Страница 32 из 69
В нижнем правом углу красным шрифтом — женское. Эммелин Биллингс.
— Это её имя?
Я бросил взгляд на девушку, всё ещё висящую над нами.
Паетки на платье блестели в лучах утреннего солнца — совсем как на афише.
— Мы почти в этом уверены, — кивнул Малвани. — Пытаемся проверить, не пропадала ли она. Я уверен, что мы сможем опознать жертву, как только спустим её вниз.
— А что насчёт второго имени? Уолтер Хоу?
— Ещё один актёр, который играет в нескольких спектаклях в этом театре. Среди них «Венецианский купец» и «Ричард III», — сухо ответил Марвин. — Я уже послал офицера найти его и опросить.
Но я по-прежнему был в замешательстве.
— Расскажите ещё раз, что произошло. Я до сих пор не могу понять, как этот плакат, — постучал я по афише указательным пальцем, — привёл вас к жертве, — я бросил ещё один взгляд вверх.
Марвин вздохнул.
— Малвани уже говорил вам, что «новый Амстердам» — театр, принадлежащий синдикату, да? На данный момент внизу играют репертуар из постоянно повторяющихся шести пьес — от Шекспира до нового видения «Красавчика Браммела». А вот «Пигмалион» сейчас не играют — его ставят только на крыше в «Эриэл Гарденс». Но афиша висела.
Марвин кивнул на постер.
Малвани подхватил мысль коллеги.
— Уборщик, который подготавливал помещение к дневному сеансу, заметил, что этот плакат — подделка, Но подделка необычная. Он понял, что имя ведущего актёра настоящее. Поэтому он поднялся в лифте наверх, чтобы удостовериться, что никто не валяет дурака и не задумал грязное дельце.
Малвани перевёл дыхание.
— Вот тогда он её и нашёл. Вызвал мистера Штрауса, который незамедлительно проинформировал нас.
Мы все уставились на безжизненное тело девушки. Кто-то отыскал подъёмный механизм и теперь начал опускать занавес. Шкив протестующе заскрипел после стольких холодных месяцев простоя.
Когда тело спустили, оно оказалось опутано шторами, как коконом.
Я оглянулся и посмотрел на мистера Штрауса. Он не смотрел на сцену, спрятав лицо в ладонях.
— Письмо на сцене оставили? — спросил я Малвани.
— Мы не находили, — ответил он.
— Проверяли, получали ли в «Таймс» новые письма?
Малвани тихо выругался под нос, и я понял, что об этом он даже не подумал.
— Не волнуйся, я сам с ними свяжусь, как только мы здесь закончим, — кивнул я.
Занавес опускался целых две минуты — и вот она уже внизу, глядит на нас тусклыми, безжизненными зелёными глазами под цвет платья.
— Её лицо такое же, как и у других, — прошептал я, когда она, наконец, оказалась на уровне моих глаз.
Как и Элиза Даунс, и Анни Жермен, эта девушка была безукоризненно накрашена: и тени на веках, и румяна на щеках…
На руках девушки были длинные белые лайковые перчатки, а зелёное боа с перьями развевалось, словно на ветру, хотя в помещении не было движения воздуха, и всё это было результатом её быстрого спуска из-под потолка.
— Почему она стоит? — прошептал Малвани.
Тело опустилось на ткань, но продолжало держаться на ногах, и это пугало.
Посмертная поза должна была отражать последние мгновения жизни.
У меня пересохло в горле.
— Похоже, он заставил её помогать себе, пока прикреплял её к занавесу. И только потом убил, иначе он никогда не смог бы так закрепить безжизненное тело.
Откуда-то из-за занавеса до нас донёсся голос полицейского:
— Эй, вы не поверите! Он буквально пришил её к ткани!
Малвани, Марвин и я подняли тяжёлый край бархатного занавеса слева и поднырнули под него.
Несколько десятков длинных иголок со стежками зелёных ниток крепко привязывали одежду девушки к алым бархатным шторам.
— Нам надо освободить тело, — произнёс Марвин. — Думаю, будет лучше разрезать нитки, а не раздевать девушку.
— Подожди, — остановил я его. — Это улики, не забыл?
Я жестом подозвал офицера, забрал у него камеру «Кодак» и сделал несколько снимков странного шитья. Затем вернул фотоаппарат полицейскому.
