Умри, Джерри!

Том открыл глаза в глухой темноте, не понимая, где он и как здесь оказался. Вскочил из кресла, завертелся вокруг своей оси, пока не врезался в стол. Боль вернула в реальность, наползли воспоминания о том, что было: об Оскаре и его друге, об их действиях и ужасных планах.

Дыхание перехватило от ужаса. Том принялся в панике ощупывать себя, лишь постепенно начиная верить ощущениям, которые подсказывали, что ничего не было, его не тронули.

Но почему?

Значит, они просто решили подождать, пока он придёт в себя, чтобы довести дело до конца. Внутри всё похолодело.

Том добрёл до выключателя, щёлкнул им и обвёл напряженным, дрожащим взглядом гостиную. В ней никого, кроме него, не было, и только пустые бутылки и бокал с остатками коньяка напоминал о прошедшем вечере.

В квартире стояла тишина.

Не погасив света, чуточку пошатываясь от того, что замкнувшие нервы всё ещё коротило, Том вышел из гостиной. Слишком тихо, глухо даже, мёртво – будто дом совсем пуст.

В голове сидели, выжимая последние остатки сил, вопросы: «Что это было?», «За что?» и «Почему?». Но ответа внутри себя было не найти.

Том остановился перед дверью в спальню Шулеймана.

Постоял перед ней минуты две, затем открыл и вступил на порог. Оскар спал, часть его фигуры освещал лунный свет, позволяя различить практически все черты.

Том не отпускал дверную ручку и всё смотрел, смотрел в каком-то отрешённом состоянии.

Он не тронул его, не позволил, если верить себе, сделать это другу. Нужно бы радоваться и выдохнуть, но Том не мог. У него больше не было уверенности ни в чём, кроме одного – он беззащитен перед ним. И если Оскар захочет что-то сделать, он это сделает.

И никто не мог дать гарантий, что в следующий раз он не решит не помогать ему отключить голову, чтобы жутко стало только на утро. Если жутко будет всё время. И больно. И в глазах будут лопаться сосуды, окрашивая белки алым, от слёз и криков. Том помнил, каково это.

Что, если он будет не один? Если всё-таки отдаст его Эванесу [от неизбежности не убежишь] или ещё кому-то?

Что, если он захочет сделать страшное уже утром или следующим вечером? И Том ничего не сумеет изменить, не отобьётся – получит удары и боль в скрученных суставах за то, что не может смириться.

Что, если он захочет так развлекаться каждый день? А потом просто выбросит, как отработанный материал. Как тогда – когда его, изломанного и физически, и морально, бросили на верную погибель.

Тогда его спас огонь. А кто спасёт теперь?

Только он сам может это сделать.

Вновь и вновь Том оглядывал Оскара, остановился взглядом на его лице, наполовину спрятанном в подушке. Он был такой расслабленный сейчас, мирный. Спал и ничего не подозревал. И если к нему подойти, он наверняка даже не заметит. Не успеет дать отпор, потому что проиграет время или вовсе не проснётся.

Спящие люди предельно беззащитны.

Вот он – шанс спасти себя, отстоять, защитить. Ведь лучший способ спастись от угрозы – избавиться от неё.

Достаточно подойти и взять в руки подушку. Как в фильмах.

На пару секунд Том даже задумался об этом всерьёз. Внутри всё поднялось, собралось, а затем опустилось, схлынуло.

Том ужаснулся собственным мыслям. Никогда бы он не смог убить ни человека, ни любое другое живое существо. На это не хватило бы ни смелости, ни отчаяния.