Страница 74 из 86
Есть вероятность, что стать симбионтом, а потом прогнать из себя чудовище — единственный способ получить иммунитет к одержимости. Я не уверена. Но на моих глазах одному человеку удалось это сделать. И компания Кирилла потеряла к нему интерес.
Я не буду пробовать. Это слишком опасно. Лучше скроюсь и залягу на дно.
Я думала, они просто дети. И ошиблась.
Дети выросли и превратились в чудовищ.
25/12
На этом записи заканчиваются. Не так много полезного, как ожидалось, но хоть что-то. Несколько суперважных вещей.
Среди «них» есть парень, которого зовут Кирилл.
«Они» начинали подростками в 200* году, а потом что-то пошло не так. Что? Мало данных.
Через три года они уже пытались создавать симбионтов.
Их цель — некая «она» (только не говорите мне, что опять семейные разборки или, ещё хуже, лавстори).
То, что мы с О. разобрали в школе, было не тем, о чём мы думали, лол.
Убить фамильяра равно убить человека. Но он может умереть сам, если попадёт внутрь невидящего. Что это нам даёт? Ничего, оно туда изначально не полезет.
Можно попытаться как-то вытащить его наружу (как? В моём случае — пересадить в другого видящего?).
Если пережить симбиоз или одержимость — это работает как вакцина, и больше твари в тебя не полезут. То есть, способ избавиться от «них» есть.
Способ избавиться от этой штуки внутри меня (спасибо, что оно не умеет читать!) тоже есть. Какой? Найти видящего и передать ему монстра? Как и нахрена?
…О.? Исключено.
Нет, другие люди — исключено в принципе.
А без них вариантов и нет. Само оно не вылезет. Вне тела существовать не может. Свет не помогает, только хуже становится.
Надо думать дальше. И следить, чтобы О. не узнала.
Дошло. Если я избавлюсь от этой штуки, то стану им неинтересен. Но и договор нарушу. И они переключатся на неё. И смысл тогда во всём этом?
А на мне самом эта способность работает, интересно? Наверное, тоже считается за нарушение договора.
Даже если не считается, вряд ли на такое стоит идти. Потерять контроль над ситуацией для меня опаснее, чем просто жить с этой штукой в одном теле.
А ещё мама тогда ночью добровольно согласилась отдать себя монстру взамен на меня. Значит ли это, что она ни дня не была одержимой?
Они говорят, что Новый год — время чудес. Я бы скорее сказал, что чудовищ. Интересно, бывает ли вообще ХУЖЕ?
Нет, я не хочу узнавать.
========== Глава 38. Время чу… ==========
Оля так и застыла с последним листом в руке. Внутри всё мешалось и горело, мысли накладывались на эмоции, догадки мешались с воспоминаниями.
Она начала вспоминать, ещё пока читала первые записи. Марина, улыбчивая светлоглазая Марина, которая так старалась оставить тем, кто придёт после неё, хотя бы крупицы собственного опыта. Марина, мать мальчика из Олиного класса, мать Женьки.
Женьки, который…
Ближе к середине заметок воспоминания полились нескончаемым потоком. Каждое новое слово будило внутри всё больше и больше эмоций, возвращая потерянное, связывая оборванные нити внутри привычной картины мира. Пробуждая то, что должно было остаться похоронено в закромах подсознания.
Их первая встреча — там, на экскурсии, когда Оля впервые узнала, что мир не такой, каким она считала его всю жизнь. Когда впервые посмотрела в глаза чудовищу.
И то, что было дальше… Ночная детская площадка, вышедшая из комы Марина, в теле которой пробудилось существо, слишком сильное и жестокое, чтобы с ним можно было справиться в одиночку.
Странная резь в глазах. Тени и блики, обретающие объём и цвет, превращающиеся из простого обмана зрения в настоящих чудовищ. Чудовищ, которые с тех пор окружали её всегда.
Следы на снегу. Чёрный волк с оборванной шкурой. Фролов и змея на его плече. Симбионты. Север. Забвение.
Теперь Оля всё понимала. И про многолапую жуть за окном, которую не видел никто, кроме неё самой, и про незнакомый северный город. И про то, почему была не в силах, не в состоянии вспомнить, что же происходило вчера.
