Крепь

– То нам бы нечем было жить, – с милой улыбкой заключила девушка, верно, уже наслушавшаяся философий брата.

– Почему? У нас есть имение, земля. А свободный труд принесет больше, чем подневольный. Нам с тобой тоже.

– Однако твой мсье Венье убежал от собственной революции.

– Он считает, что Наполеон ее задушил. Ведь мсье Венье до сих пор якобинец.

– Постой, поговорим лучше о брате. Я уверена, что эти господа, которые только что приехали, привезли какое-то известие от него.

– У тебя такие фантазии приходят, как только где-то колесо скрипнет или сорока над садом пролетит, – улыбнулся молодой человек.

– Да нет же, я уверена! Алеська, в столовой зажегся свет, может быть, отец сейчас там без гостей. Сходи, спроси у него!

– Хорошо, Ольга, попробую что-нибудь узнать. Может быть, ты и права, у меня самого какое-то непонятное беспокойство… Ты подожди меня здесь.

Молодой человек встал и быстрыми шагами прошел к двери в восточном флигеле дома. В ту же минуту Тарлецкий решительно вышел в сад. Почти у самого крыльца протекал медленный ручей. Вода в нем была чистой, как хрусталь. Свежие запахи сада наполнили грудь Дмитрия. За густой листвой ивы он перестал видеть очаровательную незнакомку, но та заметила его и сочла необходимым покинуть свое укрытие, чтобы гость не подумал, что она нарочно прячется и подсматривает за ним.

– Добрый вечер – первой сказала она. Тарлецкий на несколько секунд замер в низком почтительном поклоне.

– Покорно прошу простить меня за то, что я нарушил ваше уединение, – сказал он мягко и мелодично, как он это умел. – Но вечер действительно прекрасен. В гостиной немного душно, а здесь, в саду, такой чудный воздух, я вышел немного подышать…

– Да, в такой вечер всегда приятнее в саду, чем в доме.

– Позвольте представиться. Майор Тарлецкий. Дмитрий Сигизмундович. А вы, если я не ошибаюсь, Ольга Константиновна?

– Да… А откуда вы меня знаете? – удивилась Ольга.

Я стараюсь знать все. Что-то по долгу службы, что-то так, из простого человеческого любопытства… Я, например, знаю, что вы очень ждете известий от своего старшего брата. И я могу вас успокоить: он здоров, он доволен своим положением. И что, безусловно, очень важно для вас – он теперь гораздо к вам ближе. Еще в марте он переходил через Пиренеи, а теперь вас разделяют только Неман и Березина. И, может быть, вам будет интересна такая деталь: недавно он так же близко, как сейчас мы с вами, видел человека, которым восторгается вся Европа – Наполеона Бонапарта. Полк, в котором служит ваш брат, приписан к его гвардии.

– Вы виделись с Павлом? Вы служите вместе с ним? – предположила девушка, не скрывая своего восхищения.

– О, нет. И я даже не скажу, что сожалею об этом. Не то, что касается знакомства с вашим братом… а относительно службы. Я служу в другой армии, по другую сторону, так сказать. Впрочем, это ведь не повод не быть добрыми друзьями и соседями… Если бы я знал заранее, какая прекрасная дочь у пана Константина, то уже сегодня представился бы вам как ваш полноправный сосед, а не как человек, только намеревающийся купить соседнее с вами имение. Мне хочется уже завтра поселиться в Клевках, пусть даже для этого мне придется оставить службу.

– Оставить службу, чтобы поселиться в нашей глуши?

– Я никогда не назвал бы так место, где каждый день я мог бы видеть вас! Глухое место там, где глухо твое сердце, где оно ни на что не отзывается, будь это Варшава или даже Петербург… А когда от столь совершенной красоты в сердце делается прекрасная музыка, то это никак не глушь. Простите меня за искренность, я солдат…

– Вы шутите… – с неподдельным смущением произнесла Ольга. Легкий румянец заиграл на ее щеках, что не удивило Дмитрия. Он никогда не сомневался в своем умении смущать и очаровывать.

– Я люблю порой пошутить. Но не сейчас! Может быть, до сих пор здесь некому было по достоинству оценить вас… Что ж, значит, я всегда должен быть по соседству, чтобы кто-то каждый день мог сказать вам:

«Вы прекрасны!» – произнес он несколько театрально.

