Страница 17 из 23
В то время, когда Баторий брал у Ивана город за городом, сам Иван отпраздновал у себя разом два брака. Сначала женился сын его Фёдор на Ирине Фёдоровне Годуновой (вследствие этого брака был приближен к царю и получил боярство знаменитый в будущем Борис Фёдорович Годунов). Затем Иван выбрал из толпы девиц себе в жёны Марью Фёдоровну Нагую. Торжества по поводу свадеб (имевших в истории печальные последствия) вскоре сменились скорбью и унижением, когда царь узнал, что делается с его войском. Ещё раз отправил он посольство просить приостановки военных действий для заключения мира, и не только называл Стефана Батория братом, но дал своим гонцам наказ терпеливо сносить всякую брань, бесчестие и даже побои… Наконец, после трёх недель бесполезных споров, 6-го января 1582 года обе стороны подписали перемирие на десять лет. По этому перемирию московский государь отказался от Ливонии, уступил Полоцк и Велиж, а Баторий согласился возвратить взятые им псковские пригороды…
…В Александровской Слободе случилось между тем потрясающее событие: в ноябре 1581 года, царь Иван Васильевич в порыве запальчивости убил железным посохом своего старшего сына, уже приобретшего под руководством отца кровожадные привычки и подававшего надежду, что, по смерти Ивана Васильевича, будет в его государстве совершаться то же, что совершалось при нём… В наших летописях говорится, что царевич начал укорять отца за его трусость, за готовность заключить с Баторием унизительный договор, и требовал выручки Пскова; царь, разгневавшись, ударил его так, что тот заболел и через несколько дней умер…
…То было в конце 1583 года. Царь мечтал о женитьбе. Бедная женщина, носившая имя царицы и недавно родившая сына Димитрия, каждый час трепетала за свою судьбу, а между тем здоровье царя становилось всё хуже и хуже. Развратная жизнь и свирепые страсти расстроили его. Ему только было пятьдесят лет с небольшим, а он казался дряхлым, глубоким стариком. В начале 1584 года открылась у него страшная болезнь: какое-то гниение внутри: от него исходил отвратительный запах… Иван был в ужасе. В эти, вероятно, дни, помышляя о судьбе царства и находя, что Федор, по своему малоумию, неспособен царствовать, Иван придумывал разные способы устроить после себя наследство и составлял разные завещания… Все не любили Бориса Годунова, опасаясь, что он, как брат жены Фёдора, человек способный и хитрый, неизбежно овладеет один всем правлением. Сначала Иван составил завещание, в котором объявлял наследником Федора, а около него устраивал совет; в этом совете занимал место Борис Годунов…
…Иван то падал духом, молился, раздавал щедрые милостыни, приказывал кормить нищих и бедных, выпускал из темниц заключенных, то опять порывался к прежней необузданности… Но болезнь брала своё, и он опять начинал каяться и молиться…
…Ему казалось, что его околдовали, потом он воображал, что это колдовство было уже уничтожено другими средствами. Он то собирался умирать, то с уверенностью говорил, что будет жить. Между тем тело его покрывалось волдырями и ранами. Вонь от него становилась невыносимее.
Наступило 17 марта. Около третьего часа царь отправился в приготовленную ему баню… Он велел подать шахматы, сам стал расставлять их… и в это время упал. Поднялся крик; кто бежал за водкой, кто за розовой водой, кто за врачами и духовенством. Явились врачи со своими снадобьями, начали растирать его; явился митрополит и наскоро совершил обряд пострижения, нарекая Иоанна Ионою. Но царь уже был бездыханен. Ударили в колокол на исход души. Народ заволновался, толпа бросилась в Кремль. Борис приказал затворить ворота.
На третий день тело царя Ивана Васильевича было предано погребению в Архангельском соборе, рядом с могилою убитого им сына.
Имя Грозного осталось за ним в истории и в народной памяти”.