Всё верно: кое-кто очень не хотел, чтобы она вспоминала. Но просчитался, не заметив листов в отделении сумки, листов, украденных из его рюкзака. Листов с записями, что могли всё изменить.
Воспоминания о прошлом дне пришли последними, когда Оля уже минут десять как пыталась осмыслить остальное. Как-никак, целый пласт выпал из памяти — и его возвращение шокировало.
Последняя заметка явно принадлежала не Марине. Не тот стиль, совсем другое изложение: краткое, тезисное. Как при доказательстве теоремы или мозговом штурме. И содержание…
О. — это наверняка она, Оля. А значит, автор записок на последней странице — Женька.
В таком случае «эта штука», о которой он писал…
Воспоминание пришло вспышкой. Алые всполохи в глазах, нелюдская зловещая улыбка, пальцы, что смыкаются на её горле. Сильно: даже сейчас наверняка остались синяки, скрытые горловиной свитера.
Оля как наяву ощутила на своей шее смертоносную хватку и невольно приложила пальцы к гортани. Та отозвалась болью — да, следы ощущались. С какой же силой оно душило её, раз даже спустя сутки горло саднит и покалывает?
«Через несколько минут тебе будет уже всё равно».
Она наконец-то вспомнила. Всё вплоть до последних Женькиных слов. До прохладных пальцев на её виске.
Остальное домыслила фантазия: вот Оля падает, усыплённая его прикосновением, вот он вытаскивает из кармана её сумки телефон и снимает блокировку, приложив палец Олиной руки к сенсору сканера отпечатков пальцев. Вот пролистывает переписку и фотографии, удаляя всё, что могло бы напомнить Оле о прошлом. Вот находит сообщения Рэны и узнаёт, куда нести спящее тело.
Вот притаскивает Олю, всё ещё бесчувственную, по нужному адресу. И, когда Рэна открывает дверь, — точно так же прикасается к её виску, лишая воспоминаний о собственном приходе.
Всё складывалось. Вот, значит, как Женька решил избавить Олю от опасности.
Звонить родителям она больше не хотела. Нужно было действовать. Быстро. Желательно — прямо сейчас. Нужно было увидеть его, сказать, что она всё вспомнила, а потом…
Нет. Нет, обречённо поняла Оля. Нельзя. Нельзя, потому что её невмешательство — плата за безопасность. Потому что он просто сотрёт ей память снова и будет продолжать, пока она не забудет окончательно или пока не сдастся, оставив попытки.
И тогда станет правдой то будущее, что она видела? Те сны? Дойдут до двенадцати стрелки, стрелки на часах, застывших внутри, и наступит бесконечная полночь?
А может, всё не так? А может, наоборот? Будущее наступит, если она ничего не сделает? Она забудет Женьку снова, но уже не потому, что он сотрёт ей память…
…а потому что сотрётся из этого мира сам? Как Марина? Марина, которую Оля видела в последнем сне про московское метро, Марина, что назвала себя «не привидением, а воспоминанием»?
«Ты ещё можешь всё исправить, и это будущее не наступит»? Так она, кажется, сказала?..
Но что делать? Как исправлять-то?
— У тебя такой вид, будто ты призрака увидела, — раздалось со стороны двери. Оля вздрогнула и подняла глаза. Рэна. Всего лишь Рэна вылезла из душа и теперь стояла в проёме: в домашней футболке, с полотенцем на мокрых волосах. — Что случилось?
— Ничего, я… — Оля растерялась. И что ей сказать? Что воспоминания вернулись, что её близкому другу угрожает опасность, что она не должна вмешиваться, потому что иначе сделает его жертву напрасной? Что она при этом не может не вмешаться, ведь всё это началось из-за неё?
Говорить ничего не пришлось.
— Ты вспомнила, — поняла Рэна, подходя к ней и садясь рядом на диван. — И, судя по лицу, вспомнила что-то плохое. Я права?
Оля кивнула и опустила голову. Новый год наступал неотвратимо, как призрачное мрачное будущее, и стрелки, что дрожали внутри, накладывались на стрелки часов Спасской башни, которые сегодня пробьют полночь.
Отсчитают начало нового цикла и навсегда похоронят её возможность что-то изменить.