Контракт стервы

Фрэнки

Мы вышли во двор через главный вход.  Вдоль брусчатых дорожек, разделенных клумбами, горели фонари: их специально включали для Столетовых, чтобы ноги не поломали в темноте, возвращаясь к себе. На улице морозило с утра, но к вечеру потеплело, и, кажется, собирался дождь. Температура была минус два-три градуса, жди утром гололед.

У подъезда была запаркована машина Егеря, серебристый «мерседес». Максим разблокировал замки, открыл дверь со стороны пассажира и непререкаемым тоном сказал:

– Садись.

Я вдруг поняла, что впервые за эту неделю боюсь его. Но мне было холодно, а в салоне – тепло, поэтому я на негнущихся от тревоги ногах подошла к машине и забралась внутрь. Дверь хлопнула, резанув по нервам, и Максим занял место водителя. Он взял из бардачка некую безделушку и спрятал во внутреннем кармане черного пиджака. На заднем сиденье лежало пальто, но я пребывала в такой растерянности, что не посмела дотянуться до него и прикрыть свои голые плечи.

Я не знала, чего ожидать, но Максим все равно удивил меня, заявив:

– Ты не будешь участвовать ни в каких идиотских гонках.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

Дрожавший в уголке сознания слабый дух тут же взбунтовался.

– У меня в жизни достаточно диктаторов, поэтому я буду делать то, что посчитаю нужным.

– Ух ты, гордость вдруг проснулась? – насмешливо спросил Максим. Он казался пьяным, хотя за ужином едва ли сделал глоток вина.

– Зачем ты приехал?

– Соскучился.

Он нажал кнопку под креслом, и оно отъехало назад, освобождая пространство для… меня?

– Как прошла встреча с другом Борей?

– Хорошо.

– О чем говорили?

– Это тебя не касается. – Я нервничала, не знаю почему. Что-то в тоне Максима отталкивало меня, но он не дал мне возможно погрузиться в сомнения и сказал:

– А что меня касается? Чего мне можно касаться? Тебя, например, можно?

Я растерялась.

– Пересядь ко мне. Хочу тебя обнять.

– Ты с ума сошел! Камеры везде!

– И что? Ты же у нас взрослая девочка и решила делать все, что хочешь.

– Да, но…

Максим резко подался ко мне, сгреб в охапку и пересадил к себе, так что я оказалась верхом на нем. Я дернулась, чтобы слезть, но он завел мои запястья мне за спину и до боли сжал их одной рукой, а второй накрыл затылок, толкая на себя. Потерся щекой о мою щеку и прошептал:

– Я правда соскучился. – С этим он потянулся к моим губам, грубо сминая их своими, раздвигая языком и глубоко проникая в рот.

Аромат ванили и табака подействовал как афродизиак. У меня в глазах потемнело, страсть мгновенно вымыла из сознания панику и остатки здравого смысла. Я мысленно отмахнулась от опасений, поддавшись знакомому приливу адреналина: не важно, потом у охраны запись украду. Никто не узнает.

Как только я расслабилась, Макс освободил мои руки. Судорожно сдвинул вверх ткань юбки, обхватил за бедра и потянул на себя, заставляя меня приподняться на коленях. Я обняла его за шею и закрыла глаза, наслаждаясь откровенным поцелуем, нетерпеливым, словно мы год не виделись.

Максим погладил меня между ног и, сдвинув полоску белья, погрузил в меня два пальца; второй рукой он жестко обнял меня за поясницу, тесно прижимая к себе, и начал ритмично, умело двигать во мне пальцами. От напряжения меня захлестнуло жаркой, удушающей волной, и я с силой впивалась в рот Максима; казалось, не смогу вдохнуть без него. Ускоряя движения, он надавил на вершину клитора подушечкой большого пальца, нежно обвел по кругу один раз, второй – и я задрожала всем телом, меня начало сотрясать в экстазе. Я тихо всхлипывала, стараясь не сорваться на громкий стон, и теснее льнула к Максиму, потому что хотела стать еще ближе к нему.

Он долго не отпуская меня, гладил бедра, целовал в шею. Но потом облизал губы и сказал хрипло, с ноткой безумства в голосе:

– Биохимия между людьми – сволочная вещь. Тебе обидно, наверно. Пытаешься ответственно отработать контракт, а я жить не даю. Приезжаю к тебе домой, веду себя, как подонок. А ты отказать не можешь, хотя должна.

Я долго пыталась прийти в себя и осознать его слова. Я даже не сразу вспомнила, какой именно контракт он имеет в виду. А когда поняла, то на смену блаженству пришел жуткий, холодный страх. Не такой, как с отцом, когда я боялась потерять Тару или «Константу». Другой… болезненный, словно мне грудную клетку распороло надвое. Потому что я боялась потерять человека.

У меня даже губы онемели, когда я пробормотала:

– Не понимаю, о чем ты.

– О том, что я все знаю. О твоем контракте.

– Максим, не… – Но он перебил:

– Да-да, знаю. Ты не хотела, оно всё само, ты случайно. Но я сговорчивый. Поэтому решай, выбирай, прямо сейчас. Либо ты остаешься с отцом – и стираешь мой номер телефона из памяти. Либо идешь к себе, собираешь вещи и уезжаешь со мной.