— А нельзя просто срезать ткань занавеса вокруг её тела? — предложил молодой офицер.
Мужчина слева покачал головой.
— Материал слишком тяжёлый и плотный. К тому же, он пришил её настолько высоко, что срезать будет тяжело.
— Принесите мне ножницы, — скомандовал Марвин. — Я подрежу несколько стежков, чтобы было легче достать остальные иголки.
А мне пришлось вести Аля Штрауса к сцене, чтобы он смог опознать мисс Биллингс. Он замер на полпути, сжал крепко мою руку и еле слышно выдохнул всего два слова:
— Это она.
Он отдёрнул руку, отвернулся и произнёс надтреснутым голосом:
— Прошу вас…
И, несмотря на то, что у меня было множество вопросов: кто такая Эммелин Биллингс, и что она делала в пустующем театре в воскресенье в предрассветные часы, — я решил дать мистеру Штраусу несколько минут прийти в себя.
И тут я услышал, как Марвин вскрикнул от боли, и резко обернулся.
— Какого чёрта?!
Малвани в ярости бросился к Марвину, который согнулся пополам от боли.
— Что-то меня резануло, — произнёс Марвин сквозь стиснутые зубы, сжимая руку. — Болит страшно.
— Где оно?
Малвани попытался отдёрнуть занавес, но к ткани по-прежнему были приколоты порядка двадцати швейных игл.
Морщась от боли, Марвин, тем не менее, взял себя в руки и указал на область, над которой работал.
— Я в порядке. Просто не ожидал укола. И эта штука чертовски острая.
— Хорошо, — Малвани сжал зубы. — Давайте покончим с этим и спустим ее вниз. Доктор Уилкокс появится с минуты на минуту, но он не сможет приступить к обследованию тела, пока оно вздёрнуто и привязано к шторам. Только будьте осторожны с этими иглами, ясно? Не известно, сколько ещё их там спрятано.
— И когда найдёте ту иглу, которая уколола детектива Марвина, отложите её в сторону, — добавил я. — Исследуем её на отпечатки пальцев. Она должна торчать под углом, иначе не уколола бы детектива.
Я осмотрел его руку: чуть выше запястью краснела болезненная отметина. Выглядела она скверно.
Но стоило мне только заикнуться об этом, как Марвин одёрнул рукав, отмахнулся от моих слов и присоединился к двум другим полицейским, которые методично и аккуратно начали вынимать иглы и распарывать нитки.
Я снова поднырнул под занавес и посмотрел на девушку. Теперь мы точно знали, что перед нами мисс Эммелин Биллингс.
Она была изящной, хрупкой, маленького роста. Не более полутора метров, несомненно. И выглядела очень молодо. Я бы не дал ей и больше двадцати лет.
Её натуральные блестящие чёрные волосы были собраны назад, и сверху на них убийца надел чёрный парик. Оттенок искусственных волос не совпадал с волосами девушками, но доходил завитками до её поясницы.
Я осмотрел складки её боа из перьев, даже заглянул за отвороты белых перчаток. Но не нашёл ничего похожего на письмо, которого я ожидал, учитывая схожесть данного убийства с убийствами Элизы Даунс и Анни Жермен.
За спиной снова раздался чей-то крик, сопровождаемый отвратительным звуком рвоты.
Я в одно мгновение оказался по другую сторону занавеса.
Не прошло и пяти минут с тех пор, как Марвин утверждал, что с ним всё в порядке. А сейчас он с глухим стуком повалился на пол, и лицо его отливало болезненной синевой.
Офицеры, помогавшие Марвину вынимать иглы, смотрели, как Малвани бросился на колени рядом с Марвином.
Даже Аль Штраус подошёл ближе к сцене.
— Не стойте просто так! — резко произнёс Малвани. — Зовите на помощь!
Мистер Штраус побежал к лифту с такой прытью, которой я не ожидал в его тщедушном теле.
Я подошёл к занавесу и окинул взглядом кучу игл и ниток, которыми к шторам была прикреплена мисс Биллингс.
Теперь нам ещё больше нужна была игла, которой укололся детектив Марвин.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы отыскать хорошо спрятанную и острую иглу. Я взял нож, аккуратно извлёк её из ткани… и тихо выругался под нос.
Это была игла для подкожных инъекций.