Улей. Отверженная

— Я… не хотела разрушать идиллию.

— Идиллию? — На месте, где должна была быть левая бровь, сотканные лоскуты кожи поползли наверх.

— В той жизни были такие моменты, которые хотелось… запечатлеть. Растянуть секунды на несколько минут, а минуты — на пару часов, прожить их и прочувствовать вновь.

— Остановить время?

— Да, вроде того. И Кир мог создавать такие моменты.

— Объект четыре дробь один проявлял сверхспособности?

Я фыркнула. Называть живого, теплого человека, пахнущего мускусом, «объектом» эта стальная башка точно не имела права. Негодование также рождала и система нумерации, казавшаяся раньше такой удобной. Киру присвоили четверку из пяти баллов, потому что мы с ним хорошо «поладили». Единицу он получил, будучи для нас абсолютно безопасным.

«И мухи бы не обидел».

А меня обидел.

— Ники?

Док, кажется, начинал терять терпение. Возня с полоумным существом — не та работа, к которой его изначально готовили.

— Насколько нам известно, в большинстве своем гуманоиды никакими способностями не обладают. Бывают редкие… экземпляры.

Экземпляры? Это точно. Я и имени того мерзкого старика не запомнила, но звался он очень гордо — Декан факультета психологии и нейробиологии. Готова поспорить, он не был Киру ни разу дядей.

— Мой муж ничем таким не обладал. Просто с ним было хорошо.

Что подразумевал для себя Док под понятием «хорошо», я не знала, но мой ответ его удовлетворил.

— О деталях ваших взаимоотношений мы поговорим позже. А сейчас давайте вернемся к тому вечеру и вашей идиллии.

Я проигнорировала его подчеркнутое ударение на последнем слове. Какой толк делиться чувствами с бездушным существом?

— Это не был срыв, такая бытовая мелочь не должна была ни на что повлиять. Если бы только Кир спал…. Я ведь дольше всех продержалась. Около семи лет?

— Две тысячи четыреста двадцать пять лунных суток.

— Продержалась бы еще столько же. — И это была сущая правда, но… — Чертова лампа горела прямо над нами, и свет мог разбудить, а они только заснули….

Самописец держал мой темп и стучал как ненормальный. Запах меда усилился.

Трое сумасшедших в одной комнате.

— То есть перелом эксперимента наступил в связи с достижением некоего пика эмоций, характерных для гуманоидов, а именно любви и заботы о близких, с которым вы не справились. Последствия, к слову, весьма логичные начали стремительно развиваться, и вы потеряли контроль над ситуацией. — Он скорее не спрашивал, а утверждал.

И необъяснимая злость вилась меж скрипучих слов. Хотел в чем-то меня обвинить? Док лучше других знал, как я исправно выполняла свою работу. День за днем, без отпуска и выходных.

«За Королевство, во имя Короны, на благо Королевы».

Но я безумно устала и потому позволила себе расслабиться и наслаждаться жизнью, не нарушая при этом никаких инструкций. Как говорил Кир, все зависит от того, под каким углом смотреть. Жизнь — она как призма. Поверни ее к себе иной стороной, поменяй свое видение — и она окрасится в нужный тебе цвет.

— В любом случае эксперимент с вашим участием стал самым длительным в истории. Королева-Мать, без сомнения, оценит ваш труд и вклад в проект по достоинству. И награда будет соответствующая.

— Верни меня. Обратно.

Самописец аккуратно, почти бесшумно вывел последнее слово и притих.

— Куда? — Откровенная насмешка и едва уловимое любопытство.

— В то же место и время.

Док подумал минуту и покачал стальной головой.

— Проект «Альфа-6» завершен. Вас ждут другие, более важные дела.

Я облизала пересохшие губы.

— Устрой мне аудиенцию с Королевой.

— Зачем? Результаты эксперимента будут изложены в докладе Правящему Совету.

— Я буду просить продлить эксперимент…

— Невозможно.

Ласковый взгляд у Дока получался плохо. В его искусственном лице не было мягких черт.

— Данных же недостаточно. Надо продолжить сбор…

Но он не слушал меня.

