Страница 12 из 19
Отчаянно чертыхаясь, незадачливый рыболов бросился «бороду» распутывать; причём именно эту задачу ему многажды облегчало то обстоятельство, что лесу для блеснения он с умыслом выбрал гораздо толще, нежели это обычно советуют в рыболовных журналах. Когда снасть была распутана, он, резким рывком удилища оторвав блесну ото дна, начал подматывать; при этом буквально в двух метрах от берега по туго натянутой лесе что-то (или кто-то!) ощутимо ударило. Но Ростислав суеверно прикинулся: что «ровным счётом ничего не заметил».
При повторной попытке он сумел-таки избежать «бороды», но взамен, всецело увлёкшись процессом притормаживания, передержал само удилище: в результате – блесна плюхнулась на прибрежное мелководье метрах в двадцати ниже от него по течению. Опасаясь зацепа, Груздев сразу же начал лихорадочно подматывать. И тем не менее из зеленоватой глубины к посверкивающей полированным металлом блесне по поверхности воды устремился стреловидный бурунчик, а на высветленном дне мелководья явственно обозначился брусковатый силуэт крупной рыбины! Впрочем, при всём своём желании догнать бешено бегущую против течения приманку хищник так и не сумел…
И лишь на третий заброс Ростислав выполнил всё, что полагается. И приз не заставил себя долго ждать: после первых же метров подмотки последовала вполне классическая поклёвка, он резко подсёк, и основательная леса туго натянутой струной завжикала по поверхности текучих вод. Не взирая на то, что добыча была отнюдь не мелкой и отчаянно сопротивлялась, рыболов, уповая прежде всего на доморощенную надёжность снасти, довольно прямолинейно подвёл её к берегу и, приноровившись – одним рывком! – выбросил на прибрежный наст розово-брюхого и краснопёрого, в мелких форельных радужных крапинках по тёмно-зелёному фону морского красавца-гольца. На глазок вес рыбины заведомо превышал два кило – во всяком случае, сам Груздев доселе таких крупных мальмин не выуживал никогда!
Вот собственно так же, как она и началась, и прошла вся эта двухчасовая феноменальная рыбалка. Груздев метался по берегу, рычал, суетился, распускал «бороды», тут же их распутывал… И тем не менее почти каждый мало-мальски удачный заброс был премирован поклёвкой! В его улове заметно преобладали мальмины, которые впрочем – поскольку он ловил почти не сходя с одного места, – стали понемногу мельчать. Но изредка попадались и кунжи. Последние явно уступали морскому гольцу в пестроте и нарядности окраски (да и по вкусовым качествам тож), но зато заметно превосходили его размерами. Так что две из пяти позарившихся на его блесну кунж были в пределах трёх, а одна – на верные четыре килограмма.
Но ведь такие асы спиннингового лова, как Николай Пименович, в Семлячикском лимане вываживали и восьмикилограммовых кунжин, а случалось и поболе! И входящий во всё больший рыболовный раж Груздев тоже уже мечтал – о таких! Не исключено, что они здесь водились. Во всяком случае, в один из особо удачных забросов – прямо под тот берег в небольшой омуток – у него вдруг так «клюнуло», что едва-едва не вышибло из рук удилища, а на костяшках пальцев правой кисти от катушечных держачков остались две рваные, долго незаживающие ранки.
Ноющая боль в ссадинах стала для него первым шагом на пути к отрезвлению. Груздев вдруг окинул реальным взглядом весь участок берега, на котором ловил: здесь и там, выбивая в плотном снегу розовеющие от крови тазообразные углубления, бились в последней агонии или уже навсегда замерли тугими полукольцами – сильные, крупные и красивые рыбины… Иным из них даже удавалось доскакивать до воды и вновь обрести желанную свободу – для Груздева это уже давно было неважно. Важным было другое: «А куда ж я всё это рыбное изобилие девать буду?».
В школьные годы Ростя вместе с братишкой Ильёй буквально каждое лето проводили на Дону у дедушки. Где они втроём очень много рыбалили. При этом дед сумел привить внуку одну из главных охотничьих заповедей:
– Ни один рыбий хвост из твоего улова, Ростя, да будь то и распоследний бычок ростом с мизинец, не должон пропадать зряшно. Хоть на корм курицам, но возьми этого малька и покроши – иначе не видать тебе настоящей удачи, как собственных ушей!
Вспомнив дедову науку, он тут же прекратил лов, а ведь так хотелось напоследок – хоть ещё разок! – протянуть блесну под тем бережком. Но взамен принялся собирать и запихивать добычу в свой вместительный обалаковский рюкзак, насчитав при этом – двадцать восемь хвостов. Но, вдевшись в лямки своего заметно раздавшегося вширь заплечного мешка, так и не сумел оторваться с ним от земли… Впрочем, чисто геологический опыт по перетаскиванию каменных проб у Груздева имелся: и он, не снимая рюкзака с плеч, лёг на него спиной, перекатился вместе с ним на живот, с натугой привстал на четвереньки, а затем, быстро-быстро перебирая руками по прибрежному обрывчику – таки изловчился выпрямиться! Больно врезавшиеся в плечи рюкзачные лямки с каждым – глубоко проваливающимся в снег! – шагом угрожающе потрескивали… Благо от места лова до зимовья было две сотни шагов.
Весь остаток этого – уже по-северному продолжительного позднеапрельского денька – Груздев разбирался с уловом. Разумнее и быстрее всего было рыбу засолить. И к своей неописуемой радости он обнаружил под нарами добрые полкуля поваренной соли грубого помола, а также два эмалированных ведра под воду – третье, правда, оказалось худым…
Первое ведро Ростислав со знанием дела набил до отказа густо пересыпанными солью, отборными, серединными кусками от самых крупных мальмин. А из их голов и хвостов в полуведерной кастрюле заварганил тройной закладки уху – с добавлением лишь толики сушёного репчатого лука, горстки пшена да чёрного перца горошком. При этом наутро в поставленной дома на полу кастрюле он обнаружил вместо ухи бесподобное рыбное желе!
Второе ведро Груздев засаливал уже из полурыбин, нанеся тем самым существенный урон общему количеству гольцов в рюкзаке. Но оставались ещё кунжи. Их лобастые хрящеватые головы также угодили в уху. А вот из филейной вырезки лучше всего было бы накрутить котлет по рецепту тёти Паши, но о мясорубке в зимовье можно было только мечтать…
Так что для зачина Ростислав их просто начал на чугунной сковороде обжаривать, предварительно обваляв в манной крупе с солью. Но затем вдохновился и сымпровизировал рыбное филе в кляре – из муки, яичного порошка и сухого молока. При этом на вкус да и по внешнему виду кунжа более всего стала походить на отборную треску – её мясо оказалось столь же сочным, белым, упругим и также выгодно отличалось полным отсутствием доставучих мелких костей.
Дабы поддразнить собственный аппетит из самой крупной в улове мальмины Груздев затеял приготовить корейское хе: то есть ободрал с рыбины кожу, срезал отточенным охотничьим ножом с обеих сторон тушки повдоль позвоночника карминно-красные мясистые пластины, мелко изрубил их поперёк и, как есть сырой, залил крепким, но охлаждённым маринадом из уксуса, соли, сахара и красного жгучего перца. Через четыре часа экзотическое блюдо было готово к употреблению и, в самом деле, заметно разжигало аппетит.
И тем не менее, к закату поближе, когда собственный его желудок был набит до отказа, а вконец обожравшегося Нукера вообще пару раз стошнило… – переусердствоваший рыболов с плохо скрываемым раздражением вытряхнул прямо на пол из своего бездонного рюкзака всё ещё порядочную горку самых мелких гольцов. И поскольку все они уместились в дырявом ведре, счёл за благо прикопать их до утра в снегу. А осуществляя этот схорон, пожелал в сердцах:
– Чтоб вас всех до единого в темноте кто-нибудь сожрал!
К величайшему его изумлению это полушутливое пожелание кем-то к утру было исполнено буквально – в ведре не осталось ни плавничка, ни хвостика! Хотя он хорошо помнил: как долго и нудно выдалбливал в сумерках топором в льдистом снегу вместительную лунку прямо под стенкой кордона, после чего вставил в неё ведро, привалил сверху двумя увесистыми дровяными чурками и, закидав снегом, тщательно всё ногами притрамбовал.