Страница 35 из 37
Сверрир – самый интересный герой в истории Норвегии, поскольку он перевел старую идею королевской удачи на язык современных теорий о праве и природе королевской власти. Его талант глашатая переходной эпохи проявился в контрасте между внешним выражением и подсознательной логикой. Как только он принялся доказывать законность его прав, он стал толковать псалмы Давида как пророческие, предсказывающие его собственную судьбу. Он называл себя посланцем Бога, который должен поразить наглецов, завладевших троном, не будучи людьми царской крови. Он утверждал, что находит свою опору в идее о том, что король должен вечно советоваться с Богом, что он был призван им и обязан ответить на этот призыв; что он должен будет однажды дать отчет о вверенном ему таланте. Но в глубине души Сверрира, под всеми этими теориями, лежала глубокая убежденность в том, что всякий, кто владеет удачей короля, обладает не правом, а обязанностью требовать своей доли королевской власти и что все право и весь закон в стране должен уступить перед королевским врожденным стремлением править.
Священник с Фарерских островов принуждал людей говорить: «Сверрир – быстр умом, Сверрир – победитель», а его противникам оставалось лишь отрицать то, что он посланник Бога, доказывать, что Сверрир «составляет свои планы и сражается в битвах по наущению дьявола».
Правление Харальда демонстрирует нам саму суть удачи и ее свойства, высвеченные историей; ее абсолютную индивидуальность, которую нельзя объяснить или охарактеризовать никак иначе, кроме как наследство, то есть то, что мы получаем от своих предков, то, что давало им власть быть тем, кем они были, и сделать то, что они сделали. Разница между богатыми и бедными состояла не в том, что последним судьба даровала очень мало удачи, а в том, что их удача была бедной и неэластичной и давала им слишком мало возможностей, да и те ограниченные и слабые. Удача процветавшего йомена напоминала его самого: широкого и безопасного, богатого скотом и урожаем, щеголявшего в прекрасных одеждах и обладавшего хорошим оружием, а удача вождя добавляла сюда большую власть, величие и завоевательную мощь. Удача всякого йомена, бонда и всякого Херсира – вождя, заключалась в его характере, со всеми его особенностями, достоинствами и недостатками и его эксцентричностью; а этот характер был связан с определенной собственностью.
Говоря о семейном достоянии, вместо слова «наследство» можно использовать слово «честь». В чести мы имеем именно то влияние, которое удача может и должна оказать на человека, чтобы поддерживать саму себя. Семья становится знаменитой благодаря своим предкам, от которых она получила свои идеалы, образцы поведения. Именно они учат потомков, какими храбрыми, активными, стойкими, благородными, непримиримыми, великодушными, какими удачливыми в земледелии и скотоводстве, в плаваниях они должны быть. От предков семья получает также и ту часть удачи, которая называется дружбой и враждой. Честь, а с ней и удача, как мы уже видели, состоит в том образе мира, который создает себе семья. В своем социальном положении и в том, как ее оценивают другие люди, содержатся символы того, что окружает эту семью, которые проявляются в персонификации дружбы и ненависти среди родственников, их зависимости друг от друга и в их снисхождении друг к другу. Но эти олицетворения не являются типами, лишенными каких-либо характеристик; они до мельчайших деталей напоминают врагов и друзей семьи. Удача всегда воспроизводит хорошо заметные черты своего окружения.
Утверждение о том, что родство идентично человечеству, которое на первый взгляд кажется очень удачным, теперь проявляет себя как буквальная правда. Все, что мы находим в человеческом существе, носит печать родства. В самом крайнем случае человек может найти себе место в мире только как чей-то родственник, как член какой-то семьи, – только люди, лишенные чести, свободны и одиноки. И самая суть человека, его совесть, мудрость и проницательность, его таланты и воля носят на себе отпечаток его семьи.
В нашей культуре жизнь, направленная лишь на благо своей семьи, ограничивает и сильно уменьшает свои духовные ценности; это приводит к нищете идей и скудости всех чувств. Но в древности для члена клана курс жизни лежал в совершенно противоположном направлении. Его характер формировала семья, и усиление его семьи означало углубление его характера. Условия личного сохранения чести и семьи требуют большой глубины и большого напряжения нравственных чувств и нравственной воли, ибо это означает обогащение совести. Чем сильнее сосредоточен на себе родственник, тем больше он sui generis, тем он сильнее как личность и тем больше его ценность как человека.
