Страница 8 из 13
Если бы Кэтрин признала существование брачного обета между ней и Деремом, она бы еще могла рассчитывать, что ей сохранят жизнь. В таком случае ее брак с королем был бы признан недействительным, и дело могло бы окончиться всего-навсего разводом и церковным покаянием. Но она сама подписала себе смертный приговор.
24 ноября парламент лишил Кэтрин королевского титула «ее величество», отныне к ней надлежало обращаться с обычным «миледи». Ее официально обвинили в том, что она до брака вела «гнусный, низменный, похотливый, сладострастный и лицемерный образ жизни с несколькими лицами, как обычная шлюха». Почти все камеры лондонской крепости заполнились многочисленными представителями семейства Говардов, даже тех, кто Кэтрин никогда в глаза не видел. Не пощадили ни маленьких детишек, ни вельможную и немолодую герцогиню Агнес Норфолк. Им предъявили обвинение в недоносительстве о факте государственной измены. Там же, еще с 14 ноября, томились несколько дам из окружения королевы, включая леди Рочфорд. Настрадавшись в промозглом воздухе сырых и холодных камер, где их держали на заплесневелом хлебе и протухшей воде, все они дали свидетельства против своей повелительницы. Напротив, Мэнокса выпустили из заключения, взяв с него обещание, что он под страхом смертной казни никогда ни единым словом не обмолвится по поводу истории, в которой был замешан.
Тем временем родные Дерема и Калпипера подали королю прошения о помиловании. Король сделал единственное послабление, отменил изощренную казнь бывшему любимцу Калпиперу и приказал просто обезглавить его, Дерема же повелел еще и оскопить. 10 декабря 1541 года приговор был приведен в исполнение. Герцог Норфолк, до смерти перепуганный гневом короля, удалился в свои владения и 14 декабря направил Генриху письмо с извинениями, свалив всю вину на свою мачеху Агнес Норфолк и племянницу Кэтрин.
До Кэтрин не доходило никаких вестей об окружающем мире, ровно так же, как этому миру ничего не сообщалось об ее теперешнем образе жизни. Поскольку она не была любительницей чтения, то проводила время за рукоделием, которое ранее вызывало у нее неприкрытое отвращение. Пребывавшим вместе с ней в аббатстве дамам и прислуге даже разрешили играть в карты и прочие настольные игры. Так, в тишине и мире, миновали рождественские и новогодние праздники. Кэтрин, уповавшая на милосердие своего супруга, даже несколько успокоилась, и ее надежда на скорое освобождение с каждым днем все больше крепла.
Она не знала, что в середине января 1542 года было созвано заседание парламента, которому надлежало решить судьбу бывшей королевы и леди Рочфорд – им было предъявлено обвинение в государственной измене. Обе женщины подлежали либо изгнанию навечно, либо смертной казни. Король отговорился недомоганием и возложил на лорда-канцлера полномочия использовать от своего имени большую печать. Таким образом он уклонился от необходимости подписывать решение парламента собственноручно, это должен был сделать по его распоряжению лорд-канцлер. В ходе обсуждения был принят закон, что отныне женщина, вышедшая замуж за короля и выдавшая себя за непорочную девственницу, считается совершившей государственное преступление. Английская аристократия пришла в ужас: кто после этого согласится отдать в жены королю сестру, дочь или племянницу? Обсуждение затянулось, ибо наиболее здравомыслящие члены парламента призывали коллег не спешить и как следует обдумывать принятие окончательного решения.
25 января в аббатство прибыла делегация парламента с целью еще раз допросить бывшую королеву. Ее умышленно не стали привозить на слушания, опасаясь, что ее молодость и простодушие вызовут неуместные сострадание и жалость у парламентариев. Однако, Кэтрин продолжала твердить, что не может сказать ничего более того, что было записано в протоколе ее признания: да, она спала с Деремом, но потому, что он принуждал ее к этому; нет, Томас Калпипер никогда не приближался к ней недолжным образом, хотя леди Рочфорд побуждала его.
