Страница 8 из 26
Он случился, когда началась война. Тогда Тоня в полной мере узнала, что испытания подобного рода действительно проверяют людей на прочность, и проходят эту проверку далеко не все. Если не сказать больше: практически никто не проходит. Да, сначала тебя долго обучают патриотизму и готовят к этой войне с «империалистическим хищником», которая должна начаться с минуты на минуту. Но все это оказывается лишь теорией. Практика оказывается чудовищной по своим масштабам. Человек просто не в состоянии найти в себе сил противостоять всему свету, который, кажется, в эту минуту ополчился против тебя. И он пасует.
Узнала это Антонина тогда, когда их, комсомольцев, не подходивших еще по возрасту для службы в армии, ввиду получения юридического образования предложили мобилизовать в НКВД, все сотрудники которого теперь служили в действующих частях и не могли полноценно выполнять свои трудовые обязанности. Она, как и Сашка, сразу согласились. Неделю служба была самой обычной – патрулирование по городу, приводы хулиганов и карманных воров, которых ловили они, еще в школе, будучи дружинниками, и которые не могли им оказать серьезного сопротивления. Весь активный криминальный элемент с началом войны стали эвакуировать в глубокий тыл – ну, во всяком случае, так гласила официальная версия. Факт состоял в том, что они, вместе с зонами и следственными изоляторами, куда– то пропали.
Но потом началось активное наступление гитлеровцев. Задача усложнилась. В один из дней Антонину и Сашку вызвал к себе начальник УНКВД, товарищ Филимонов и заявил:
– Значит, так. Неприятель наступает. Неделю спустя тут будет линия фронта. Наша задача – организовать эвакуацию гражданского населения и ликвидацию объектов наземной инфраструктуры.
Про эвакуацию Тоня сразу все поняла, так как регулярно читала газеты и слушала радио. А вот что касалось второй формулировки, тут возникли некоторые затруднения. Тут Сашка пришел ей на помощь:
– Ну заводы, электростанции, мосты. Кому оставлять? Гитлеровцу? Для удобства? Нет уж.
– А что же с ними делать?
– Взрывать, сжигать.
– Как?! Народ столько лет строил, столько сил вложил, а теперь взять и сжечь, с землей сравнять?
– Несознательно рассуждаешь, товарищ Никитина, – вмешался Филимонов. – Сабуров правильно говорит, объекты должны быть уничтожены. Ни пяди земли врагу, забыла, что ли?! С завтрашнего дня и приступайте. В распоряжение вам дам троих, за неделю должны управиться. Кроме того, уничтожению подлежат территории, постройки и угодья бывших колхозов и крупных личных хозяйств.
– А это– то причем?! – не унималась Антонина. – Ну ладно, инженерные коммуникации, они помогут врагу в продвижении к нашим городам и селам. А причем тут земли? Причем строения и угодья? Как они навредят нам в войне, если мы сохраним все как есть?
– Во– первых, никто не знает, как именно дальше будет продолжаться война. Быть может, мы оставляем родные места не на один год. Так что же, этот год мы дадим неприятелю эксплуатировать наше имущество и возделывать нашу землю, чтобы он кормил нашим же хлебом своих солдат?! А во– вторых, последнее время на территории Брянской области участились случаи возвращения ранее высланных отсюда кулаков. Они ожидают наступления немцев и рассчитывают, в этой связи, на возвращение им ранее национализированных земель. Уж они точно будут врагу помогать, сколько могут. Значит, допустить того, чтобы готовая к вспашке или уборке урожая земля попала в их руки, нам никак нельзя.
На следующий день после разговора Антонину отправили в Малую Верховку – небольшую деревню недалеко от Локотя, где жили ее родители. Она должна была эвакуировать несколько семей и принадлежащий им скот. Люди выезжали неохотно, все время искали возможность отложить переселение на завтра, на неделю и так далее. Кто прикидывался больным, кто категорически отказывался выходить из дома, вызывая применение силы. Сознательная Тоня такой несознательности людей сильно удивилась. Во время обеда решила поговорить с родителями.
– Да ты пойми, дочка. Как людям сниматься с насиженных мест?
– А как оставаться? Завтра ведь гитлеровцы придут в Локоть, так казнят вовсе, или угонят в Германию в рабство. Этого они хотят?
