Страница 33 из 37
Конунгу, которому пришлось пережить такое оскорбление, не позавидуешь. Но когда юрист описывает исторический прецедент подобного повиновения со стороны конунга, он, сам того не желая, характеризует отношения, существовавшие между правителем и его народом. Торгнюр дает королю Олаву Шётконунгу понять, какими людьми были его предки. Эти люди каждое лето отправлялись в походы и подчинили себе южные земли: укрепления, которые они возвели на востоке – в землях финнов, карелов, эстов и куршей, – сохранились до сих пор. Эти герои, продолжал Торгнюр, не были слишком гордыми и охотно прислушивались к советам других. Торгнюр совершенно прав, и если бы несчастный Олав Шведский пошел характером в своих предков, то он мог бы спросить совета у других людей, не опасаясь, что его заставят заключить мир против воли. К сожалению, мы ничего не знаем о предках Олава, кроме того, что сообщил нам Торгнюр; однако нам известно одно: рейды и грабежи других земель планировали вовсе не крестьяне, а сам король. Эйрик Победоносный, Бьёрн Железнобокий и другие правители Швеции, имен которых мы не знаем, приобретали в ходе этих войн богатства и честь. Крестьяне, вне всяких сомнений, получали свою долю добычи, но преимуществами территориальных приобретений, разумеется, пользовались не земледельцы, а король и его приближенные. Конунг, отправившись в поход, не забывал следить за тем, как шли дела дома, но у крестьян было столько работы по хозяйству, что они трудились все лето не покладая рук, так что, вероятно, к тому, что говорили короли, охотно и внимательно прислушивались другие люди, а не крестьяне.
Испытание силы между крестьянским защитником и королем Уппсалы стало символом в истории германской королевской власти, в котором были четко определены сила и слабость каждой стороны. Здесь, как и везде в странах Севера, инициатива короля преобладает над инициативой народа. Он возвышается, и не только в глазах одного автора хроники, как победитель, от которого исходят планы, причем в форме приказов. Да, распоряжения отдает он, но выполнение этих распоряжений зависит только от его авторитета. Если он вдруг проявит слабость, то ему не помогут ни его статус, ни королевские прерогативы. Вся его власть заключается в умении прочно держать удачу в своих руках; стоит ему лишь на мгновение ее выпустить, как люди начинают предъявлять требования: «Мы не потерпим несправедливости от тебя», и тогда король не сможет сделать ничего, что можно было бы назвать несправедливостью. Но пока планы короля претворяются в жизнь, люди будут следовать за ним, выполнять его планы, подчиняться, безо всякого сопротивления его произволу и нарушению свобод. И тогда мало что не может быть включено в список справедливых и «законных» дел.
На первый взгляд может показаться, что королевская власть почти не оказывала влияния на жизнь людей. Однако правда заключается в том, что власть короля – это институт, который не могут поколебать ни революции, ни чьи-либо происки. Человек на троне обладает властью считать себя государством; с другой стороны, он может превратить себя в беспомощную тень государства, но он не может отстраниться от самого себя. Права людей могут увеличиваться и уменьшаться, но право господствовать не умаляется, поскольку одна семья, которую представляет король или вождь, обладает удачей, имеющей характер эгрегора, и она не только сильнее и многообразнее, но и, по сути своей, кардинально отличается от всякой другой власти.
Народ может изгнать одного короля, почувствовав ослабление его энергии, его умения добиваться побед, но с самой удачей, удачей семьи, которая порождала его личное влияние, он не может поделать ничего. Люди понимают, что свергать короля очень опасно: он имеет в себе нечто особенное, чего в стране больше не найти, – удачу, в которую они верят. Эта вера укоренилась в душах людей, в тех нижних ее слоях, где лежит не только их жизненная храбрость, но и их жизненный страх. Отдельный представитель династии может уродиться слабоумным, но люди в стране все равно будут держаться за его семью.
Для того чтобы избавиться от старой династии, государство должен возглавить человек более мощной хамингьи, иначе все их силы будут потрачены впустую. И тут даже дитя может сделать больше, чем целая армия храбрых и умелых борцов. Маленькому королю Инге[36] было всего два года, когда его завернули в полу плаща Тьёстольфа Масона и понесли в бой под знаменами, чтобы его видели воины, сражавшиеся за то, чтобы он стал правителем Норвегии. Удача, несомненно, была на его стороне, ибо люди, несшие его, выиграли битву; но он был еще слишком мал, чтобы вынести все испытания этого дня; с тех пор его ноги и спина постоянно болели.
