Страница 27 из 35
– Не видав еще никакой крайности, – говорил надворный советник Охлебинин, – постыдно подписывать определение, которое не согласуется ни с честью, ни с должностью и присягою.
Эти слова были поддержаны генерал-майором Данненбергом, коллежским советником Сокольниковым и коллежским асессором Масловым. Собравшиеся разделились на две партии: одна готова была подписать определение, а четверо от этого отказывались. Видя разногласие, полковник Бибиков прочел полученные им в тот день известия о возмущении в Исетской провинции и требовал разрешения на выезд из города. Охлебинин возражал, что полученные сведения преувеличены, что Исетской провинции, а тем более Екатеринбургу особой опасности еще не предстоит, и члены совета разошлись без всякого решения. Тем не менее происходившее в совете не было тайной, и проект определения, составленный Бибиковым, в тот же день сделался известным в городе. Народ «пришел в великую робость и большее еще потом уныние, когда увидел, что у полковника 50 подвод на дворе к побегу были в готовности». По улицам стали собираться народные толпы, и ежеминутно можно было ожидать возмущения. Тогда надворный советник Рооде собрал подведомственную ему монетную роту и рабочих с золотых промыслов и, производя сам разъезды днем и ночью, удержал порядок в городе. Распоряжения Рооде не нравились Василию Бибикову, и, считая их самовольными, он жаловался главнокомандующему А.И. Бибикову и сибирскому губернатору Чичерину. Последний требовал, чтобы силы, назначенные для защиты Екатеринбурга, не были разбрасываемы и приняты были меры к укреплению города. «Ваше высокопревосходительство, – отвечал Василий Бибиков[242], – справедливо изволите рассуждать, что, рассылая за злодеями малые партии, следствие [можно] обессилиться и погубить людей напрасно. Но ежели в обстоятельства войти, то также, кажется, я не без важной причины то делаю. Может быть, злословие или неосновательные вести другой вид дают моим распоряжениям, так я на то и ничего уже сказать не могу».
Полковник Бибиков говорил, что он разослал небольшие команды по заводам для ободрения жителей тогда, когда они еще не волновались, а «театр бунта» находился от одних во 100, а от других в 400 верстах. Небольшие команды эти, по словам Бибикова, легко могли, при содействии населения, защищаться от мятежников, потому что почти на всех заводах были орудия с достаточным запасом пороха и снарядов. «Но можно ли, – спрашивал Бибиков, – от своих воров быть где-нибудь безопасным? Следствие показало, сколь много свои плуты в состоянии зла наделать». На Кыштымском заводе, например, могло собраться до 10 тысяч человек мещеряков, «которые верности своей многие знаки показали», но когда мятежники подошли ночью к заводу и прочли манифест самозванца, то все жители взбунтовались, арестовали майора, офицеров и солдат. «Вот успех моих распоряжений, – писал Василий Бибиков, – и плод наших сил! Что ж бы я еще тут делать начал? Дожидаться воров в городе, а сие легко быть может; дорога близка и беспрепятственна, жители принять их [мятежников] лесть готовы».
Видя в каждом измену, Василий Бибиков не оставлял своего намерения покинуть город и с этою целью 10 января созвал опять совет, которому прочитал вновь полученные известия о восстании всей Исетской провинции и о занятии будто бы мятежниками Челябинска. Тогда генерал-майор Данненберг и коллежский советник Сокольников перешли на сторону большинства и подписали определение, а Охлебинин и Маслов отказались исполнить желание членов главного заводов правления. Охлебинин просил себе паспорта, а Маслов заявил, что он города ни в каком случае не оставит и с ним не расстанется. На другой день единомышленники Бибикова, собравшись вновь в канцелярии, постановили просить помощи из Казани и от сибирского губернатора, а Охлебинина и Маслова, как лиц, делающих «одно промедление в таком нужном и время не терпящем деле, оставить при их мыслях, а исполнение сделать по учиненному определению, согласно с указом 1714 года и впредь их по таким медлительностям в подобные сему рассуждения не приглашать[243].
Представляя это последнее определение главнокомандующему, полковник Василий Бибиков вместе с тем писал генерал-прокурору князю Вяземскому[244]: «Я почти не знаю, что в такой крайности и начать. Собран был совет из всех в здешнем городе находившихся штаб-офицеров, которые, по несогласию, родившемуся у них еще прежде, ни того, ни другого не делают. Я же, к несчастью, больше еще ненавидим за свои прежние распоряжения, для чего они без их совета делались (если можно назвать советом сборище вздору)».
