Люмен

Выражение полного смирения на лице Дэра пугает меня не на шутку, потому что это не он: он никогда таким не был. Он всегда был бунтарем, всю свою жизнь. Своим поведением он всегда давал мне надежду, заставлял меня поверить в то, что мои желания важны, что мое мнение важно, что все возможно.

А сейчас?

Он выглядит таким печальным, таким одиноким, потерявшим надежду.

– Не говори так, – прошу я его, – конечно же, твои желания очень важны. Ты можешь делать все, что только захочешь. И ты не обязан никого слушать.

– Разве? – Его голос становится мягче. – Разве кто-то просил меня быть прислужником, как Финна? Нет. Потому что я здесь никто, потому что моя фамилия – Дюбрэй, а не Саваж. Все, что важно, – это мое предназначение, и это предназначение вовсе не приятно мне. Я тяжелый случай, Калла, и они все это знают.

В этом он прав.

Я слышала, как они шептались. Не далее чем прошлой ночью. Я слышала, как переговаривались между собой бабушка Элеанора и мама.

– Может, нам позвать другого преподавателя?

– Я не вижу смысла в этом.

– Ричард прав. Это все напрасно.

Мне хотелось выпрыгнуть из своей постели и поспорить с ними, потому что они были несправедливы.

Да, Дэру наплевать на правила. Но почему он обязан вести себя как-то иначе? Ричард очень жесток с ним, хотя на то нет никаких веских причин. Его правила чересчур строгие и невыполнимые, любой другой ребенок взбунтовался бы. Это не делает его пропащим.

Невозможно описать словами, насколько это нечестно.

А теперь еще не хватало, чтобы Дэр потерял веру в мир.

Это уже слишком.

– Вставай! – командую я, подходя ближе к нему и хватая его за руку.

Я тяну его до тех пор, пока он не поднимается на ноги, а затем я тащу его к двери.

– Поехали в город?

Это противоречит всем существующим правилам, и мы оба это отлично знаем. Если нас поймают, то мы попадем в большую беду, оба. Дэру не положено выходить из дома, мне же запрещено покидать территорию поместья.

Дэр начинает на автомате отрицательно мотать головой, но я еще крепче вцепляюсь в его руку.

– Ты что, боишься их?

Он молчит, и меня пронзает луч счастья, когда я замечаю знакомые искорки в его глазах.

Вот оно!

Этот его взгляд: «Дерзни, брось мне вызов».

Мое сердце начинает бешено колотиться, потому что передо мной настоящий Дэр, и он вернулся, пусть даже всего на минуточку. Он ничего не боится: он просто не знает, что такое страх.

– Хорошо, – соглашается он, – но только поедем не на великах, а на скутерах. Не хочу, чтобы ты перенапрягалась.

Меня это раздражает, потому что все постоянно повторяют мне нечто подобное… будто я инвалид, а не помешанная. Но когда Дэр говорит это, я предпочитаю не спорить.

– Хорошо, – только и отвечаю я.

Мы проскальзываем сквозь черный ход и спускаемся по тропинке к гаражам, где ждут нас скутеры.

Когда мы едем в город, а ветер ударяет нам прямо в лицо, я решаюсь спросить:

– Почему ты разговариваешь не так, как они? Только иногда произносишь что-то с английским акцентом. Это странно.

Дэр насмешливо смотрит на меня.

– Мой отец был французом. Не хочу разговаривать, как Ричард.

– Но ведь теперь ты англичанин, – привожу я свои аргументы, – и иногда это слышно по твоему произношению.

– Это самое грубое, что ты мне когда-либо говорила.

Я вообще не могу вспомнить, когда я говорила ему хоть что-то грубое, но решаю не спорить с ним на этот раз. Вместо этого я сосредотачиваюсь на дороге, стараясь не наехать на выбоину, для чего приходится резко тормозить и разворачиваться. Мы словно ниндзя, ускользающие и возвращающиеся в родные земли так, что наша семья даже не знает об этом.

Иначе нам придется расплатиться за час свободы. В особенности Дэру.

– Почему дядя Ричард так жесток с тобой? – спрашиваю у него я, когда мы паркуем наши скутеры возле тротуара в ближайшей деревушке.

Он пожимает плечами.

– Думаю, у него для этого много причин, – отвечает он, показывая на ларек с мороженым. – Хочешь?

