Страница 3 из 23
И все же самый радикальный сдвиг в немецкой военной культуре произошел с участием наших главных героев. После тяжелого завершения конфликта некоторые небольшие радикальные группы правого крыла, часто состоящие из людей слишком молодых, чтобы успеть побывать на фронте, начали заявлять права на наследие войны22. Там, где немецкие евреи когда-то помогли сформировать подход Германии к конфликту, после войны их стали постепенно отодвигать на второй план, поскольку правые политические силы смотрели на конфликт как на средство легализовать собственное существование. Впрочем, эти сдвиги происходили крайне медленно. В них, разумеется, не было ничего предопределенного или неизбежного. В первые годы после войны некоторые немецкие евреи сохраняли активный интерес к многообразному наследию войны, будь то вопрос о позиции Германии на востоке или быстрый рост политического насилия после революции. И только по мере того как в конце 1920-х годов стал укрепляться антисемитизм, позиция евреев в этих вопросах стала гораздо более шаткой.
Национал-социалисты, ставшие подлинной силой в период Великой депрессии, по мере укрепления собственных позиций дали новую жизнь наследию конфликта 1914–1918 годов. Самозваная партия войны, возникшая среди потрясений войны и революции, всегда придавала большое значение опыту Первой мировой, милитаристическим ценностям и свержению «диктата» Версальского договора23. Но лишь после прорыва на выборах в сентябре 1930 года партия Гитлера получила возможность до основания переиначить наследие войны. Впрочем, вскоре после этого ее влияние очень быстро стало ощутимым. Это движение вознесло на пьедестал погибших на войне, изменив существующую культуру памяти в Германии; оно стремилось воссоздать внешнее единство августа 1914 года через идею «Volksgemeinschaft» («народной общности») как средства исцелить социальную разобщенность и защищалось от второго «удара в спину», преследуя тех, кого обвиняли в содействии поражению Германии в 1918 году: евреев и коммунистов24. Все это было подготовкой к будущей всеобщей войне, пусть и невиданного прежде размаха. Восточная Европа оставалась предметом территориальных притязаний Гитлера, но, в отличие от Первой мировой войны, это была лишь стартовая точка, а не конец мечты об экспансии25.
Во время Первой мировой войны никто – ни евреи, ни остальные немцы – не мог представить, что опыт войны оставит опасное наследие, которое послужит питательной средой для второго столкновения, куда более смертоносного. Но произошло именно это26. Путь Германии через годы Первой мировой не только дестабилизировал немецкую политику и общество, он сделал ее народ подвластным духу насилия и разрушения. Другие правые группы Германии тоже заигрывали с этим наследием, но понадобилось национал-социалистическое движение, чтобы применить его ко Второй мировой войне. Но в этом новом конфликте немецкие евреи уже не входили в число главных героев, напротив, они стали его жертвами, истребленными вместе с еще шестью миллионами европейских евреев в развязанной национал-социалистами войне геноцида и разрушения.
I. На пороге
В середине июля 1914 года, когда Европа уже очутилась на грани мировой войны, генерал фон Клейст, дряхлый ветеран войн за объединение Германии XIX века, нашел время написать статью для консервативной «Kreuz-Zeitung». Темой ее стала не военная стратегия или последние новинки оружия – судя по всему, важные проблемы в то время, – а вопрос, допустимо ли евреям быть офицерами в армии. Клейст твердо придерживался мнения, что евреям присваивать офицерские звания не следует, и приводил ряд причин для этого. «Армия расово чиста» – так звучала одна из них. «Германия – исключительно христианское государство» – такова была другая1. Во всех аргументах своей статьи Клейст ломился в открытую дверь. Консервативные слои Германии уже давно придерживались мнения, что евреям не подобает принимать командование над солдатами-христианами. Прусский офицерский корпус, члены которого, как правило, питали к евреям крайне мало уважения, также не видел особых причин изменять существующее положение.