– А может, не случится такого?
– Мало ли случаев было? Чего ради им вас жалеть?
Родители переглянулись. Дочь не слышала и не понимала их.
– Ладно, – подытожила мать. – Когда нам– то с отцом сниматься?
– Завтра.
– Дай хоть три дня. С хозяйством разберемся да сами уедем налегке. А ты нам потом справку напишешь, что эвакуированы…
Все же она надеялась на родителей и потому сегодня их трогать не стали.
Но случай, в ходе которого она разочаровалась в людях, произошел позже, когда они вместе с Сашкой и членом ВЛКСМ Колей Дударевым поехали в Локоть, чтобы эвакуировать крупного подсобника, имевшего собственную мукомолку для подсобников и единоличников, и работавшего также по совместительству мельником в здешнем колхозе, Василия Меренкова. Он упрямо не захотел эвакуироваться после того, как увидел, как заполыхала колхозная мельница стараниями бригады УНКВД.
– Это что же с моей мукомолкой будет?
– То же самое, дядя Вася, – упрямо отрезал Сабуров. – Или врагу прикажешь ее оставить?
– А меня куда?
– Ну что ты дурака валяешь? Что значит – куда? Сказано же, в эвакуацию. На Урал, в Сибирь, одним словом, куда враг не дотянется.
– И что мне там делать? Тут места насиженные, обжитые, а там что? Еще в морозы кинут, да со всей семьей, а там и подохнуть недолго. Уж лучше тут, на своей земле, да от пули вражеской, чем в мерзлую землю трупы наши бросать будут!
– Это как же понимать? – насупился Сабуров. – Остаться хочешь перед лицом неминуемого наступления? Предателем стать?
– Остаться хочу, это ты верно говоришь, а вот насчет предательства это ты зря. Я предателем – никогда.
– Есть установка партии, что все, остающиеся на захваченных территориях добровольно – есть предатели, – отрезал Дударев.
– Ну это как вам угодно, так и считайте, а только я никуда не поеду.
– Тогда, – резко вскрикнул Сабуров, так, что Антонина подпрыгнула от неожиданности, – выводи всю семью из дому.
– Это зачем?
– Политработу буду проводить, разъяснять…
– Хватит того, что мне уже сказал. Я сам все им передам. У меня там баба да двое ребятишек, мал мала меньше.
– Говорю, выводи…
Хозяин не решился спорить с решительно настроенным Сабуровым и ушел в дом на полчаса. Пока он там бродил, Дударев метнулся в сарай и обнаружил там пулемет с полным боекомплектом.
– Смотри, чего нашел… – сказал он, выкатывая пулемет.
– Точно в предатели собрался, – резюмировал Сабуров. – Еще и опасен. Надо радикальные меры принимать. Кто умеет стрелять из пулемета?
– Я на курсах ОСОАВИАХИМа обучалась этому, – робко заговорила Антонина. – А зачем тебе?
– Встань за гашетку на всякий случай.
Она послушно опустилась на колени перед пулеметом, все еще до конца не веря в реальность происходящего, когда тому же Дудареву все уже было очевидно. Она все еще любила Сашку и не могла смириться с мыслью, что он отдаст приказ стрелять по людям.
Вскоре хозяин с семьей показались на пороге дома.
– Значит так, – заговорил Сабуров. – За попытку остаться на территории врага, за хранение огнестрельного оружия и предположительную вооруженную борьбу с Советской властью, по врагам социалистического строя огонь!!!
Антонина не слушала и не слышала приказа. Она смотрела в ошалевшие от страха глаза людей, которые, пребывая в таком состоянии, будто вкопались в землю, и не могла понять, в шутку или всерьез говорил Сашка. Он не унимался.
– Огонь, кому сказано!
– Саша, да ты что? Там же дети! – попыталась образумить разошедшегося Сашку Тоня, но он выхватил из кобуры пистолет и приставил к ее голове.
– Предателей защищаешь?! Сама предать хочешь? Гляди, сей час туда отправлю и сам за гашетку встану!
Затвор патронника лязгнул у нее возле виска. Понимая, что он не шутит, а наверное, сошел с ума, и ждать от него можно, чего угодно, она зажмурила глаза и нажала на ручку на раме. Оглушительная очередь прервала женский вскрик. Мгновение, секунда – и все было кончено…