Часы бьют полночь

Стася и Никитос из их класса были там вместе с Олей и Женькой — но после возвращения они ничего не вспомнили. Ни собственной смерти, ни жутких теней. Ни даже Игоря, брата Никитки, который пожертвовал собой, чтобы спасти остальных.

Оля помнила всё. И всех. Её заслуги в том не было: просто повезло в нужный момент оказаться рядом с одноклассником, слишком хорошо знакомым с миром чудовищ.

— Вопрос в другом, — прошептала она, чувствуя, как леденеет кровь, — зачем оно это сделало? Ты… не помнишь, когда ты сюда подошёл, ничего такого не было?

— Нет, — быстро ответил Женька, напряжённо что-то обдумывая. — Всё было нормально, пока я… о, чёрт.

Они догадались практически одновременно — и синхронно развернулись к выходу из парка. Памятник издевательски белел вдали очередным сугробом, словно подсказывая: не успеете. Оно доберётся до вас раньше.

Люди, не видящие чудовищ, большинству из тварей неинтересны. А вот видящие — другое дело. Значит, когда в парке появился Женька, то, что жило там — чем бы оно ни было! — обрадовалось и начало действовать.

— Оно расчищало охотничьи угодья, — севшим голосом пробормотала Оля. — Чтобы нам никто не помог.

Женька сориентировался первым.

— Валим!

Можно сделать окружающий мир более безопасным, думала Оля на бегу, пока задувал в уши ветер да собственное дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Можно не замечать их, делать вид, что не ощущаешь ничего, проходить мимо с безразличным лицом — и тогда они отстанут. Тогда они не смогут причинить вреда, даже зная, что ты их видишь. Тогда они, в конце концов, забудут о твоём существовании! Но даже так — не нарываться было проще и безопаснее, чем совсем ничего не чувствовать, глядя в чью-то оскаленную пасть.

Самое главное условие — не бояться. И Оля уже его провалила, провалила в тот самый миг, когда увидела на снегу след, пробудивший внутри ненавистные воспоминания.

Когда что-то большое и тёмное преградило путь, она даже не удивилась. Ну конечно. У хищника было достаточно времени, чтобы завести жертв достаточно далеко — а теперь ловушка захлопывалась, отрезала им путь назад.

Или только ей. Она не хотела этого — но облик чудовища не давал ей шанса.

Оля замерла, не в силах сдвинуться с места. Точно снег, ковром лежавший на земле, поднялся вверх, охватывая ноги, вмораживая в ледяную стынь. Женька продолжал идти вперёд — нарочито спокойно, чтобы притупить чутьё твари, сбить её с толку отсутствием страха — а Оля не могла двинуться за ним.

Он обернулся через несколько шагов, когда понял, что она за ним не идёт.

— Что случилось?

— Я… — выдавила Оля и осеклась: горло перехватило.

Существо, стоявшее впереди, покачивалось на длинных лапах. Четырёх лапах, покрытых шерстью, с жёсткими подушечками и когтями — как у волка, только длиннее. С оскаленной пасти свисала слюна, с шипением падая на снег. Снег таял под каплями.

Острый чёрный нос настороженно принюхивался, а треугольные уши шевелились: оно прислушивалось к диалогу. Слова тварь вряд ли могла разобрать. А вот интонации понимала отменно, и ужас в голосе Оли вряд ли укрылся от её слуха.

Больше всего это существо напоминало огромного чёрного волка — только странного, непропорционального, с горящими жёлтым огнём глазами. Местами шерсть и кожа истаяли, обнажая кости. Оля не разбиралась в анатомии, но могла поклясться: костная система твари была не похожа на скелет настоящего животного. Слишком длинные, тонкие лапы. Слишком широко раззявленная пасть. Слишком вытянутое тело. Как он вообще двигается?

«Волк» сделал шаг вперёд, и она с трудом подавила рефлекторное желание отшатнуться.

— Да что такое?! — Женька остановился, обернулся к ней — уже с плохо скрываемым беспокойством. — Знаешь же, что нам сейчас…

— Я не могу, — перебила Оля. К ней наконец вернулась речь. — Я… жутко боюсь больших собак. С детства.

— Но это же не собака, — моргнул тот.

