Данница

— Я тебе за нее три серебряных таллена дам. Ну хорошо, пять. Ты посмотри, стекляшка-то битая, — подошел к Миху с предложением Лабус.

— Извини, — отказался Мих. — Эта вещица мне дорога как память.

Вечером в таверне Мих поужинал в одиночестве. Дочка хозяйки, ни дать ни взять носатая вобла, принесла ему постной похлебки, кусок хлеба и кружку местной самогонки.

— Из саксаула они ее гонят, что ли, — подумал Мих, недоверчиво пробуя вонючую, мутную жидкость.

Пришла хозяйка, села рядом, завела разговор.

— Ты вправду лекарь, Мих?

— Да, вправду. Кто-то хворый тут у вас?

— Нет, просто так спросила. Лекаря нет у нас в Регнауше. Хорошо бы ты остался. Не бедствовал бы. Остепенился. Женился. Хоть на дочке моей, Мольке. Первая красавица в поселке. За кого попало не отдам.

При мысли о красавицах Регнауша Мих развеселился, попросил еще самогонки, хлопнул Мольку по жесткому заду, глянул на женщин в бинокль.

— Не могу я остаться, — доверительно сообщил он хозяйке. — Мне домой надо.

— Ну и где дом-то твой?

— Если бы я знал…

Глава 4

Глава четвертая

— Дорогой мой, на чем держится Мир?

— Мой дорогой, Мир держится на Заклятиях Первого Данника.

Из разговора двух умных магов

Ивка

На рассвете Ивка присела отдохнуть под кустами бузинника у мелкой, весело журчащей вокруг мокрых валунов речушки. Всю ночь она без остановки прошагала на юг, стараясь оставить столицу как можно дальше позади себя. Темнота ей не мешала — от Ма Оницы досталось Ивке в наследство ценное свойство хорошо видеть в темноте. Оберег давно перестал жечь, но Ивка упорно шла вперед, пока, наконец, совершенно не выбилась из сил. Она была уверена, что и поиски ее таинственным незнакомцем, о котором рассказал главный маг, и горячий амулет — это все из-за золотых монет, которые теперь, после продажи трех чеканок, лежали кругляш к кругляшу у нее в кошельке. Ну что, скажите на милость, в мире дороже и нужнее денег? Но Ивку голыми руками не возьмешь!

«Рот не разевай, людям не верь, рассчитывай только на себя и вообще не будь дурой, а то съедят и не подавятся», — девушка хорошо запомнила наставления, данные ей перед дорогой Ма Улликой.

Ивка и собиралась рассчитывать только на себя и вернуться домой посмотревшей мир, живой и с деньгами.

Девушка напилась ледяной воды, развязала котомку, достала сладкую медовую булку. Булка и несколько яблок остались после вчерашнего завтрака в гостинице, запасливая Данница унесла их с собой. Она бы и масло захватила, и сметану, но не во что было сложить.

Смешные они там все-таки, в столице. Кормили ее, неизвестно зачем, икрой подземной рыбы. Ивка бы с гораздо большим удовольствием съела вареного мяса с огурцом и хлебом. Мясо и в хорошие годы не часто появлялось у них в семье на столе, а уж в последние и вовсе исчезло. Ивка представила себе мозговую косточку в миске густой гороховой похлебки и мечтательно вздохнула.

Девушка сидела, зарывшись ступнями в прохладный песок, и ждала. Ближе к полудню, когда солнце стояло почти в зените, послышался скрип колес. Хромой дракон с тусклой, а то и вовсе опавшей в некоторых местах чешуей, уныло тянул повозку с рассохшимися рессорами. В повозке сидели две лисобоицы: узкие морды, полуоткрытые пасти с острыми зубами, черные бусинки глаз, красные косынки на лбу, узлом завязанные на затылке.

Та, что правила драконом, натянула поводья густо покрытой шерстью рукой с обломанными когтями, спросила лающим низким голосом: «Куда путь держишь, девушка? Подвезти?»

Ивка поднялась, одернула юбку: «Ищу караван, который пойдет в Маковую Долину».

Лисобоица в задумчивости поправила косынку: «Мы с матерью возвращаемся в поселок. Но завтра кто-нибудь из наших обязательно будет проезжать мимо Южного Перекрестья, где сходятся большие дороги. Там ты должна найти то, что ищешь. Переночуешь в поселке? Я с тебя медную монетку возьму за это. Надеюсь, они у тебя есть».

