Стерва

– Отлично, – воодушевленно отвечаю ей. – Саби всерьез уговаривает меня подумать о дистанционном обучении. Я уж думала совсем завязать с учебой из-за карапуза, – смотрю на свой живот, поглаживая его рукой, – но, знаешь, ну и что из того, что я буду учиться вне кампуса? Разве это что-то изменит?

Сестра хлопает меня по плечу, справляясь с управлением машины с помощью буквально двух пальцев. Она, похоже, довольна сделанными мной выводами.

– Ну, во-от, видишь, – протягивает, расплывшись в улыбке, – а я ведь говорила тебе, что – это выход, но ты послушала Беллу – не меня.

Заметив ее деланно хмурую мордашку, я треплю сестру за щеку.

– Перестань, просто до меня долго доходит, ты же знаешь.

Агнес не упустит возможности подколоть меня.

– О-о! – смеется она. – Уж я-то знаю.

Мысленно уже пишу список того, над чем мне нужно подумать в ближайшее время. Или лучше просто обсудить это с родным человеком, чтобы услышать совет?

– Мне в любом случае понадобится няня. Врачи больше не видят смысла держать меня в больнице, с завтрашнего дня я снова выхожу на работу. – Вскидываю ладонь, чтобы заглушить еще не начавшиеся возмущения сестры. – Послушай, я смогу работать! – уверяю ее. – Я смогу работать вплоть до рождения ребенка, но, как и обещала, тебе и Саби, за несколько дней до рождения малыша, я лягу в больницу. – Склоняю чуть голову набок. – Мне нужно платить за квартиру, Агнес. Я не жду помощи от тебя. Мне нравится, что я могу сама помочь себе. Спасибо за все, что ты делаешь, но теперь я хочу полагаться лишь на саму себя. К тому же, мне нужно подкопить некоторую сумму, чтобы оплатить няню, когда я выйду на работу в лавку после непродолжительного декрета.

Агнес сворачивает, проехав светофор.

– Ты знаешь, что мама Аарона с удовольствием станет замечательной няней для малыша. Ты ведь тоже отныне часть их семьи, как и я.

– Нет, не знаю. – Да, мать Галлахера младшего располагает огромным количеством свободного времени, но есть слишком много «но». – Никто не в курсе о моем положении, кроме тебя. Что я им скажу? Что я скажу Аарону? Как я все объясню?

Агнес устало вздыхает.

– Я до сих пор не понимаю, почему ты ото всех скрываешь это, Сэм. Отец ребенка давным-давно тусит в Мексике. У этого маленького человека, еще не родившегося, конечно, должна быть семья. И это не можем быть только ты и я.

Какой-то частью своего сознания я понимаю, что она права. Но я привыкла скрывать правду, сейчас мне страшно раскрыть ее. Да и серьезно, как я объясню свое поведение? Все слишком затянулось, чтобы…

– Ты должна выйти из тени, Сэм, – продолжает свою тираду моя близняшка. – Я так устала лгать мужу, – жалуется она, и я ее понимаю.

И все же мне нечего пока на это сказать. Я еще не готова.

– Если моя свекровь выступит в качестве няни, а она это сделает с удовольствием, потому что миссис «Когда вы наградите меня внуками» будет невероятно счастлива новости о прибавлении! – Агнес машет одной рукой, говоря так громко и пылко, что мне уже не слышно играющей из динамиков музыки.

Прокручивая пальцем кончик волос, которые я неизменно выкрашиваю в красный цвет, прикусываю нижнюю губу в раздумьях. Конечно, это предложение очень соблазнительное, и от него весьма сложно отказаться.

– Я все-таки хочу немного подумать.

Сестра закатывает глаза, заезжая во двор дома наших родителей и паркуется возле старого папиного гаража. Не успеваю я дернуть ручку двери, как мама с папой появляются на крыльце. Отец обнимает женщину, что родила нас с сестрой, за плечи. Моя очередь закатывать глаза.

Взбираясь по маленькой деревянной лестнице, я точно не ожидаю того, что мать в слезах кинется мне на шею. Восемьдесят пять процентов моей циничности уверены в том, что эти слезы исключительно фальшивы. А остальные пятнадцать процентов сомневаются, но это все из-за остатков душевности и сердоболия.

– Прекрати, пожалуйста, – несильно отталкивая ее от себя, прошу я.

Она охает, как будто рассчитывала на что-то другое. Отец слабо улыбается мне, но он здраво наверняка оценивает ситуацию, поэтому никаких патрилинейных действий не совершает ни в отношении меня, ни в отношении Агнес.

