пепла.

А Оскар продолжал:

- Чего пялишься на меня? Говорить будешь?

Том отрицательно качнул головой. Даже не подумал, само как-то вышло.

- Значит так, чучело, слушай меня внимательно, - снова заговорил доктор Шулейман. – Мне игры в словесные кошки-мышки с тобой осточертели. Я хотел с тобой по-хорошему, но если ты идиот, это не мои проблемы. Хочешь ты говорить и сотрудничать со мной или нет, делать ты это всё равно будешь. И хочешь ты того или нет, но я тебя всё равно вылечу. А уж как это будет происходить – зависит от тебя: добровольно и приятно или насильно, долго, больно и далее по списку. – Он выдержал паузу, пристально смотря на побледневшего парня. – Чего молчишь? Может быть, тебе препарат организовать для развязки языка? Или «особую» палату для перевоспитания? И я говорю не про палату для буйных, где мягкие стены и всё красиво. Не забывай, что, пусть здесь на первом месте лечение, но это всё равно тюрьма. И законы и методы воздействия в ней соответствующие. Понял меня? Ну, что выбираешь? Начнём исправительную терапию?

У Тома сердце споткнулось и забилось быстро-быстро. Пламенная, хлёсткая, как десяток пощёчин, речь доктора напугала до чёртиков. Надежда притихла, пригнулась, чтобы её не убили.

- Не надо… - срывающимся голосом прошептал он.

- Что, не надо?

- Того, что ты сказал.

- В таком случае, говори ты. Схему рассказа, я надеюсь, ты помнишь.

- Помню.

- Отлично. И кстати, мне тут передали, что ты отказываешься посещать психотерапевта и прочих. Так вот, запомни, с завтрашнего дня ты работаешь со всеми, с кем нужно, и делаешь всё, что скажут. Понятно?

Том сдавленно кивнул, попросил Оскара отойти и после того, как тот исполнил просьбу, дал ответы на все незаданные вопросы. Доктор выслушал его, затем спросил:

- А с самочувствием что? Чего плохо тебе?

- Ничего.

- Опять начинается? Тебе ещё раз перспективы озвучить?

- Нет, не надо.

- Тогда отвечай. Что не так?

Том опустил голову, принялся теребить левый рукав.

- У меня болит всё, - ответил он.

- Конкретнее?

- Тело болит. Мышцы.

- Вставай, - громко скомандовал месье Шулейман.

Том поднял к нему непонимающий взгляд.