Что губит королев

Король согласился на это и привлек к проведению тайного розыска одного из самых толковых, но циничных и беспринципных деятелей своего правления, Томаса Райотсли (1505–1550), пэра, государственного секретаря, дослужившегося до лорда-канцлера. Этот человек не гнушался прибегать ни к каким самым крайним средствам, известно, что он даже принимал участие в пытках некоторых врагов короны. Одновременно Генрих отдал приказ поставить у покоев королевы стражу, дабы ни она, ни ее штат (полтора десятка дам) не могли покинуть помещение. Естественным порывом Кэтрин было выяснить причину такого внезапного изменения в ее положении. Ей удалось выбежать из покоев, и она что было сил пустилась в отчаянный бег по галерее дворца Хэмптон-корт в направлении королевской часовни, где Генрих в эту пору дня обычно присутствовал на церковной службе. Конечно, рослым солдатам ничего не стоило догнать, скрутить невысокую женщину и водворить обратно в помещение. С тех пор одной из легенд дворца является бег призрака Кэтрин Говард по галерее, которая получила название «Галерея привидений».

И потянулись казавшиеся бесконечными дни этого странного заключения, безо всякой связи с внешним миром, в полной неизвестности относительно его причины и того, что ожидает узниц в будущем. Разумеется, дамы не испытывали недостатка в еде и питье, но быстро ощутили все неудобство ограничений. Для круглосуточного пребывания такого количества женщин три просторные комнаты оказались тесноваты, королеве пришлось делить ложе с четырьмя фрейлинами и разрешить всем пользоваться королевским стульчаком. Все ее дальнейшие попытки прорваться к супругу для выяснения причин подобного обращения пресекались на корню.

В первую очередь назначенные Райотсли люди доставили в застенки предметы увлечений юности Кэтрин. Сначала нашли Мэнокса, по-прежнему зарабатывавшего себе на хлеб преподаванием музыки в провинции. Тот не отрицал некоторых вольностей, которые позволяла ему Кэтрин, но клялся, что «плотски не познал ее». Естественно, музыкант указал на Фрэнсиса Дерема, который ничего не стал скрывать и с гордостью поведал об обоюдном обете вступить в брак, закрепленном половой связью. Далее он с нескрываемой злостью заявил, что теперь благосклонностью королевы пользуется Томас Калпипер. Был арестован и постельничий короля. Тот поначалу отрицал все.

Через несколько дней состоялось секретное заседание Королевского совета, который начался с заявления короля, высказавшего надежду, что стены наветов и лжи, воздвигнутые недоброжелателями вокруг королевы, рухнут под тяжестью неопровержимых доказательств и ее безупречная репутация будет восстановлена. Однако искушенный в дворцовых интригах герцог Норфолк, не исключавший любого поворота событий, даже самого неблагоприятного, поспешил заранее снять с себя ответственность за поведение племянницы:

– Ваше величество, я был бы безутешен, ежели бы сии наветы подтвердились, но, случись такое, сия дурная ветвь рода Говардов подлежит отсечению и уничтожению.

– Вы бы лучше помолчали, Норфолк, – раздраженно отрезал король. – У вас уже была одна племянница со склонностями к государственной измене.

И члены Совета были вынуждены выслушать всю историю добрачных похождений королевы. По всем церковным канонам выходило, что она вступила в брак уже давно, и, таким образом, ее супружество с Генрихом VIII было недействительным. Все это, вроде бы, не особенно убедило короля, но, когда речь зашла о подозрениях в неверности королевы во время супружества с ним, самодовольный и неустрашимый Генрих отреагировал самым неожиданным образом. Король расплакался и промолвил:

– Что я такого совершил, чтобы Господь наказал меня столь скверными супругами? – Румяное ядреное яблочко оказалось не только надкусанным, но еще и с гнилой сердцевиной. Король распорядился продолжать расследование и 5 ноября после ужина внезапно покинул Хэмптон-корт, переехав во дворец Уайтхолл. Он приказал герцогу Норфолку отправиться к Кэтрин и отобрать у нее все подаренные им драгоценности, учинив им подробный перечень.

