Страница 48 из 69
Он прочистил горло.
— Графологи считают, что личность человека выражается в почерке по мере того, как он или она растут, поэтому-то почерк и меняется со временем. А это означает, что мы можем читать почерка так же ясно, как выражения лиц и эмоции человека. И мы знаем, что означает та или иная петля, как знаем и то, что женские слёзы всегда означают печаль, а детский смех — неподдельную радость.
— То есть, если я правильно тебя понял, — подытожил Алистер, — графология утверждает, что наши эмоции в определённый момент времени в совокупности с нашими личностными чертами выражаются в почерке.
— Да, — твёрдо ответил эксперт. — Графологи изучают те же маркёры, что и я — размер букв, расстояние между ними, наклон слов, сила нажатия, подъёмы — но при этом дают более развёрнутое объяснение, нежели мы.
Доктор Вольман написал на доске слово сначала с наклоном влево, затем — вправо.
— Письма убийцы всегда начинаются с наклона влево в попытке скрыть свой истинный почерк. Но к концу письма он не может ничего с собой поделать и возвращается к исконному написанию — наклон вправо и более сильное давление на перо. Я определил здесь все три пункта — следуя «правилу трёх», о котором только что упоминал, — которые говорят мне, что вы ищите человека необычайно импульсивного или энергичного.
Он попросил нас всмотреться в письмо на голубой бумаге.
— В целом, его почерк можно назвать лёгким. В этом случае очень удачно подходит предложенное детективом Зилем слово «убористый». Но, несмотря на это лёгкое написание, я вижу характеристики, которые говорят мне о его агрессивности. Посмотрите на то, как он выводит «у», «д» и «з». В нижней части петель он сильно нажимает на перо. Вы также можете заметить, что все овалы его букв «закрыты», не имеют разрывов — он человек замкнутый, хранящий секреты глубоко в себе.
Доктор Вольман бросил взгляд на меня.
— И ещё мы видим признаки агрессивности.
— Он уже убил трёх девушек и вот-вот убьёт четвёртую, — произнёс я, размышляя над закрытым характером Чарльза Фромана. — Не думаю, что нам нужно заметить его «сильный нажим на перо», что сказать, что убийца — жесток и агрессивен.
— Нет? Тогда, возможно, то, что я скажу дальше, поможет вам чуточку больше, — добавил доктор Вольман, нисколько не сбитый с толку моим скептицизмом. — Заметили, как он не соединяет буквы от слова к слову, из предложения в предложение? Это свидетельствует о том, что убийца — человек с различными, противостоящими чертами личности. Для одних он может быть преданным другом, для других — коварным и вероломным соперником.
— Выходит, другими словами, разрывы в его написании означают его расщеплённую жизнь?
— Именно, — взволнованно кивнул эксперт по почерку. — Но он имеет практичный ум; я вижу это в коротких хвостиках вверх в букве «б». В отличие от тебя, Алистер, — доктор Вольман издал сухой смешок. — Твои длинные хвосты в «б» говорят о твоём желании достичь интеллектуальных высот.
Профессор обессилено опустился в ближайшее кресло.
— И ещё кое-что. Этот человек осторожен, если судить по широким промежуткам между словами, а так же по тому, что он выбирает слова из небольшого количества букв. Он умеет держать дистанцию. Вам не удастся поймать его легко. Он не сдастся без боя.
— Не думаю, что мы узнали что-то, что поможет нам определить убийцу, — скептически заметил я. — Черты характера, которые вы описали, не смогут даже сузить нам круг подозреваемых…
Я разочарованно умолк, встал со стула и принялся ходить по комнате.
Спустя несколько мгновений я вернулся к столу и обратился ко всем троим:
— Нам нужно сконцентрироваться на одном важном вопросе. Думаю, мы с вами вполне можем сказать, что Тимоти По — не наш убийца; следовательно, наш преступник его подставил. Но зачем? И что более важно: у кого была для этого возможность?
— Так. К кому вы подобрались слишком близко, не считая По? — сосредоточенно поинтересовался Алистер.
— К Чарльзу Фроману.
