Страница 37 из 43
Догерти был тронут. Он обнял Бирюлина, для чего Бирюлин должен был нагнуться, и сказал:
— Спасибо, Бирюлин, и тебе, и всем нашим молодцам. Но только нам придется непременно разойтись: порознь мы, может быть, как-нибудь и уйдем от этих дьяволов; ну, а вместе никак не скроемся, и все мы попадем в их лапы!
Бирюлин поник головою, — он понимал, что командир прав…
2
Сдача батареи. Фельдфебель Бирюлин. Поиски револьверов. «Капитан убит». Осмотр. «Заверняев Иван». Прыжок в бездну.
На другой день 5-ая батарея с раннего утра была уже во дворе Нижегородского Военного училища. Четырехугольный плац был со всех сторон окружен двухэтажным зданием училища. Юнкера помещались во втором этаже, в который вели снизу две лестницы с противоположных концов здания, так что, поднявшись по одной лестнице и пройдя половину всего здания, можно было спуститься по другой.
Было ясное, но холодное утро. Догерти, одетый в полушубок с капитанскими погонами и с двумя прорезами на груди, водворял порядок; одну руку он все время держал в прорези на груди, как будто бы защищая ее от холода, а на самом деле он не выпускал из руки револьвера, ибо чувствовал, что ежеминутно могла разыграться трагедия.
Скоро явился адъютант, представитель командующего войсками, а затем во двор ввалилось человек пятьдесят «приемщиков»: матросов, артиллеристов без погон и каких-то юрких людей, одетых в штатское, но которые распоряжались всем и с наглым видом отдавали приказания. Вся их толпа, бывшая безоружной, смотрела хмуро, злобно, но вела себя сдержанно, видимо, побаиваясь стоявших и сидевших на своих местах, около орудий и на передках, людей 5-й батареи.
Догерти спросил адъютанта:
— Кому же мне прикажете сдавать оружие?
— А вот… Кто у вас, товарищи, приемщик? — крикнул адъютант.
— Я, я буду приемщик, — выдвинулся здоровый, рыжий и наглый солдат-артиллерист.
— Я командир всех батарей!
Догерти начал сдачу по подробным ведомостям, заготовленным им за ночь.
— Ну, что там еще, — заговорил рыжий, — давайте все валом, а то одна волокита!
— Или принимайте все правильно и точно, по закону, или я прекращу сдачу, — заявил Догерти.
Рыжий чертыхнулся, но принужден был повиноваться.
Скоро сданы были орудия, зарядные ящики, снаряды, кони, сбруя, шашки… Шашки самого Догерти и Воскресенского также были сданы…
Наконец, ведомости были скреплены и подписаны Догерти и каракулями приемщика и затем переданы адъютанту, чувствовавшему себя очень скверно. Получив бумаги, он тотчас же исчез.
— Ну, товарищи, айда сюда, — крикнул рыжий солдат двум толпам своих единомышленников, запружавшим оба въезда во двор.
Догерти увидел, что небольшая кучка людей его батареи потонула среди нахлынувшей орды бунтовщиков, которые, в противоположность «приемщикам», — были все вооружены винтовками с примкнутыми штыками, а многие — еще шашками и револьверами.
— Ну, сукин сын, — обратился рыжий к Догерти, — теперь мы с тобой поговорим!..
Голова Догерти лихорадочно работала, как бы найти выход из этого положения; но его окружала толпа вооруженных солдат с звериными лицами. Заложенная в прорез полушубка рука сжимала револьвер, чтобы в критическую минуту пустить себе пулю в лоб.
— Я знаю, что вы меня сейчас убьете; но глядите, — там изо всех окон смотрят юнкера, а у них могут быть револьверы: они откроют по вас стрельбу из окон, и я не хотел бы, чтоб из-за меня одного погибло бы несколько десятков ваших жизней.
Аргумент этот, по-видимому, произвел впечатление.
— Нет, с. с., — снова заговорил рыжий, — мы тебя убьем не здесь, а сведем туда, где ты положил сотни наших своей батареей; да убьем не просто, а так, чтобы мать твоя испугалась бы родить тебя, если б знала твою смерть! Да и мерзавца твоего фельдебеля туда же вместе с тобой отправим!
— Эй вы, сволочь, — крикнул Бирюлин, — запугать думаете нас? Врете, не на таких напали! — И он, сложив руки на груди, презрительно плюнул в сторону рыжего.