Они пропускают нас в дом, заходя следом. В гостиной, за большим деревянным столом, где мы обычно все вместе ужинали, накрыто к обеду. И пахнет очень здорово. С неохотой признаюсь, но моя мама готовит превосходно. К примеру, ее ежевичный пирог прославился на всю улицу. А мой желудок скручивает тут же от чувства голода и мысленно я, конечно, облизываюсь, пуская слюни. А с учетом того, что ем я теперь за двоих, мне очень сложно отказаться от еды.

Молча мы с Агнес оставляем сумки в гардеробе, снимаем верхнюю одежду и, пройдя к столу, садимся за него. Мама говорит ни о чем: об ухудшавшейся погоде, о папиных коллегах, которые работают вполсилы, о перебранках с соседями (в которых, я знаю, она же сама и виновата). Я, не комментирую ни одного ее предложения, в отличие от Агнес, просто наслаждаюсь едой. Ох, этот мясной рулет достоин лучшей кулинарной награды!

– А ты что скажешь, дорогая? – слышу, как говорит мама, и после длительного молчания, вскидываю голову, понимая, что обращаются ко мне.

– Аа? – глупо переспрашиваю, удивившись. – Я? – прожевав кусок, отпиваю воды из бокала. – Ну-у,… все очень вкусно.

Папа, приложившись к стакану сока, смеется, пряча улыбку за стеклом. Мама лишь слегка улыбается, и даже теперь улыбка выходит у нее вымученной. Она накладывает всем в тарелку свой знаменитый зимний салат из тушеного мяса.

– Почему бы не перейти к сути дела? – вдруг предлагает отец, и на мгновение мне кажется, что пригласили нас сюда, чтобы убедить отдать ребенка на усыновление.

Но ведь не могут родители быть настолько бесчеловечными?..

– То есть? – спрашивает за меня, Агнес, замерев с вилкой около рта.

Мама поглядывает на отца и своим плечом намеренно задевает его.

– Мы же договаривались ведь, – цедит сквозь зубы она. – После ужина, Морган.

Папа, высунув руки из-под стола, указывает на нас.

– Ну, ты же видишь, они ничего не говорят. Молчат. А я, знаешь ли, не могу из них слова вытягивать.

Моя мать испепеляет отца взглядом.

– Мы так не договаривались, – повторяет она тверже, после уткнувшись в свою полупустую тарелку.

Изучая лица родителей, я отвлекалась от сути. Осушив бокал с водой, я, наконец, взрываюсь.

– Да что происходит, черт возьми?

– Прибереги ругательные слова для другого случая, дочка, – обиженно вставляет отец.

Как ему удается заставить чувствовать меня виноватой, когда, на самом деле, самый главный виновник здесь – он?!

– Ой, папа, пожалуйста… – начинаю я, но Агнес накрывает мою ладонь своей, успокаивая.

Мама, вздохнув, доливает мне воды, и я тут же делаю несколько глотков.

– Нам всем нужно успокоиться, – говорит она, а я перевожу взгляд на настенные часы, которые висят над столом с того момента, как себя помню.

Они украшены резьбой из дерева, вырезаны цветы и узоры. Сколько лет прошло, а часы до сих пор исправно работают и радуют глаз коричневым блеском. Звонок на телефоне Агнес обращает внимание всей семьи на часть стола, где сидит сестра. Песня группы Nickelback, которая играет, когда ей звонит муж, заполоняет крохотную гостиную. Молодая жена извиняется и шагает к выходу из комнаты, чтобы ответить на вызов.

– Ну, что же, – мама сцепляет пальцы вместе и заметно нервничает.

Я вижу, как Агнес, разговаривая с Аароном по телефону, через щель в двери, наблюдает за мной. Я ей киваю, подтверждая, что все хорошо. Пока еще.

– Мама, пожалуйста, не нужно заставлять меня нервничать, – кладу руку на свой живот.

Малыш пока не дергается. К сожалению, он не идет навстречу врачам, и не хочет дать ответ на один из самых важных вопросов: мальчик или девочка? Прячется. Но я рада одному тому, что развивается он хорошо, несмотря на мои переживания и угрозы выкидыша. В голове не умещается то, что однажды я хотела избавиться от него. Этот ребенок стал частью меня, он укрепился в моем сердце, и я люблю его, еще даже не родившегося. Достаточно было услышать стук его маленького детского сердца, чтобы ощутить самые теплые в мире чувства.