Всегда. И ему это прекрасно известно.

Он покупает мне стаканчик шоколадного, себе же берет ванильное, и мы садимся вместе в тени аллеи, поедая наше лакомство. Мое уже начинает таять, и я наблюдаю за тем, как снаружи стаканчика появляются маленькие капельки.

– Твой дядя не любит меня, потому что я заставляю его раздумывать о вещах, о которых он предпочел бы забыть, – наконец признается Дэр.

– О каких вещах?

Дэр встряхивает головой.

– Это взрослые дела, Калла. Тебе не стоит об этом беспокоиться.

Но у меня не получается. Я беспокоюсь об этом. Я не могу перестать переживать за него. Я так устала от того, что от меня все скрывается за семью печатями, устала, что со мной постоянно все ведут себя как с маленькой.

– Кто кричит по ночам? – спрашиваю я настойчиво, и Дэр отворачивается, что дает мне понять, что он знает ответ.

Но он снова мотает головой.

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Все в порядке, – шепчу я, потому что отлично знаю, что он лжет, – можешь рассказать мне. Я тебя не выдам.

На секунду, на одну крошечную секунду мне кажется, что он вот-вот мне признается. На его лице застыло выражение задумчивости, глубокого размышления, и я думаю, что он откроется мне, но… этого не происходит. Он просто кладет еще ложечку мороженого себе в рот и отодвигается подальше.

– Да нечего тут рассказывать, – говорит он безучастно, и я понимаю, что разговор закрыт.

Он мне не доверяет. По крайней мере, пока.

– Ясно.

Я ем свое мороженое, и когда оно заканчивается, я поворачиваюсь к Дэру.

– Не хочу возвращаться, – заявляю я.

– Нам придется вернуться, – отвечает он, забирая у меня из рук стаканчик и выбрасывая его в мусорку.

– Потому что мы оба пленники? – спрашиваю я, воскрешая в памяти его слова, сказанные пару лет назад.

Он смотрит на меня пронзительно и долго, его взгляд становится более твердым по мере того, как он пытается скрыть от меня свою боль.

– Да.

– Но ведь ты можешь сбежать, ты же знаешь, – настойчиво предлагаю я ему, – сбежать и не возвращаться. Если ты так ненавидишь это место.

Дэр смотрит вдаль, и сейчас его глаза выглядят особенно темными.

– И куда же я отправлюсь? Нет ни единого места на земле, где семейство Саваж не смогло бы меня найти.

Он выглядит так безрадостно, когда поднимается на ноги и протягивает мне руку, помогая встать. На обратном пути мы всю дорогу молчим.

Когда мы проезжаем через ворота Уитли, Ричард уже поджидает нас.

Его машина припаркована на полпути к дому, и он оперся на нее в ожидании, словно длинная змея, закручивающаяся в кольца… змея, приготовившаяся к атаке. Мое сердце тяжело бьется, встав комом у меня в горле, и я замираю на месте.

– Быстро в дом, Калла, – говорит мне дядя, его колючий взгляд направлен на Дэра, и, могу поклясться, в его глазах появляется какой-то странный блеск, от которого у меня внутри все леденеет.

– Но… это была моя идея, – торопливо оправдываюсь я. – Дэр просто не хотел, чтобы я ехала одна.

Ричард поворачивается ко мне, его лицо похоже на ледяную глыбу. Дэр слегка подталкивает меня.

– Просто уходи, Калла, – тихо говорит он мне.

Ричард удовлетворен, потому что он привык к тому, что Дэр просто игрушка в его руках. Он с силой заталкивает приемного сына в машину.

– Ты знаешь, что тебе запрещено покидать дом, мальчик, – взрывается он, а его веко вздрагивает.

Он с грохотом захлопывает за собой дверь, гораздо сильнее, чем необходимо.

Я наблюдаю за тем, как автомобиль движется по дороге, как Ричард затаскивает Дэра в дом, и я не могу удержаться от того, чтобы не проследовать за ними. Мне нужно подслушать их разговор: я больше чем уверена, что там будет что услышать. Я проскальзываю в дом через задний вход, затем попадаю на кухню и падаю прямо в руки Сабины.

Она выслушивает мой плач, и когда я заканчиваю, она просто и спокойно смотрит на меня.