Чувство принадлежности к клану было основой всей духовной жизни людей, а исключительность означала выход в более широкий мир. Та же самая сила, которая превращала германца в члена клана, не позволяла ему стать человеком, чьи интересы ограничиваются лишь семьей. Сила и глубина клана и его честь помогали создавать клановые союзы, благодаря чему возникали более крупные объединения.
Глава 6
Мир
После долгого и тщательного изучения какого-либо объекта возникает желание рассмотреть, на фоне чего он существует. Формальные измерения вещи следует выразить в относительных размерах, чтобы сделать ее частью реального мира.
Для того, кто безо всякого предубеждения изучит вопрос о мести, а также чести как движущей силе людей, какой бы грубой и величественной она ни была, наши предки предстанут в новом свете. Они обретут жизнь и движение и пробудят в душе наблюдателя сочувствие, сильно превосходящее тот идеализм, с которым современная эпоха облагораживает свои поэтические и политические идеи. Если нам удастся увидеть этих людей, жизнь которых в чести и удаче мы уже рассмотрели, как часть мира, а удачу принять за неотъемлемую часть людских представлений о жизни в целом, то эти люди предстанут перед нами более понятными.
Мидгард. Midgardr у древних исландцев, Middan-geard у англосаксов – Срединная земля, такое имя получил мир, в котором жили эти люди и который простирался в разные стороны света. Где-то далеко, где небеса сливались с землей, по которой ходили люди, или с морем, по которому они плавали, располагались границы мира людей. Путь до них был гораздо длиннее, чем думал тот, кто всегда жил на одном месте и никуда не уезжал, тогда как до гор, которые преграждали людям путь, до воды или до глубокой впадины, куда низвергаются воды, нужно было идти или плыть от одного дня до недели.
Там, на границах Мидгарда, где небеса встречаются с землей, расположено место, где сходятся все пути снизу и сверху. Один из них круто взмывает вверх, но куда он ведет, нам знать не дано – этим путем никто не ходил. Ибо радужный мост, пылающий разноцветным огнем, – Биврёст (bifrpst) – непреодолим для людей, за исключением тех, кто может пройти сквозь огонь неопаленным. Но мы верим, что он ведет в иной мир, расположенный выше Мидгарда.
Другой путь ведет вниз, в третий мир, расположенный под Мидгардом. Эта дорога проходит по глубоким, темным долинам, которые оглашает рев ледяных, пенящихся потоков: «По волчьим скалам, / по обветренным кручам, / в тумане болотном их путь неведом, / и там, где стремнина гремит в утесах, / поток подземный, / и там, где, излившись, / он топь образует / на низких землях» («Беовульф»).
По ней может пройти и смертный, живой или неживой, однако назад пути нет. Впрочем, во все времена находились люди, утверждавшие, что видели Утгард (Utgardar) – Окраинную землю – своими глазами. Побывавший в Утгарде поведал, что, как только он пересек границы Мидгарда, солнце скрылось из виду. Дневной свет уступил место сумраку, в котором то тут, то там мерцали блуждающие огоньки, сбивавшие с толку, но не рассеивающие темноты: «Сплетает корни / заиндевелая темная чаща / над теми трясинами, / где по ночам объявляется чудо / огни болотные; / и даже мудрому тот путь заказан» («Беовульф»).
Путник, направлявшийся в царство Хель, должен был преодолеть немало препятствий. Дорога тянулась «по влажным нагорьям», над которыми дуют ледяные ветры, через бурлящие реки, вода в которых ядовита. Вдоль дороги верхом на падали сидели чудовища с горящими глазами, не похожие ни на людей, ни на животных. Их взгляды острые, как мечи, а дыхание до того едкое, что способно опалить волосы и ослепить. Вдали путник увидел гнездо орла Хрёсвельга, Пожирателя мертвых. Когда он взлетает над одним трупом, чтобы наброситься на другой, его крылья поднимают такую бурю, что отголоски ее чувствуются даже в мире людей.