Бибиков жаловался, что у него команды не более 100 человек, а собранные в помощь ей вооруженные крестьяне заявляют претензию, что они взяты не по очереди, что они стары и просятся домой за продовольствием и фуражом. То же самое писал Чичерину и генерал-майор Данненберг, просивший позволение вывезти из города присутственные места и деньги.
«Здесь, в городе, денежной казны имеется такая сумма, – писал он[245], – что с великим только сожалением сказать о том можно. Город вовсе не укреплен, и воинской команды в нем не более ста человек; рекрутов же хотя считается до 700, но многие распущены по домам; да хотя бы и все были налицо, токмо пальбе нисколько не учены».
В Екатеринбурге не было никакого порядка; команда полковника Бибикова была до того распущена и не знала своих обязанностей, что однажды ночью надворный советник Рооде отобрал все ружья у солдат, стоявших в карауле на гауптвахте у дома главного командира[246].
Беспорядки эти крайне опечалили главнокомандующего, и он, не зная всех подробностей, а основываясь на донесении полковника Бибикова, предписал всем чинам главного правления горных заводов находиться в полном повиновении последнего, хотя и младшего чином, но за действия которого он принимает всю ответственность на себя. Вместе с тем Александр Ильин приказал полковнику Василию Бибикову, по прибытии в Екатеринбург майора Гагрина с отрядом, передать в его распоряжение все находившиеся в Екатеринбурге средства горного ведомства. Гагрин мог прибыть нескоро, и распоряжение главнокомандующего нельзя назвать удачным. С предоставлением власти Василию Бибикову все члены правления отступились и не вмешивались в дело обороны города, а главный распорядитель думал только о том, как бы самому скорее удрать из Екатеринбурга.
При таких условиях и не встречая никакого препятствия, Белобородов постепенно окружал город, распространял свою власть на заводах и приводил население на верность императору Петру III.
«Для прельщения простых людей, – писал Яков Волегов[247], – разъезжает с партией в знатной одежде наряженный казак, имеющий на голове золотой колпак с портретом якобы покойного императора Петра III, и носит с собой указ на показание за его рукой народу, и приводит многих простяков в свою пагубную шайку».
Встречая сочувствие в населении, Белобородов усиливал свою толпу, обеспечивал ее продовольствием, добровольно доставляемым жителями, захватывал деньги и разорял заводы почти до основания. Расположенные по реке Белой и около Кунгура железные и медные заводы были разграблены, уголь сожжен, плотины разрушены, вода из прудов выпущена, строения разломаны, и все конторские дела уничтожены. «Приказчики, которые в руки им попались и скверной их присяги не приняли, замучены, конский и рогатый скот колют и жрут в домах господских; товары купеческие грабят, в питейных домах вино пьют безденежно, провиант и конские кормы обирают и женский пол сквернят блудом».
Опасаясь подвергнуться такой же участи и видя бездеятельность главного начальства, жители Екатеринбурга стали выселяться из города и потянулись к Верхотурью. Попытка Василия Бибикова остановить переселение не увенчалась успехом, и он подвергся насмешкам как оставшихся в городе, так и удалявшихся. «Честные и неустрашимые ваши поступки, – писал Башмакову асессор Москвин[248], – дали многим пример не трусить злодейской гнусной толпы, коя для всякого разумного, – в рассуждении трусов, в том числе и екатеринбургских, кои на соблазне подлости обозы свои через Верхотурье неведомо куда отпустили, с крайним уездным обывателям в подводах разорением, – ничто оное значит, как один только смех, а в самом деле произвел в народе возмущение, да и у нас с Камских заводов, все командующие, в том числе и друг наш Иван Яковлевич Ялымов, оставя свои места, не видев в глаза неприятелей, разбежались».
242
В письме Чичерину от 9 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
243
Сообщение генерал-аншефу Бибикову из канцелярии главного правления сибирских, казанских и оренбургских заводов от 12 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
244
От 12 января 1774 г. // Архив Кабинета его величества, особое дело о Пугачеве.
245
Письмо Данненберга Чичерину от 11 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.
246
Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 184.
247
В письме к неизвестному, от 24 января 1774 г. // Архив Кабинета его величества.
248
Присутствовавший в гороблагодатском горном управлении, в письме от 30 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.