Часы бьют полночь

— О боже, — простонала она, плюхаясь на соседнюю табуретку, — после такого вы точно мне не поверите, да? Решите, что я больная, и весь мой план по спасению нас обоих пойдёт прахом. Отлично.

— Спасению? — нахмурилась мама. — Ты о чём? Всё не так, как мы с папой предполагали? Серьёзнее?

— Да, мам, серьёзнее, — уже спокойнее призналась Оля, — и дело точно не в романе. И не в беременности. Ничего такого не было, зато случилось… кое-что похуже. И мне нужна ваша помощь, потому что в одиночку я не справлюсь.

Теперь мать была, кажется, ещё более взволнована. Догадки не подтвердились, и доброжелательная уверенность сменилась искренним недоумением — и беспокойством.

— Я слушаю, — коротко сказала она. — Не уверена, что вникаю, о чём ты, но… это что-то опасное?

— Да, — Оля кивнула. — И очень странное. Только пообещай, что поверишь мне и не будешь запихивать меня в дурку… или вроде того.

— Да что ты такое говоришь? — хлопнула глазами мама. — Думаешь, я бы свою дочь… ох, Оля, ну в самом деле. Объяснись. Не обещаю, что пойму с первого раза, раз уж дело такое причудливое, но постараюсь принять и поверить, что бы ты ни сказала.

Уже во второй раз за день Оля ощутила, как на глаза наворачиваются слёзы. Какие у неё всё-таки хорошие родители! Пусть они не видят чудовищ, пусть не понимают, в каком мире она живёт уже целую осень и, вероятно, будет жить всегда, пусть не в состоянии угадать, что именно её гложет — но всё-таки!

Как она вообще могла столько времени их обманывать?

Вспомнился последний Женькин подарок, отданный ей незадолго до отъезда. Так и лежавший в ящике стола не как полезная приблуда — как горькое напоминание. Разбитый пластиковый корпус, покорёженные детали… такое не починишь.

Или всё-таки?

— Мама, — осенило вдруг Олю, — прежде чем я всё расскажу — напомни, папа же умеет паять?..

Ей пришла в голову идея, ещё более безумная, чем предыдущие.

========== Глава 33. Взлётная ==========

Двигатель выл и свистел на одной ноте, слишком высокой, чтобы её мог взять человек. Звучало, правда, не слишком громко: звукоизоляция самолёта справлялась.

Оля вздохнула и посмотрела в иллюминатор. В небольшом круглом окошке виднелось крыло, что с такого ракурса казалось странным нагромождением металла. За крыло зацепилось белёсое, высохшее: длинные тонкие космы да костлявые конечности, торчащие из груды тряпок, которые не были тряпками. Тряпки не умеют извиваться, обматываясь вокруг крыла.

Тварь скребла по обшивке лапами, но Оля была спокойна. Не доберётся. Тут — не доберётся. Они вот-вот взлетят, и тогда чудище отвалится само — вряд ли ему понравятся разреженный воздух и бьющий навстречу ветер.

Солнце ещё не встало: стояла рань, почти ночь. Кроме крыла и твари, ничего толком не выходило рассмотреть. Ни здания аэропорта, ни других самолётов, ни даже облаков. Ничего. Когда они выйдут на посадку, уже рассветёт.

Тем более, на Севере другой часовой пояс.

Она нервничала. Понимала, что всё уже решено, но по-прежнему волновалась. В голове прокручивались самые невероятные варианты: а если самолёт разобьётся? А если не долетит только она, пойманная в сети неведомой твари из тех, что обитают в небе? Женька рассказывал ей: такие бывают. Потому он и не любил летать.

Где-то в здании аэропорта остались родители, ради такого дела выехавшие провожать её вдвоём. Мама не то чтобы поверила — но отчаянную просьбу дочери услышала.

Когда Оля рассказала ей всё, мать не стала ни ругаться, ни рационализировать историю дочери. Если и посчитала сумасшедшей — виду не подала. Только опустила глаза и невесело покачала головой.

— Всё-таки звучит слишком абсурдно, — вздохнула мама. — И так внезапно… Ты права, я к таким откровениям не готова. Отпускать тебя вот так… я волнуюсь. С тобой всё будет хорошо?

— Будет хуже, если я не поеду, — твёрдо ответила Оля, и мама сдалась.