— Есть немного. Спасибо. Переночую.

Лисобоица протянула широкую ладонь, помогла Ивке забраться в повозку. Дракон, недовольно всхрюкнув, напустил лужу и похромал дальше.

Поселок лисобоев был совсем незаметен с дороги. Здесь не любили посторонних глаз. Норы были тщательно прикрыты еловым лапником, костровища присыпаны пожухлой листвой, драконы отведены глубже в лес. Если присмотреться, то можно было заметить темные тряпки, развешенные на натянутых между стволами веревках.

Из ближайшей норы горохом высыпали рыжие лисята, облепили привезшую Ивку лисобоицу. Та прилегла на траву, открывая покрытые редкой светлой шерстью живот и грудь. Пятеро лисят жадно зачмокали, заурчали. Только подрагивали от нетерпения тонкие хвосты.

— Ишь, приваживает человечков, — рыкнул кто-то невидимый. — А все потому, что удавится за копейку. А у самой полный мешок серебра в лесу припрятан.

— Не лайся, Барен, — лениво отвечала лисобоица, поглаживая щенячьи спины. — Нечего чужое добро считать.

Ивку накормили запеченной на углях зайчатиной, напоили клюквенным отваром.

— Мы все больше сырое едим, — объяснила старшая лисобоица, — но и жареным не брезгуем. Особенно старики вроде меня. Зубы-то уже не те. А вот хлеба, извини, у нас нет. Не употребляем.

Вечером лисобои долго сидели у костра, дымили трубками с вонючим крепким табаком, грызли кости пойманной днем косули, лакали из плоских чарок крепкое вино. Один из них так напился, что подпалил хвост. Но потушили вовремя, сильно обжечься он не успел.

Лисята, тонко тявкая, носились за спиной. Старый слепой лисобой с седой мордой и стертыми зубами взял Ивку за руку потемневшими пальцами. Острый коготь оцарапал ладонь.

— Что-то с тобой не так, — прошамкал-просвистел. — Что-то сильно с тобой не так.

— Ребенок? — испугалась Ивка. — С ребенком все в порядке? Мне нельзя скинуть. Умру я.

— Нет, — прохрипел старик. — Про ребенка я бы понял. Тут что-то другое. А что — сказать не могу. Не маг я, сама видишь.

Девушка на всякий случай прикоснулась рукой к амулету. Нет, не горячий. Ну и напугал старик.

Спать Ивку уложили в норе на колючем соломенном тюфяке. Остро пахло псиной, лесными травами, молоком. Лисята приткнулись около матери, самого маленького, ледащего, безжалостно отпихнули в сторону. Он перебрался к Ивке, прижался к ее животу, закусил мелкими зубами большой палец. Ивка, перебирая нежную шерсть, вспоминала, что когда была маленькой, часто под утро забиралась под теплый бок одной из Ма.

Рано утром поселок пришел в движение. Кто собирался на охоту, кто на сбор ягод, кто грузил на телеги короба со сладкой зимней клюквой и водянистой костяникой — везти на продажу. В одну из таких телег усадили Ивку. Дорога обещала быть недолгой. На Южном Перекрестье ждать пришлось совсем недолго. Почти сразу Ивке нашлись попутчики.

Все путешествие к Маковой Долине Ивку не покидало веселое, бесшабашное настроение с привкусом давно ушедшего детства. Ей даже вспомнилось, как в коротком платье, которое вечно цеплялось подолом за все острое и рвалось, и к тому же резало под мышками, вместе с соседской ребятней она носилась целыми днями по оврагу в конце улицы, строила шалаши из сухих веток, играла в дочки-матери и в войну с пиратами. И как по очереди обкусывали они принесенное кем-нибудь яблоко, чтобы всем досталось поровну. Тек по подбородку кисло-сладкий сок. Кажется, только вчера была маленькой. А уже сколько лет прошло.

Шел караван по узким горным дорогам, везли Данников низкорослые толстозадые драконы с лохматыми лапами. Клочки зеленой шерсти оставались на острых камнях. Драконы двигались плавно, не торопясь, но иногда горбили спины. Тогда Ивка подпрыгивала в седле, и это было почему-то ужасно смешно.

Ясное небо, прохладный ветер, сахарно хрустящий под ногами редкий снег навевали ощущение праздника. Как будто вот-вот за поворотом должна была открыться шумная ярмарка с клоунами, жонглерами и пестрыми шатрами.