— Зато похоже на собаку, — возразила Оля, внезапно ощутив сильное желание просто упасть на снег — а там будь что будет. Пусть придёт, пусть разорвёт. Она не могла не бояться. Не могла сдержать страха, иррационального, безумного, слишком сильного, сильнее, чем воля.

Тварь шагнула вперёд ещё раз. Пока — настороженно, несмело: ещё не сообразила, стоит ли на них бросаться. Оля тихонько пискнула и закрыла глаза.

Она не сразу поняла, что торопливо приближающиеся шаги принадлежат не существу, а Женьке. Женьке, который — надо отдать ему должное — не растерялся. В предплечье вцепилась чужая рука, и её поволокли вперёд, заставляя двинуться с места. Иначе Оля бы просто упала на колени.

Внутри всё по-прежнему холодело, и ноги подгибались на ходу: ватные, не разогнуть. Мысли не отпускали кошмарный волчий образ, что смешивался с тем, давним ужасом из детства: огромный пёс, преградивший дорогу, пена, капающая с чёрных губ, оскаленные жёлтые клыки.

Страх приукрашивал подробности, и сейчас Оле казалось, что от пса из её детства сладковато пахло мертвечиной, а из пасти несло человеческой кровью. Всё новые и новые ужасающие детали всплывали в голове — а она не могла прогнать их, тонула в своём кошмаре. И понимала, что его воплощение — вот оно, здесь, каменным изваянием застыло в паре шагов от них.

— Не открывай глаза, — тихо говорил на ходу Женька, продолжая держать её руку, — и попытайся представить, будто его здесь нет.

— Как? — пробормотала Оля — и вспыхнула, услышав, как жалобно звучит её голос. — Как представить?

Невидимый за закрытыми веками Женька вздохнул и быстро произнёс, перебивая мысли, что клубком роились в голове:

— Производная от икс в кубе?

— Три икс квадрат, — на автомате ответила Оля. Она даже не успела задуматься. И только когда цепенящий ужас отступил, уступая место рассуждениям, поняла, что пытался сделать одноклассник.

— Отлично. Триста восемьдесят шесть плюс восемнадцать?

С устным счётом у Оли, даром, что училась в профильном лицее, всегда было плоховато. Перед тем как ответить, она на миг замешкалась — и напряжённые подсчёты помогли отодвинуть страх ещё подальше.

— Четыреста четыре?

— Ага. Со временем привыкнешь, это несложно, — он явно пытался её подбодрить, но рука соскальзывала с рукава Олиного пуховика, и она снова начинала нервничать. Что, если он отпустит её, и она вновь останется стоять посреди улицы, не в силах открыть глаза? — Предел от синуса икс, делённого на икс? Стремящийся к нулю?

— Это олимпиадная программа! — возмутилась Оля.

— Ага, — снова откликнулся Женька. — Она самая. Но производные-то ты знаешь, хотя они тоже оттуда. А про пределы я тебе рассказывал недавно, помнишь?

Оля нахмурила брови. Ничего подобного не припоминалось. На Женьку действительно иногда находило, и он начинал взахлёб рассказывать о математических формулах и сложных теоремах, но о пределах… нет, она не могла вспомнить. Проходить их они должны были начать в следующем году, но олимпиадники, как всегда, бежали впереди планеты всей.

Она и производных-то знать не должна была. И не знала бы, если б не он.

— Икс? — безнадёжно отозвалась Оля. Тыкала пальцем в небо — помнила, что у таких примеров обычно бывает простое и логичное решение.

— Мимо. Ещё попытка? — голос Женьки звучал так, будто он откровенно веселился, но напряжённо сжатые пальцы выдавали: это не так. Приближавшихся шагов за спиной слышно не было. Пока не было.

Нет, об этом нельзя думать. Лучше сосредоточиться на пределах. Что она знает о пределах? Пределы — это то, к чему приближается последовательность при заданном значении икс. Кажется, так? Или нет? Существует два основных примера, которые… которые…

— Да иди ты к чёрту! — рявкнула Оля, понимая, что мозги уже кипят, но решения всё не видно — а именно оно казалось путеводной нитью, которая вернёт ей здравый рассудок. — Ты мне этого не говорил!

Она распахнула глаза. Страха не было. Чудовища, готового напасть — тоже. Только смеющиеся глаза Женьки, стоявшего вполоборота и закутанного в шарф по самые уши.