В контексте вышесказанного несколько слов о запорожских казаках, которые, по словам Н.И. Костомарова, “врывались в южные пределы московского государства и опустошали их”. Из книги Г. Кониского “История Русов или Малой России” (М., 1846. – С.19):
“Таким образом, и Руские воины назвались конные Козаками, а пешие стрельцами и сердюками, и сии названия суть собственные Руския, от их языка взятыя, на примере стрельцы по стрельбе, сердюки по сердцу или запальчивости, а козаки и Козаре, по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку. Чтобы же были они иностранцы или пришельцы, и Руский народ вверил бы таким бродягам судьбу свою и безопасность, сего ничто не доказывает, и выдумки о том и заключения суть безрассудны. Равно и мнение польских историков, приписующих заведение Козаков их Королям, касается только до холостых Запорожских Козаков, собравшихся внизу Днепра из Руских охотников, о коих История пространно повествует. Оседлые ж и запасные Козаки, названные от того реестровыми Козаками, были во всех провинциях и поветах Руских, и видны они доселе по древним кашнутам и самым оседлостям, т. е. околицам и куреням. А Короли Польские, Владислав Второй и Стефан Баторий, чрез гетманов своих Руских, хотя делали о Козаках распоряжения, но то касалось только управления и комплектования их полков, конных Козацких и пеших сердюцких, которые набирались из семейств Козачьих, жительствовавших околицами и куренями своими во всех воеводствах Руских, и касалось ещё до умножения их чиновников и урядников, а отнюдь не до новых заведений Козачества, о чём свидетельствуют самые тех Королей привилегии и универсалы, здесь описанные. Ежели же полагать первоначальное Козачество от Скифов и Козаров, то всё то же выйдет, что они произошли от своего племени Славянского; ибо известно, что скифы, или говоря правильнее Скиты, были Славяне, т. е. при Волге и Кавказе живущие, а Козаре, точные предки Руских Козаков, были жительством по всей Руси, яко набранные из того же народа на службу отечества”.
Об исторической роли, которую сыграли запорожские казаки в защите южных рубежей Великороссии и Малороссии в XVII и XVIII веках, и об окончании деятельности славной Запорожской Сечи во времена русской императрицы Екатерины II – см. далее, по ходу изложения важнейших событий русско-украинской истории.
Переходя к историческому анализу событий, последовавших на Руси после кончины Царя Ивана IV (Ивана Васильевича Грозного), воспользуемся другим фундаментальным источником: “Курсом русской истории”, выдающегося русского историка В.О. Ключевского (М.: “Мысль”, 1988. – Часть III, том 3, Лекция XLI. – С.5):
“IV ПЕРИОД. Мы остановились перед IV периодом нашей истории, последним периодом, доступным изучению на всём своём протяжении. Под этим периодом я разумею время с начала XVII в. до начала царствования императора Александра II (1613–1855 гг.). Моментом отправления в этом периоде можно принять год вступления на престол первого царя новой династии. Смутная эпоха самозванцев является переходным временем на рубеже двух смежных периодов, будучи связана с предшествующим своими причинами, с последующим – своими следствиями.
Этот период имеет для нас особенный интерес. Это не просто исторический период, а целая цепь эпох, сквозь которую проходит ряд важных фактов, составляющих глубокую основу современного склада нашей жизни – основу, правда, разлагающуюся, но ещё не заменённую. Это, повторю, не один из периодов нашей истории: это – вся наша новая история. В понятиях и отношениях, образующихся в эти 2,5 столетия, замечаем ранние зародыши идей, соприкасающихся с нашим сознанием, наблюдаем завязку порядков, бывших первыми общественными впечатлениями людей моего возраста. Изучая явления этого времени, чувствуешь, что чем дальше, тем больше входишь в область автобиографии, подступаешь к изучению самого себя, своего собственного духовного содержания, насколько оно связано с прошлым нашего отечества. Всё это и напрягает внимание, и предостерегает мысль от увлечений. Обязанные во всём быть искренними искателями истины, мы всего менее можем обольщать самих себя, когда хотим измерить свой исторический рост, определить свою общественную зрелость.