Ко времени написания статьи Клейста прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как последний еврей стал офицером запаса в прусской армии, хотя ситуацию в Баварии можно назвать чуть более благоприятной – там была горстка офицеров-евреев2. Но многие евреи с безупречной биографией, которые в других обстоятельствах получили бы офицерское звание, остались без повышения. Их назначению в армию помешала расовая подоплека отбора. Немецкое военное ведомство придерживалось стойкой идеи физических качеств, присущих хорошему бойцу. В ход шли понятия ярко выраженной храбрости, бесстрашия и агрессии. Как и в других обществах того времени, преобладало убеждение, что у некоторых «рас» эти черты присутствуют, а у других – нет. И в той мере, в какой дело касалось немецкой армии, евреи оказались во второй категории и потому были обречены на сомнительные бойцовые качества. Ярлык трусости, долгое время висевший на евреях, оказалось очень трудно сбросить. В результате военным врачам было нетрудно признать еврейское тело негодным как слабое, немощное и второсортное3.
Это глубоко укоренившееся отвращение к офицерам-евреям не останавливало евреев, стремящихся получить офицерские звания. Альберт фон Гольдшмидт-Ротшильд, член богатой франкфуртской семьи банкиров, претендовал на звание офицера запаса в 1904 году. Бернгард фон Бюлов, бывший в то время канцлером, вмешался, чтобы поддержать юношу, но безуспешно. Как показала история с Гольдшмидтом-Ротшильдом, даже богатство и влиятельность не могли купить немецкому еврею пропуск в ряды офицерства4. Еврейские общины, разозленные таким обращением, долго добивались изменений в процессе продвижения по военной службе. Но это привело лишь к большому количеству дискуссий. С 1904 года вопрос о евреях в качестве офицеров обсуждался в Рейхстаге практически ежегодно, но каждый раз без каких-либо решений. С гораздо более примирительными интонациями, чем могли быть у Клейста, военное министерство раз за разом продвигало идею, что при раздаче офицерских званий оно свободно от любой дискриминации. Может быть, так оно и было, но вопрос о шокирующе малом числе офицеров-евреев оставался без ответа5.
И все же не прошло и двух недель после того, как Клейст выступил в защиту дискриминационных практик в армии и ситуация коренным образом изменилась. В августе 1914 года, вступив в войну на стороне своего центральноевропейского союзника, Австро-Венгрии, Германия быстро оказалась вовлеченной в глобальный конфликт. Когда армия сражалась на всех фронтах, Военное министерство больше не могло себе позволить быть привередливым, ему были нужны все люди, до которых оно могло дотянуться, в том числе те, кому случилось родиться евреями. К восторгу еврейской прессы, встречавшей происходящее с ликованием, немецкие евреи стали получать повышение по службе, и имена первых немногочисленных офицеров запаса еврейского происхождения были перечислены в газетах для потомства6. Не было сомнений, что Германия быстро преобразилась за лето 1914 года. Казалось, путь к войне наконец сделал немецкий народ единым целым, стирая былые внутренние раздоры, объединяя евреев и остальных немцев во имя единой национальной идеи. Может быть, со временем и оказалось, что жизнь этой иллюзии очень коротка, но летом 1914 года многие охотно верили в нее.
Далекие убийства и далекие войны
Бурные события этого лета начались с того, что, на первый взгляд, должно было остаться простым путешествием на автомобиле, но никогда еще короткая поездка не оборачивалась настолько разрушительными последствиями для мира. Эрцгерцог Франц Фердинанд, наследник престола Австро-Венгрии, 28 июня находился с официальным визитом в столице Боснии – Сараеве. Уже чудом избежав одного покушения на убийство утром, Франц Фердинанд и его супруга София рискнули снова поехать на автомобиле в тот же день. Как оказалось, это была роковая ошибка. Когда кортеж медленно пробирался по центру города, молодой боснийский националист, серб Гаврило Принцип, воспользовался шансом; он подошел к машине с открытым верхом, вытащил револьвер и с небольшого расстояния выстрелил в эрцгерцога и герцогиню. Правящая верхушка Австро-Венгрии, уже с трудом сохранявшая целостность лоскутной империи, отреагировала на убийства с потрясением и гневом, но и с примечательной решимостью. Ответом, как они представляли, было начало военных действий против Сербии. Еще не все в тот момент это понимали, но дорога к мировой войне была проторена7.