Толпа зарычала. В тот же миг десяток штыков вонзился в Бирюлина, и гигант, который продолжал ругать бунтовщиков, — был поднят штыками на воздух. Через момент тело его наклонилось и рухнуло вниз.
— Ну, такой сякой, — теперь скоро твоя очередь, — кричали солдаты, подступая к Догерти.
Капитан хорошо видел, что толпе, разожженной кровью, ничего не стоит разорвать его на куски, — стоит только начать одному… Поэтому Догерти подступал вплотную к каждому солдату, говоря с ним, чтобы тому было невозможно нагнуть ружье и воткнуть в него штык.
— Ребята, — убить вы меня всегда успеете: но смотрите, там глядят юнкера, — а револьверы у них не отобраны!
— Ты знаешь, где револьверы? — спросил рыжий.
— Знаю, — хотя в действительности идея о револьверах пришла ему на ум лишь тогда, когда он увидел лица юнкеров, выглядывавших из окон; он отлично знал, что в вооружении юнкеров пехотного училища револьверов не бывает. Ружья же у юнкеров были отобраны раньше. — «А ведь я никогда в училище не был», — промелькнула мысль в голове у Догерти.
— Нужно отобрать у них револьверы… Ну, веди, показывай, — продолжал рыжий.
— Что же, — сказал Догерти, — кто пойдет со мной? Как по вашему, сколько нужно людей, чтобы я не убежал от вас?
— Что ж, четырех довольно, — сказал рыжий, оглядывая невысокую фигуру офицера.
— Ну, пойдем, — произнес Догерти, обращаясь к нескольким ближайшим солдатам, и направился ко входу на лестницу. За ним шли четверо бунтовщиков с ружьями.
Догерти чувствовал, что, если он не создаст теперь какого-либо выхода, — то такой возможности больше ему никогда не представится.
В крайнем случае, нужно было оттянуть неизбежную, безусловную и мучительную смерть. Он стал подниматься по лестнице. На площадке второго этажа были две двери: одна — направо, другая — прямо. Не показывая вида, что ему незнакомо расположение комнат, он уверенно открыл правую дверь. Перед ним была довольно большая, почти пустая комната: на противоположной стене, — полуотворенная дверь; направо, у стены, между окнами, стоит небольшой столик с выдвижными ящиками. Налево, у другой стены, стоял поручик Воскресенский с каким-то офицером, вероятно, бывшим служащим училища, но на котором погоны были сняты.
Солдаты тоже вошли и остановились у входных дверей. Догерти подошел к столику и выдвинул наполовину верхний ящик: он был пустой.
— Здесь были револьверы: не знаете ли, где они? — обратился Догерти к Воскресенскому, отходя от стола.
Солдаты инстинктивно все обратились к молодому офицеру. Но не успел удивленный Воскресенский что-либо ответить, как Догерти бросился к полуоткрытой двери, проскочил в нее и закрыл ее за собою. Он очутился в небольшой пустой комнате, из которой вели две двери: одна — прямо, другая — влево. С животным инстинктом, просыпающимся в человеке в минуты смертельной опасности, Догерти в один момент наметил план действий: он бросился к левой двери, ведшей в небольшой, но пустой цейхгауз, — судя по голым полкам и, став за открытой дверью, — прикрылся ею…
Солдаты в первый момент были поражены и растерялись, а затем бросились, — сначала к столику, а потом за убежавшим. Но этих двух или трех секунд и нерешительности было достаточно, чтобы Догерти выполнил свой маневр.
Когда солдаты ворвались в следующую комнату, один из них заглянул в пустой цейхгауз, и, конечно, не заметил прикрытого дверью Догерти; затем все солдаты бросились в следующую дверь, ведшую в помещение юнкеров.
— Где капитан? Убег, убег, — кричали они.
Пробегая помещение роты и не видя нигде Догерти, они добежали до двери в противоположном конце ротного помещения; не догадавшись оставить кого-либо на карауле в роте, все они сбежали по второй лестнице вниз, предполагая, что Догерти скрылся именно этим путем.
Этого капитану только и нужно было. Как только топот солдатских сапог затих, он тотчас же вышел из своего убежища и вошел в помещение юнкеров. Юнкера были в полном курсе дела: часть происшедшего они видели из окон, часть поняли из слов пробегавших солдат.