Аналогичным образом королева франков Фредегонда использовала своего маленького сына Хлотаря в качестве щита от поражения. Она велела убить своего мужа Хильперика, чтобы королем стал ее сын. Но тут явился мститель, племянник Хильперика, в сопровождении многочисленных союзников. Фредегонда поставила на карту все – она нанесла по противнику удар на заре и одержала победу; но в течение всей битвы ей пришлось находиться в гуще сражающихся с маленьким Хлотарем на руках.
История норвежских королей, их многовековой конфликт со старыми вождями – херсирами – может служить хорошей иллюстрацией удачи короля. Короли Норвегии были знамениты своей властью и авторитетом. Олав Трюггвасон правил, очевидно, как самовластный деспот: он «заставил Норвегию принять христианство». Тех, кто не хотел ему подчиняться, он калечил, убивал или изгонял из страны. Когда он отправился в поход против вендов, за ним последовали вожди Норвегии и их флоты. В сагах Олава всегда изображали как человека, подчинявшего себе волю народа и его лидеров.
Как только король вторгался в страны, которые, строго говоря, не были его наследственными владениями, к нему приходили местные вожди, считая себя равными ему, и предлагали свои условия. Когда Олав Трюггвасон прибыл на Гулатинг и предложил вождям перейти на его сторону, Эльмод Старый ответил ему так: «Если ты собираешься принудить нас нарушить наш закон и заставить пытками
Инге I Горбатый (1135–1161) – король Норвегии.
подчиниться тебе, то мы будем сопротивляться этому изо всех своих сил, и пусть победа сама решит, [к кому прийти]. Но если ты сделаешь нам достойное предложение, то, быть может, мы перейдем к тебе на службу». За свою верность они запросили ни больше ни меньше чем брачный союз с королевским домом Норвегии и потребовали, чтобы король выдал свою сестру Астрид за их родственника, Эрлинга Скьяльгссона. Конунг сразу же понял, что это предложение очень почетно для него, и содействовал заключению этого брака. Вскоре он созвал тинг и провел другую встречу – с крестьянами, на которой обсудил вопрос религии. И когда Эльмод Старый и Эрлинг Скьялгссон, новый зять Олава, со всеми своими родственниками, поддержали предложение короля, «ни один человек не осмелился высказаться против, и все люди были обращены в христианство». Именно тогда Эрлинг Скьялгссон и отклонил предложение стать ярлом и произнес свои знаменитые слова: «Предки мои были херсирами. Я не хочу носить более высокого звания, чем они». Позже Олаву Святому пришлось заключить соглашение с Эрлингом; будущее показало, что это соглашение оказалось очень удачным, когда Эрлинг собрал армию и явился во главе двух тысяч человек, чтобы потребовать то, что принадлежало ему по праву («Сага об Олаве сыне Трюггви»).
Здесь мы видим испытание сил между старыми конунгами и новым сувереном объединенной страны. И там, где мелкие князья стояли на своей земле, они оказывались победителями. Люди шли за ними, слепо доверяя им, «желая лишь того, о чем они говорили», сомкнув свои ряды, ради защиты требований своих вождей и часто помогали им усидеть на троне – ибо люди делали свое дело в полной уверенности, что их вождя не покинет удача. Йомены верили в нее потому, что испытали ее силу на себе. Эти херсиры принадлежали к народу, который поколение за поколением представлял собой центр жизни в округе; их семья была удачлива и достаточно богата, чтобы принимать авантюристов-одиночек и давать им место в своей свите, чтобы они воевали с врагами. У вождей было достаточно удачи, чтобы поделиться ею с теми, кто пахал землю и пас скот. С их полей на поля соседей перетекало плодородие и богатые урожаи. В свите этих людей могли плыть, подняв все паруса, другие люди. Благодаря мощи этих родовитых людей они завоевывали другие земли, а их удача и мудрость позволяли людям жить в согласии. Херсир был не более деспотичным правителем, чем король страны; быть может, даже менее деспотичным, поскольку у него не было власти командовать людьми. Но на самом деле он имел больше власти, чем суверен. Удача его семьи вплеталась в дела других семей – в их мирные занятия и в их внутренние ссоры. Он выступал судьей в этих спорах, имея на это полное право, поскольку традиционное слово закона и его дух составляли внутреннюю силу его жизни. Он служил олицетворением социального духа, если можно так выразиться; но мы понимаем, что наша современная формулировка не способна охватить все сферы его влияния; ее следует заменить старым выражением: в нем присутствовала энергия закона. Он был объектом очень глубокой зависимости, которая коренилась в уверенности в себе тех, кто от него зависел.
36
Инге I Горбатый (1135–1161) – король Норвегии.