Депутация предложила ей выступить перед парламентом и защищать себя там. Но у нее хватило ума отказаться, бедная женщина осознавала, как мало она может противопоставить многочисленным показаниям свидетелей. Кэтрин еще раз повторила, что полагается на милость короля и, несколько потеряв самообладание, пролепетала, что заслуживает смерть за свое неблагодарное поведение по отношению к нему.
Слушания в парламенте продолжались еще две недели, причем большинство было склонно видеть в Кэтрин в первую очередь представительницу ненавистного католичества. Наконец, 6 февраля 1542 года был принят в третьем чтении указ, содержащий приговор: Кэтрин Говард, бывшая королева, и Джейн Болейн, леди Рочфорд, подлежали смертной казни, а их имущество переходило короне.
10 февраля за Кэтрин приехал в аббатство герцог Суффолк с солдатами. Он сообщил ей о приговоре и о переводе в Тауэр. С Кэтрин случилась истерика, но солдаты скрутили ее и отнесли в лодку с черными занавесями. Гребцы дружно налегли на весла, и лодка заскользила в направлении Тауэра, через какое-то время проплыв под Лондонским мостом, на воротах которого были выставлены на пиках головы Дерема и Калпипера – им было суждено провисеть там до 1546 года.
12 февраля, накануне казни, Кэтрин навестил Джон Леланд, епископ Линкольнский, которому она исповедалась и выразила пожелание, чтобы ей в камеру принесли плаху, на которую ей предстояло положить голову, дабы иметь возможность примериться. Это пожелание было исполнено: два солдата приволокли в ее камеру тяжеленную деревянную колоду с полукруглым углублением посередине.
На казни присутствовали все члены Государственного совета, за исключением герцога Норфолка, который уехал в свои владения, но прислал сына-наследника Генри посмотреть, достойно ли встретит смерть его двоюродная сестра. За вельможами теснились бесчисленные зеваки. По свидетельству современников, приговоренная к смерти была настолько слаба, что едва могла говорить. Коменданту Тауэра пришлось помочь ей взойти на эшафот. Утром она дала указание своей прислуге облачить ее в летнее платье с широким вырезом у горловины, теплую накидку и чепец, чтобы не замерзнуть. Она знала, что, согласно обычаю, эту одежду получит в качестве вознаграждения палач.
Приписываемые ей слова: «Я умираю королевой, но лучше бы умерла женой Калпипера», – в действительности не были произнесены. Кэтрин прилюдно призналась, что с юных лет вела греховную жизнь и смерть является заслуженным и справедливым наказанием. Она также попросила молиться за своих родных и за спасение ее души. Затем Кэтрин опустилась на колени, положила голову на плаху, мгновение – и меч палача рассек нежную шейку, которую с такой страстью некогда ласкали любившие ее мужчины. Голова бывшей королевы покатилась к краю эшафота. Вслед за ней казнили леди Рочфорд. В заключении та временами вела себя подобно буйно помешанной, но на эшафот взошла в полном спокойствии.
Тела обеих женщин были похоронены в часовне Тауэра, носящей название Св. Петра в оковах – в память о мучениях апостола в римской Мамертинской тюрьме. Их погребли рядом с могилами Анны и Джорджа Болейн.
В Европе очередное безумное деяние Генриха VIII вызвало много толков. В соответствии с нравственными понятиями того времени, еще не в полной мере распростившегося со средневековьем, Кэтрин понесла заслуженное наказание за свою греховную жизнь. Французский король Франциск I написал Генриху утешительное письмо, в котором ободрял его, порицая «порочное и преступное поведение королевы» и уверяя, что «легкомысленность женщин не унизит честь мужчин». В душе он, вероятно, посмеивался над слепым увлечением пожилого монарха юной вертихвосткой, ибо сам в отношениях с женщинами руководствовался несложной философской мудростью. Ее квинтэссенция нашла выражение в двустишии, которое Франциск I вырезал алмазом своего перстня на стекле одного из окон королевского замка Шамбор: