Данница

Ивка испросила разрешения ехать в первой фуре, рядом с возницей. Завернувшись в тулуп, глазела, как натужно выгибаются костлявые драконьи спины, скрипят обвитые цепями высокие колеса, медленно подминая под себя податливый снег, постукивают на ветру неплотно закрытые двери фургонов.

Данники везли из Милограда тонкое полотно и замысловато сплетенные кружева, те, над которыми трудилась Ма Уллика и еще около сотни мастериц города. Все с заговоренной золотой нитью, в коей главная ценность и заключалась.

Из полотна шили постельное белье, от которого якобы были хозяевам и удача, и здоровье, и крепкое потомство. Шили также рубашки, нижние юбки, распашонки для младенцев. А еще прощальные одежды для отплывающих в другой мир.

Кружева шли на свадебные и бальные платья, украшение панталон, камзолов, шалей.

Щедро обшитые нежным кружевом нагрудные платки давали в дорогу любимым: чтобы те помнили о женах и суженых в далеком путешествии.

Фургоны по самую крышу были забиты плотно сложенным полотном и коробами с кружевами. Купцы рассчитывали хорошо заработать.

Возница-Данник оказался весьма разговорчивым молодым человеком. Задавал вопросы. Давал советы. В общем, совал свой острый, обгоревший на горном солнце нос, куда его просили и не просили.

— Куда дальше путь наметила, красавица?

— На море хочу. Говорят, хорошо там. Наймусь прачкой или кухаркой. Поживу так месяца два. До весны.

— Тогда по пути нам. Вот сейчас до Мереца доберемся, сменим драконов да и двинемся на самый юг — полуостров Вечного Лета. Дорога туда совсем легкая, снега нет, дождей мало. Разбойники, правда, шалят. Ну да мы охрану удвоим. Не дадим тебя в обиду, не бойся.

— А как ты думаешь, есть там спрос на чеканки?

— Да не хватайся ты за пояс. Не обижу. Что ж я, душегуб какой, Заклятье Первого Данника не знаю. Думаю, пристроишь ты свои чеканки. На море, вроде, есть место, куда состоятельные люди привозят на лечение больных черной лихорадкой. А что такое черная лихорадка — сама знаешь. Ты меня лучше слушай. Тебе обязательно надо на весенний праздник — карнавал. Его раз в год в Хо-Хо-Кусе проводят. Маскарад, балы, танцы под ночным небом, океан самых красивых цветов, со всей округи собранных, лучшее вино льется рекой. Такой красоты и на море не увидишь.

Хо-Хо-Кус, — повторила про себя Ивка, чтобы не забыть.

Дальше Данник принялся долго и нудно рассказывать о себе. Про то, как несколько лет назад умер отец, и семье пришлось очень трудно. Но потом дядя, известный купец, пристроил его в дело и одолжил денег на покупку первой партии полотна. И пошло-поехало. Дальше Ивка узнала о сестрах разговорчивого попутчика. Одна из них восхитительно играла на клавесине, а другая искусно писала акварелью. Данник уже собрал приданое старшей из них, осенью можно было и замуж выдать за приличного человека, а затем уже и о младшей сестре подумать. Младшая прихрамывала на правую ножку, чуть-чуть, совсем незаметно, но все равно изъян, значит, и денег надо больше…

Сам Данник семейный хомут надевать не торопился. Ненавязчиво предложил Ивке по приезде в Мерец сходить в цирк, покататься на лодке, покружиться на карусели. Когда Ивка промолчала, не обиделся, а продолжал и дальше чесать языком.

Под бесконечный рассказ Данника, монотонный скрип колес, покачивание фургона, Ивка стала задремывать.

Представлялось, как входит она, приподняв юбки, в теплое море, как носятся в воде яркие рыбешки, щекоча голые ноги. И не страшно совсем. Вот ничуточки. Говорили, есть на берегу специально отгороженные купальни, где женщины и девочки, скрытые от мужских глаз, могли раздеться до нижних рубашек и вдоволь наплескаться в соленых волнах. Ивка бы попробовала.

Потом Ивка кружилась в голубом, как июльское небо, платье посреди усыпанной цветами главной площади города Хо-Хо-Куса. А над головой, как ласточки, проносились драконы. Хотя всем известно, что драконы летать не умеют.

Потом совсем разомлевшая Ивка размечталась о том, как вернется в Милоград. В отяжелевшем кожаном мешке на поясе будут звенеть золотые монеты. Па выстроит новый дом со множеством комнат, где у каждого будет своя кровать, и мясо на обед. Велика выучится играть на клавесине, Па откроет мастерскую, возьмет молодых, востроглазых подмастерьев. Ма Оница найдет девчонку стирать белье, Ивка станет командовать швейными блохами. И может быть, кто-нибудь из мужчин постарше возьмет ее в жены.

А в самом большом шкафу будет висеть пахнущее цветами голубое платье, напоминая о прекрасном путешествии.

Но сначала Ивке придется родить мальчика. От Данников, неизвестно почему, рождались одни мальчики.

Ребенок! Ну что с ним делать, с ребенком-то? Никакой любви к будущему сыну Ивка не испытывала. Принимала беременность как навязанную необходимость. Может, ее отношение к байстрюку изменится, когда она возьмет младенца в руки и приложит к груди?

Младенец этот, красный и сморщенный, будет вечно кричать и пачкать пеленки. Потом бегать, лазить куда не надо и рвать штаны. А потом Ивке, может быть, придется ухватить поудобнее хворостину и отходить по спине непослушного дерзкого подростка.

Потом сын вырастет и уедет. Почти все рожденные от Данников мальчики уезжали из города.

Большинство из них оседали в более милых глазу местах: там хорошо принимали работящих, сильных, симпатичных парней с пшеничными волосами и черными глазами.

Кое-кто из мальчиков становился Данником. Радовал семью нечастыми визитами и дорогими подарками. Юноши эти, по приезде в Милоград, прикалывали к обшлагам курток красную ленту. Чтобы не привлекать девушек, решившихся отправиться в Путь. Кровь их считалась разбавленной, не давала гарантии путешественницам не умереть в десяти даннах от дома. Ходили слухи, что тяжелые от полукровок девки, могли пройти даже и половину Пути, а потом все равно падали на землю и переставали дышать.

Низкий животный рев, перешедший в режущий уши визг, вырвал Ивку из дремы. Раздались пронзительные, злые крики. С противным, хрюкающим клекотом встали на дыбы драконы, чуть не перевернув фургон. Рядом, страшно рядом со щекой, просвистела стрела. Кто-то сзади метнул копье.

Ничего не соображающая со сна девушка скатилась в снег, упираясь локтями и коленками, забралась под дно фургона, затаилась, прикрыв голову руками.

Крики и визг стихли так же неожиданно, как и начались. Ивка, растерзанная и растрепанная, выбралась на дорогу.

На снегу лежали трое.

Огромное лохматое чудовище с могучими лапами — дикая кошка рысс, живущая в горах и не боящаяся нападать даже на агрессивных рогатых каменных козлов. Из неподвижного тела торчали две стрелы, копье глубоко вошло в покрытую короткой серой шерстью грудь.

Рядом корчился в агонии дракон. Зеленая, зеленее весенней травы, кровь толчками била из перекушенной шеи. Дракон, закатив желтые глаза, судорожно дергался, бил по земле хвостом.

Чуть поодаль лежал юноша-бурати. Выл сквозь прикушенные губы в алых каплях, зажимая руками рваную рану на животе. Под руками пульсировало, рвалось наружу месиво внутренностей.

— Чеканку! Давай чеканку! — это кричал и тряс Ивку за плечи Валей, хозяин каравана.

Ивка замерла под его руками. Чеканки. Чеканки только за деньги. Золотой за штуку. Достать просто так? Бесплатно? Никто так не делает. Так нельзя. Неправильно.

Валей понял: «Дам! Дам я тебе этот золотой. Давай чеканку, к потеряшам тебя!»

Ивка очнулась, заскребла пальцами по поясу юбки. Пальцы не слушались. Узел на мешке не развязывался.

Юноша-бурати затрясся вдруг, выгнулся и затих. Загорелые исцарапанные руки упали безвольно вдоль туловища. Вывалилось на снег скользкое, белесое человеческое нутро.

— Дура! — плюнул Валей. — Такого парня!

Ивке показалось, что ее сейчас ударят. Сжалась, прикрыв лицо рукой.

Валей страшно дернул щекой и отвернулся.

Юношу наемника похоронили в одной из глубоких расщелин, завернув в щедро отрезанный кусок волшебного полотна и залив вход быстро засыхающей и твердеющей на воздухе смолой.