Умри, Джерри!

Надо было испугаться, начать сопротивляться, потому что ткань покинула тело. Но Том вместо этого с нелепой кокетливостью, по-девичьи прикрылся руками, снова захихикал. Никак не мог остановиться. Место всего заняли смех и ощущение тяжести внизу живота.

Он поднял бёдра и совершено не свойственным для себя движением оттянул кресло штанов. Теперь уже засмеялся Оскар, но ничего не сказал, навис сверху, вклинив колено между его колен. Сняв и с себя футболку под любопытно-бездумным взглядом, он взялся за пояс его спортивных штанов, коснувшись пальцами горящей кожи под ним. Это прикосновение заставило втянуть живот, потому что обожгло, взбудоражило, сбило дыхание.

Том словно не понимал, что происходит, и отчаянно хотел. Хотел чего-то. В крови искрило, всё тело сладко ныло – чем ближе к паху, тем сильнее и тяжелее.

Губы опалило поцелуем, до самого горла, и нестерпимо захотелось влиться в него. Том обнял Оскара одной рукой за шею и, как мог, ответил. Тот посмеялся ему в губы:

- Целоваться ты не умеешь. Надеюсь, с остальным дело обстоит лучше.

В его глазах плясали огни и черти, и ни капли сожаления.

Том покорно опустил руки вдоль тела, из-под полуопущенных, подрагивающих ресниц наблюдая за его действиями. Но совсем скоро руки снова потянулись, обвили, обжигаясь и делясь тем, что не умел контролировать.

С губ сорвался бесстыдный стон.

Вид тюбика со смазкой не напугал и не отрезвил, не резанул звук разрываемой упаковки презерватива. Тело предательски желало этого – без мыслей о прошлом и о завтрашнем дне, без стоп-сигналов, которыми всегда кишело сознание.

Реальность ускользала и снова захватывала, подбрасывала, как на качелях. Минуты спутались и бежали как попало: то вперёд, то назад.