Для еще более смущенной Ольги естественной была попытка перевести разговор на другую тему:

– Вы опять шутите… Вы просто не знаете, как здесь скучно. Будь моя воля, я давно уехала бы отсюда, я хотела бы увидеть настоящие большие города, хотя бы Вильно…

– Что же может этому помешать? Завтра я улаживаю служебное дело в Белыничах и сразу еду в Вильно. Я бы почел за счастье сопровождать вас…

– Простите меня, я должна идти, – опустив глаза, сказала Ольга.

– Надеюсь, мы еще увидимся сегодня. И знайте, Ольга, когда я вас увидел, во мне действительно сделалось что-то такое… Все краски вокруг стали ярче… Я никогда в жизни не ощущал себя таким счастливым, как в эту минуту…

– Простите меня, – еще раз повторила девушка и, быстро повернувшись, так, что колоколом надулся ее сарафан, сделала несколько торопливых шагов вглубь парка и, не сдержавшись, побежала на своих легких ногах к горбатому каменному мостику через ручей. Тарлецкий еще какое-то время зачарованно смотрел ей вслед и, наконец, прищелкнув языком, словно только что отведал изысканного вина, вернулся в гербовый зал.

Не прошло и часа, а он уже практически подчинил себе пана Константина и очаровал его дочь. Саковичи были у него в руках. Однако тот, кого следовало держать в своих руках крепче всего, куда-то исчез.

Господина Зыбицкого, венского художника, в зале не было.

Глава 5

Все бегут

У Василя не было особого желания без дела торчать целый час возле усадьбы. Он бы лучше, раз уж выдался свободный вечер, поправил что-нибудь дома, да и хотелось скорее увидеть своих – как-никак почти две недели без них. Но в ладони согревался тяжеленький двугривенный с царским орлом, а это стоило того, чтобы стоять здесь хоть до ночи. Василь, конечно, предпочел бы постоять, да уйти, лишь бы не ввязываться в панские разговоры. Но уже довольно скоро с парадного крыльца спустился гайдук пана Константина и подошел к Василю.

– Ждешь, когда покличут? – лукаво спросил он.

– Велели ждать.

– Ну, пошли. Пошли, говорю, – уверенно сказал гайдук. Василь, как и был с узелком, который брал с собой на сгон, вяло поплелся за панским слугой, который повел его не к парадному входу, а вокруг усадьбы. Василь даже обрадовался этому – отвечать пану не в залах с блестящими полами, а где-нибудь в сенях ему казалось проще. Но как только они вошли с тыльной стороны во флигель, на Василя набросились сзади, заломили ему за спину руки и стали толкать в сторону дверцы, что вела в подвал. Василь даже не успел попытаться защитить себя, его узелок отлетел в сторону, звякнул на каменном полу двугривенный… Кричать в панском доме Василю казалось невозможным, он все же процедил сквозь зубы: «Пустите, псы!», но его руки держали крепко, и он, спотыкаясь, уже быстро спускался по ступенькам вниз, в сырую темноту.

Ему не сказали ни слова, лишь ахнул, уверенно попадая в свою скобу, тяжелый засов на захлопнутой за ним двери. Бить кулаками в дверь и кричать, чтобы его выпустили, Василь не стал, понимая, что это бесполезно – в недобрый час подошел к нему тот бородатый художник. «И никому ни звука, что он тут!» – разобрал он слова за дверью.

Смириться с тем, что он так глупо упустил подозрительного художника, Тарлецкий не мог. Чем черт не шутит, вдруг это и в самом деле серьезный шпион? Впрочем, этот колобок не должен был укатиться далеко. Выхватив из внутреннего кармана фрака миниатюрный пистолет, почти умещавшийся в ладони (снабдили перед Варшавской миссией), Тарлецкий бросился в вестибюль. Там никого не было. Кровь медленно стучала в висках у Тарлецкого, словно барабан, отбивающий новобранцам на плацу «тихий шаг» – 75 ударов в минуту. Он подскочил к окну и не увидел Зыбицкого в саду. Полагаясь лишь на интуицию, из возможных направлений продолжения поисков он выбрал западный флигель. Тарлецкий прошел коротким коридором, соединяющим главное здание с флигелем, дергая по пути массивные дверные ручки и никого не встретив. Оказавшись во флигеле, в небольшом коридоре, из которого двери вели в обе стороны, Дмитрий остановился и прислушался. Ему показалось, что справа кто-то тихо разговаривает. «Вы должны!» – услышал он более громкий возглас по-французски и распахнул дверь.