Часы бьют полночь

С вечера на подоконнике ничего не было, но сейчас его прочертили глубокие, как раны, царапины.

Оля не помнила, чтобы видела кого-то у себя в комнате. Пусть даже мелкую тварь.

После такого оставаться дома резко расхотелось.

Она не запомнила, как собралась в школу — тихо, осторожно, чтобы не разбудить выходную сегодня маму. Не заметила, как столкнулась на кухне с отцом, который сонно жевал утренний бутерброд и не обратил на дочь почти никакого внимания. Да и она на него почти не отреагировала.

Вкус завтрака почти не ощущался. Отражение послушно показало ей бледную, как привидение, девушку с дикими глазами, и Оля мрачно выругалась. Скроешь тут панику, когда все эмоции отражаются на лице.

Утренние новости принесли ещё одну «радостную» весть: живодёр, убивающий кошек, объявился снова. Только этого не хватало. Конечно, теперь одноклассники разом перестанут подозревать Женьку — вот только с учётом происходящего в классе новой подозреваемой может стать она сама.

Впрочем, сейчас это было не самое худшее. Потому что возвращение «кошачьего маньяка» значило ещё кое-что.

Оно значило, что чёрный волк с торчащими наружу костями наверняка вновь вышел на улицы города.

На улице бил в лицо морозный ветер: ночью поднялась метель. Точно, декабрь же. Месяц праздников, о которых она за всем случившимся почти забыла. Скоро наступят новогодние каникулы, и одноклассники уже сейчас обсуждают, где и с кем будут проводить праздничное время. Но не Оля.

После всего случившегося никто не подаст ей руки.

Женька оказался прав: после ухода Гоши ничего не изменилось. Молчаливое отчуждение, окутавшее Олю, обычно отдавалось болезненным эхом внутри — но не сегодня.

Сегодня она была слишком погружена в собственную тревогу. И твари — твари витали вокруг, чувствуя её. От них никак не получалось отвязаться. Хорошо ещё, удавалось держать себя в руках, а потому нападать они не спешили.

Уроки Оля отсидела в полном раздрае, не замечая ни смешков одноклассников, ни возмущённых трелей Вивлы. Ей было слишком не по себе, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Хотелось увидеться с Наташей и расспросить её. Вдруг девочка тоже в опасности? Вдруг накрыли не только Олю? Вдруг после смерти Фролова-старшего «они» вспомнили о его младшей сестре? Но колючий страх царапался внутри и не давал действовать. Нельзя. Когда они виделись с Наташей в прошлый раз, это плохо закончилось. Кто знает? Вдруг она и впрямь их агент?

День близился к середине, а ничего не происходило. Оля уже начала уставать от собственной паники и впадать в болезненное, тревожное оцепенение, когда случилось то, чего она не ожидала.

Наташа сама ей позвонила.

========== Глава 27. Рыбки на крючке ==========

С девочкой они с тех пор виделись только пару раз. И то — мельком: то Наташа куда-то торопилась, то Оле было нужно бежать на курсы. Сейчас Оля ужасно жалела, что не смогла выкроить момент на ещё один полноценный разговор с Фроловой-младшей.

Если бы она с самого начала знала, что случилось в их первую встречу…

Что бы это изменило? Роль девочки в истории оставалась подозрительной: по своей ли воле она помогла «им» в слежке за Олей? Может быть, её использовали, сделав невольной приманкой, но…

Оля больше ничему не могла верить.

И всё-таки, когда Наташа позвонила, она взяла трубку. Побег от ситуации ничего бы не дал. А если девочка и вправду помогала им не по собственному желанию, общение с ней могло оказаться полезным. Могло пролить свет на тёмные пятна, которых в этой истории оставалось немало.

— Я слушаю, — Оля поднесла телефон к уху, чувствуя, как подрагивают руки. Плохо. Она старалась быть спокойной весь день, но тревога прорывалась наружу, мешала нормально мыслить, запутывала и сбивала с толку.

Даже если ничего и впрямь не изменилось, а за ней следили уже не первый день, осознание не могло помочь в борьбе с нервами. Оля чувствовала себя рыбкой, уже пойманной на крючок и бездумно болтающейся в воде в ожидании подсечки.

— У тебя всё хорошо? — без приветствия спросила Наташа. И раньше, чем Оля успела ответить, затараторила в трубку. — Тебе может угрожать опасность! Помнишь, я говорила про компанию, с которой связался брат? Ты…

— Погоди, погоди, — перебила Оля. Её будто электричеством ударило. Девочка что-то знает? — Давай по порядку.

— Ты можешь сейчас встретиться? — напирала Наташа. — Надо поговорить. Не по телефону, мало ли что. Я… не всё тебе рассказала. И теперь что-то может случиться. Что-то плохое.

Голос девочки сочился искренним беспокойством. Похоже, за подругу она и впрямь переживала, действительно желая сообщить нечто важное, но Оля никак не могла решить, как к этому относиться. С одной стороны, Наташа очень ей помогла и, скорее всего, ненавидела «их» посильнее её самой.

С другой стороны — звонок выглядел подозрительно. Предложение тоже выглядело подозрительно. И сама девочка, из-за которой Оля оказалась в тот день в злополучном кафе… Кто сказал, что ей можно продолжать доверять?

Почему она предлагает встретиться именно сейчас, когда это может быть опасно? Не ловушка ли?

— Пожалуйста, — дрогнувшим голосом вдруг пробормотала девочка, — прошу тебя, приходи. Сейчас, на ту детскую площадку, где мы впервые встретились. Я не хочу больше… никого терять. А тебе угрожает опасность.

И отключилась раньше, чем Оля успела возразить, оставив ту в полной растерянности.

Что ей было делать? Принять предложение и подвергнуть себя риску — или отказаться видеться с Наташей, возможно, попав из-за этого в ещё большую беду? Какой выход правильнее? Какой безопаснее?

— Аксиома сама знаешь кого, — ответил Женька, когда она перезвонила ему, рассказав о Наташиной просьбе. — Зависит от того, насколько ты ей веришь.

Оля хотела верить. Она ужасно устала от постоянной подозрительности, от тревоги, что заставляла видеть в каждом прохожем врага. От друзей, что уходят, теряются или на поверку оказываются не теми, кем кажутся.

Но что могло сделать простое желание против беспощадно логичных фактов? Из-за Наташи «они» получили доступ к её телефону. Вольно или невольно, девочка им помогла. Кто сказал, что во второй раз не выйдет так же?

Минуты шли, а Оля всё нервничала, не в силах принять решение. Она уже почти решила махнуть рукой и не идти. Почти сдалась.

И тут её осенило.

Приглашение выглядело не просто подозрительным. Оно выглядело… очевидно подозрительным. Слишком подозрительным, чтобы «они» не могли до этого додуматься. Желай они поймать её этой встречей — не стали бы обставлять всё так, чтобы она начала сомневаться.

Не стали бы отправлять писем с угрозами. Не стали бы присылать Женьке фото. Будь это ловушка, они бы не рассказали ей о слежке с самого начала. Сделали бы так, чтобы на встречу с Наташей Оля пошла без колебаний.

«Может, они как раз хотят, чтобы я сомневалась?!».

Оля приняла решение.

Площадка, наполовину заметённая снегом, сегодня была почти пуста. Почти. Полупрозрачный голый человек с сероватой кожей ютился в углу, присев на корточки и спрятав лицо, и волосы у него топорщились, точно наэлектризованные. Острые выставленные лопатки периодически сотрясались, как от сдерживаемого смеха. Уже знакомая чёрная зубастая жижа растекалась вокруг канализационного люка, и вокруг неё таял снег. Перебирая лапами, спускалось что-то по стене многоэтажки — тощее, похожее на паука.

Многовато их. Оно и понятно — сразу двое видящих в одном месте, причём оба взволнованы. И Фролова, чтобы разогнать их, рядом нет.

Оля постаралась успокоить дыхание и решительно шагнула к площадке.

Наташа уже ждала её. Сидела на качелях, до боли знакомым движением лениво отталкиваясь от примятого снега под ногами. Так похоже на Женьку, которого девочка в жизни не видела.

У видящих что, один пакет невротических привычек на всех, с горькой иронией подумалось Оле. Даже у неё самой появились.

— Привет, — Наташа легко улыбнулась, но глаза оставались тёмными и тревожными, а голос звучал как из-под земли. — Я… думала, ты не придёшь. Но ты пришла, и так быстро.