— Поразительное слияние с ролью. Кстати, о ней. Какое место в их обществе вы заняли и так удачно в нем укоренились?

— Я была женой и матерью.

Четвертый сорвался. Или, правильнее сказать, дорвался. Мало того, что вдарил всей своей молодецкой силой, так еще и по голове каким-то предметом приложил, скотина. Я не помню и половины из того, что случилось. Командир поведение Четвертого охарактеризовал иначе:

— Действовал по ситуации.

И он же принес сухие, но искренние извинения.

Тридцать первый — талантливый, умный, сверхисполнительный, но последний по силе в руководящем оборонном составе. Должности выше он никогда не получит, да уже и сильно потрепанный, к тому же. Короне такие не нужны.

Четвертый это понимал, стоял у него за спиной и гадливо улыбался.

— Рад твоему возвращению, Вторая. — Он помахал мне рукой.

— Ники.

— Да, мы наслышаны, что ты подцепила эту… заразу.

Имя — это не зараза.

— Жаль, Командир не позволяет выбить ее из тебя. Я бы с удовольствием помог. По старой дружбе. Но, увы, скован приказом. — Мощные двухметровые крылья затрепыхались, выражая несогласие.

Широкие плечи, стальная грудина и толщина рук, наверное, с мою талию. Будь нос ровнее и подбородок «полегче», черты лица были бы приближены к идеалу. Красивый и невероятно сильный. Чем и обделила Четвертого Королева-Мать, так это мозгами. Зато дурного нрава было с избытком.

— Ники, Док сказал, что ты еще не совсем здорова и за тобой нужно какое-то время понаблюдать. — Командир провел рукой по гладкой стенке камеры. Та, отзываясь на прикосновение, покрылась местами рябью. — Ты же понимаешь, что эти временные неудобства — обычная мера безопасности.

Их безопасности, не моей.

Иначе они не стали бы заточать меня в мою же ловушку, такую образцовую и прочную, не имевшую ни одного изъяна. Камера-восьминожка — мое единственное достойное творение. Случайное. Но разве незапланированных детей любят меньше?

— Я не сильно его?..

— Да было б что там портить. — Командир махнул рукой. Этот фамильярный жест совершенно не вязался с его строгим видом. — По мне, он стал даже симпатичнее — появилась симметрия и отвалились, наконец, эти нелепые брыли на подбородке.

Это была борода, которую почему-то никто не признавал, хоть я и старалась — не смогла отказать умирающему в последней просьбе.

— Разведчик из тебя — хоть куда, а вот скульптор хреновый.

— У тебя просто отсутствует абстрактное мышление. Док счел ее годной.

— Настолько годной, что умирать передумал, — усмехнулся Командир. — И за что ты его теперь наказала? Страдать же будет без своих брылей.

Четвертый довольно осклабился. А мне было неприятно испытывать на своей шкуре профессиональные уловки начальства. Мог бы просто спросить. Излюбленный способ — навести мосты дружбы, а потом по ним же броситься в атаку — выглядел до отвращения лицемерным.

— Он утверждал, что все было не по-настоящему.

— Да, это был лабораторный эксперимент. Смоделированный…

— Вранье! — Тело, еще слабое, со шрамами, не смогло удержать всплеск силы. Получив свободу, она хлестнула огненной лавой по стенке камеры. Я на мгновение ослепла, потому и не увидела реакции своих визитеров, лишь услышала, как Восьминожка довольно заурчала, радуясь полученной пище.

— Зачем мне тебе врать?

Было сложно и как-то противоестественно не верить Командиру. Он, впрочем, благоразумно отступил на пару шагов — сомневался в надежности моей ловушки. А Четвертый, наоборот, подался вперед с каким-то нездоровым блеском в глазах.

— Приказ.

— Чей?

Вопрос был риторическим, но для порядка я пожала плечами.

— Ты не центр мира, Вторая. Да, ты продержалась дольше всех, о твоем рекорде гудит весь Улей. Но Королева-Мать сейчас занята иными проблемами. Она взглянет на финальный доклад Дока, но просила передать, что аудиенцию придется отложить.

— Я точно помню…

— Верь Королеве, а не своей памяти, — прозвучало излишне жестко.