Имея на руках показания всех любовников королевы, архиепископ Крэнмер приступился к Кэтрин. Сначала она все отрицала, но затем сломалась. Она признала, что позволяла Мэноксу «трогать секретные части своего тела, что ни мне не пристало, честно говоря, позволять, ни ему требовать». Что же касается Дерема, тот «часто лежал с ней в постели, обычно в камзоле и портах, но иногда был нагим». Правда, она категорически отрицала данное Дерему обещание вступить с ним в брак, с гордостью указывая на свое знатное происхождение. В конце этого допроса молодая женщина выглядела столь жалкой, что сердце Крэнмера преисполнилось состраданием: «она была так убита печалью и так роптала, как мне никогда не доводилось видеть в жизни, каковые сетования могли бы смягчить сердце любого человека на свете». Он приказал привезенному с собой писарю составить прошение о помиловании от имени королевы, ибо у Кэтрин явно не хватило бы познаний грамотно оформить этот документ. Тот привычно взялся за перо и застрочил им по пергаменту:

«Я, подданная Вашей милости, сокрушенная великой кручиной, и ничтожнейшее создание, недостойное обращаться к Вашему величеству, нижайше подчиняю себя Вашей воле и сим признаю свои проступки».

Далее на трех страницах Кэтрин описывала, какое горе испытывает королева по поводу того, что допустила совершать с собой те действия, которые не должна была позволять ни Мэноксу, ни Дерему.

«После того, как я раскрыла Вашему высочеству всю правду, умоляю вас принять во внимание изощренное искусство лукавых уговоров молодых людей и неведение молодых девиц. Во мне было столь сильно желание добиться милости Вашего высочества, и я была столь ослеплена стремлением к мирской славе, что непозволительно умолчала о своих прежних проступках… Я заслужила наказание, но могу быть спасена милосердием и добротой моего супруга».

У нее едва хватило сил на то, чтобы криво нацарапать в конце свою подпись «Кэтрин».

14 ноября Кэтрин сообщили о том, что ей надлежит поселиться в пустовавшем аббатстве Сион. Ей разрешалось взять с собой четырех придворных дам по ее выбору и двенадцать человек прислуги, шесть черных платьев из бархата, дамаста или шелка, с соответствующими нижними юбками и чепцами, но только теми, которые не украшены драгоценными камнями. Кэтрин восприняла это как смягчение гнева своего царственного супруга и несколько воспрянула духом. Ее вместе с отобранными пожитками и сокращенным штатом на лодках перевезли по Темзе на новое место, а нескольких дам, включая леди Рочфорд, отправили в Тауэр.

Тем временем Дерему и Калпиперу пригрозили пытками, и они выложили все как на духу. Калпипер заявил, что имел в мыслях вступить в связь с королевой, настаивавшей на этом, а потому охотно повиновался ей. Однако прелюбодейная связь с королевой подразумевала нанесение ущерба королю, что расценивалось по английским законам как государственная измена, караемая смертной казнью, да не простой, а мучительной: они подлежали повешению, вырыванию внутренностей, четвертованию и отсечению головы. Поскольку вина обоих была бесспорной, она не подлежала никакому рассмотрению в суде, а меру наказания достаточно было установить указом парламента. Парламенту же не потребовалось долго заседать, дабы оный быстрехонько появился на свет.

Когда члены комиссии по расследованию прибыли в аббатство Сион и ознакомили разжалованную королеву с результатами своих изысканий, она была окончательно повержена. Особенно потрясли ее подробные показания леди Рочфорд, которая тайком приводила Калпипера в покои королевы. Кэтрин разрыдалась и пыталась уверить суровых лордов, что именно эта дама в преклонном возрасте склоняла ее на нарушение супружеского долга, а она, по наивности, попалась на ее удочку.

– Наверняка сам дьявол принял ее облик, дабы ввести меня в искушение! У меня и в мыслях не было отдаться Калпиперу, самое большее, на что он мог рассчитывать, так это дружеский поцелуй. Именно она побуждала меня решиться на большее!