Я рассказал присутствующим, что мы с Изабеллой узнали прошлым вечером во время разговора с Фроманом.
И не забыл про то, что беспокоило меня больше всего: все жертвы работали на его синдикат, все они должны были соответствовать его высоким требованиям, но ни одна — по его собственному же признанию — не достигла необходимого.
— Единственное, что меня смущает, это то, что у Фромана могло не быть возможности подставить По, — признался я.
— Ты же сам упоминал о его связях. Похоже, у него есть союзники и приспешники везде, — ответил Алистер, приподняв брови.
— Согласен. А ещё я говорил, что Лев Айзман тоже заслуживает пристального внимания. Он знает о театре не меньше, чем Фроман, и я был свидетелем его взрывного характера. Но обладает ли он достаточными знаниями и навыками, чтобы подделать отпечатки пальцев, как это сделал человек, повесивший вину на По?
Я рассказал то, что узнал от своего отца о применении свечного воска для создания отпечатков. Для этого требовались серьёзные умения.
Допустим, По какое-то время находился без сознания. Тогда оставить его отпечатки на инъекционных иглах — проще простого. Но перенести отпечаток его большого пальца на кнопку лифта в «Эриэл Гарденс»? Для этого нужен талант, каким обладают лишь люди вроде моего отца.
— Если Фроман, по твоим словам, связан со всей политической верхушкой этого города, — хмуро заявил Алистер, — тогда он или его сотрудники могут знать, как получить нужную им помощь.
Этого можно было и не говорить.
Такие люди, как Фроман, всегда знали, как найти человека, обладающего нужными навыками, и как его нанять.
— И не стóит забывать о нашем «джокере», — добавил я, — о человеке, который ухаживал за всеми тремя девушками перед их убийством. Его каждый раз описывали по-разному, и мы до сих пор понятия не имеем, как он выглядит, несмотря на все усилия и допросы.
— Могли ли Фроман или Айзман провернуть подобное так, чтобы их не узнали? — поинтересовался Алистер.
— Если человек, подобный Фроману, хочет встретиться с актрисой, — размышлял я вслух, — он будет очень осторожен. Он мог заручиться поддержкой нескольких мужчин, что объясняет, почему свидетели описывают человека, приносившего цветы и записки, с такими различиями.
— То же можно сказать и о Айзмане, — заговорила Изабелла.
— Или убийцей может быть наш тайный воздыхатель, поджидавший актрис после спектаклей, — заметил я.
— Меня больше волнует другой вопрос: почему? — Алистер продолжил мою мысль. — Кто бы то ни был — Фроман, Айзман или неизвестный поклонник, охмурявший каждую из актрис, — должна быть причина. И если мы её поймём, то сможем выманить убийцу.
— Тогда, — серьёзно кивнул я, — нам нужно тщательнее поразмыслить над его мотивом.
— И что ты думаешь? — повернулся ко мне Алистер.
— Возможно, убийца уже достиг задуманной цели, какой бы она ни была, и теперь просто планирует сделать из По козла отпущения.
— Возможно, — неуверенно произнёс Алистер.
— Но ты сомневаешься, — кивнул я, — и я с тобой согласен. Дело в том, что если он закончил задуманное, но он ничего не достиг. Да, он убил трёх актрис в чрезвычайно театральной манере. Но чего он этим добился для себя?
— Может, истинной целью была лишь одна из девушек, а остальных он убил, чтобы сбить нас с толку? — предположила Изабелла.
Глаза Алистера блеснули.
— Отличная идея! В ней есть смысл, хотя нет никаких указаний, на кого именно из девушек он нацелился изначально.
— А все три актрисы настолько похожи, что могут быть, теоретически, взаимозаменяемы, — добавил я.
Чтобы не сбиться с мысли, я начал писать на доске возможные причины и мотивы. Остальные наблюдали за мной из-за стола.
В центре я указал Чарльза Фромана, но внизу приписал: «чего он достиг, убив трёх своих актрис?»
— На самом деле, их смерти дали результат, обратно противоположный желаниям Фромана. Сейчас, по крайней мере, один из его театров закрыт, — сказала Изабелла.