Ей дали денег на билеты. Она не знала, откуда родители их взяли — то ли сняли со счёта, то ли просто отец получил предновогоднюю премию. Подобрали подходящий рейс. На тридцатое число, перед самым праздником. Занятия в этот день ещё были, но ей разрешили пропустить. Всё равно тридцатого — только пара уроков «для вида», линейка да выдача дневников. Ничего нового, ничего такого, что могло бы оказаться важным.

Оля поверить не могла. Проблема, о которую она билась больше недели, с тех пор как Женька начал темнить, решится так просто? Неужели родители действительно ей помогли? Неужели и Стаська, и мама, и папа — все решили поддержать её, не дать сорваться, позволить спасти от «них» и себя, и его?

— Встречать Новый год на Севере, — усмехнулся в жёсткие усы отец во время проводов. — Глядишь, с оленями Санты там познакомишься.

— Не в Лапландию же еду, — отшутилась Оля, но на душе по-прежнему кошки скребли. Что, если она не успеет? Если ничего не получится? Если судьба окажется сильнее, нет, «они» окажутся сильнее её слабой и призрачной надежды?

Что, если она приедет слишком поздно? Если ничего не сможет сделать? Если подставит себя под удар, так никого и не защитив?

Нельзя было о таком думать: тревога привлекала чудовищ. Не теперь, когда всё уже решилось, когда на календаре — тридцатое декабря, а в руке билеты, прямой и обратный, на Север, к Женьке, к судьбе.

Оля откинулась к спинке сиденья, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Пришло время пристёгивать ремни: они взлетали. Ещё немного — и она окажется на Севере, рядом с Женькой, и узнает правду. А узнав, попытается помочь.

Скользила на языке, даря приятную кислинку, взлётная карамелька. Оля взяла пакетик с собой впрок — чтобы не закладывало уши. Кажется, раньше такие конфеты раздавали прямо в салоне, но традиция ушла в прошлое вместе с давними временами.

Она включила музыку и закрыла глаза, рассасывая леденец. И, задумавшись, пропустила момент, когда самолёт взлетел.

***

Идею полететь на Север озвучила Стаська в ходе памятного разговора несколько дней назад. Заявила, что, если Оля хочет помочь Женьке, то здесь, в Подмосковье, ей делать больше нечего. Для таких дел нужно быть рядом.

— Это невозможно, — отрезала тогда Оля. — Как ты себе это представляешь? Где я деньги возьму? Представляешь, сколько билеты стоят? Особенно сейчас, перед Новым годом…

— Значит, тебе придётся уламывать родителей, — стояла на своём Стася, — а если у них не будет — я помогу занять, у меня есть друзья, которые могут дать в долг. Отдавать, конечно, придётся кучу времени, но… разве ситуация не критическая?

Оля вздохнула. Вариант по-прежнему казался неосуществимым.

— Ладно, допустим, я найду деньги. Допустим, я даже смогу ухватить билеты до областного центра и оттуда на автобусе добраться в его глушь, раз уж прямые авиарейсы туда не ходят. Допустим — хотя это сложно. Но что я буду делать, когда доберусь? Где буду жить? Понятно же, что Женьке о моём приезде говорить не стоит, и ставить его придётся перед фактом, уже там! Вряд ли его отец позволит мне переночевать. К тому же это может быть опасно, кто знает, что там с ним. А в гостиницу меня не пустят. Мне ж даже шестнадцати нет!

Стася хитро прищурилась, и губы тронула знакомая полуулыбка.

— Не пустят? Ты уверена?

— Если ты про разрешение от родителей, то не сработает, — вздохнула Оля. — Слишком долго. Выходные у родителей не скоро, а нотариусов в городе мало, и все они закрываются рано… Ещё и очереди. И неизвестно, сколько её заверять будут. И вообще, он живёт в какой-то дыре, какие там гостиницы?

— Гостиниц в дыре, может, и нет, — кивнула Стаська, — а вот люди всегда найдутся. Не думаю, что ты не сможешь найти человека, согласного тебя приютить.

— И как ты себе это представляешь? Носиться по улицам с воплями «подберите меня»? — кисло поинтересовалась Оля.

Стаська хихикнула, снова превращаясь в саму себя — добродушную мечтательницу, живущую в мире фандомов и грёз.

— Нет, конечно! Ты забываешь, что есть я!