Страница 53 из 84
Он сидел, весь в лучах заходящего солнца, падающих на него из окна кабинета. Лучи солнца играли в чёрных кудрях его волос, взлохмаченных руками любовницы, в белоснежных кружевах рубашки, искрились в гранях золотой цепочки и драгоценных камнях медальона, покоившегося на обнаженной его мощной груди.
Наконец, словно очнувшись, он скользнул отчужденным взглядом по даме, мельтешащей перед его глазами, встал с кресла и устало направился к окну…
Живописный пейзаж за окном его кабинета, казалось бы, полностью завладел им… На самом же деле он терпеливо выжидал, когда же женщина, вымученная его безразличием и безмолвием, разочаруется в нем окончательно и наконец-то примет самостоятельное решение – удалиться навсегда, оставив его в вожделенном покое. Он поступал так всегда и со всеми не угодными ему уже «Любушками»… Это было методом его расставания с ними…
Вот и сейчас, заполучив от очередной своей любовницы всё то, что ему требовалось, он целенаправленно топил её, как и всех предыдущих, в бездне своего ледяного безразличия… В бездне своего безучастия к её потугам хоть за что-то зацепиться в разговоре с ним и, сумев нащупать верный к нему подход, вновь заинтересовать его собой, чтобы пробудить в нём утраченный к себе интерес.
Стоя у окна с вложенными в карманы брюк руками, он терпеливо выжидал, когда же дама наконец-то наберется благоразумия и оставит его в покое… Оставит навсегда!!!
Опустошённая истерикой и суетливой беготней из угла в угол по кабинету, дама устало подошла к креслу и присела на самый его краешек… Барон спиной чувствовал всю глубину терзающих её душу чувств, её мольбу о пощаде. Исподволь он оглянулся… За его спиной сидела постаревшая женщина с опухшими от слез глазами. Неожиданно он отметил для себя, что смотрится она гораздо старше тридцати своих лет… Отметил, что всё наносное, неискреннее, что было ей свойственно, а ему чуждо и отвратно, вдруг улетучилось куда-то… Былая её уверенность в своей неотразимости – утрачена… Перед ним сидела не знакомая ему, сломленная судьбой женщина. Барон снова отвернулся к окну…
Она же, сидя в кресле, через пелену слёз, застилающих её глаза, с тоской смотрела на предмет своего обожания, на ненаглядного своего пана Стефана, стоящего к ней, увы…. уже спиной…
С трудом оторвав от него свой взгляд, она перевела его на большой портрет в позолоченной раме, висящий тут же, на стене его кабинета, непосредственно над диваном-оттоманкой. Портрет был написан маслом и представлен на нём был сам он, барон Ордоновский, владелец данного поместья.
Художник запечатлел его возлежащим на оттоманке, покрытой восточным ковром, среди многочисленных подушечек и валиков с кистями. Взгляд его был задумчивым, одет он был в восточный халат, сшитый из красного индийского шелка и расшитый золотой нитью. Голову его украшала красного цвета круглая шапочка, к самой верхушке которой была прикреплена черная шелковая кисть. В руке он держал мундштук от стоящего рядом с его оттоманкой кальяна.
Она ласкала взором его большие, подернутые легкой поволокой карие глаза, глядящие на нее с портрета… его чёрные локоны волос… его чувственные, слегка приоткрытые уста, из которых выплывали клубы кальянного дыма, удачно отображённые художником на его портрете.
Она любовалась его тонкими длинными пальцами, которые держали мундштук этого самого кальяна. Она знала эти пальцы… Знала, как они умеют нежно ласкать… Даже отчетливо помнила их прикосновение к своему телу, к своим устам. Страшно, страшно даже подумать, что можно навсегда потерять предмет своего обожания, любовь всей своей жизни – Ясно Вельможного пана Ордоновского! Мужчину, который, как ей казалось, уже был у нее практически «в кармане»…
«Что же произошло с тобой, любовь моя?.. – всё задавалась и задавалась она мысленным вопросом, не сводя с его портрета глаз… – Почему?.. Почему ты так резко надумал прервать наши с тобой отношения, в которых, время назад, всё было так безоблачно и надежно?..».
С нескрываемой страстью всматривалась она в образ своего возлюбленного, задумчиво смотрящего на неё с портрета. Она жаждала прижаться к его большому, сильному телу. От этого желания у нее щемило в груди. Она желала его!.. Желала вновь и вновь целовать шелковистую кожу его лица, большие его, томные глаза, мягкие трепетные губы. Желала снова зарыться лицом в его мягких черных кудрях и почувствовать, как атласное покрывало его страсти окутывает ее тело. Желала вновь услышать бархатный тембр его баритона, когда, лаская ее, он в очередной раз будет шептать ей на ушко слова, повторить которые вряд ли кому-то еще удастся… Она перевела взгляд с портрета на него, на своего возлюбленного пана Стефана, стоящего сейчас к ней спиной у окна, и вновь стала ласкать глазами его роскошные черные кудри, широкую спину, длинные стройные ноги.
– Стефан!.. Я люблю тебя… Люблю… – непроизвольно прошептали ее губы… – Люблю, слышишь меня?!! Безумной страстью люблю…
Что же касается барона, так он даже и не шевельнулся в ответ на её страстный призыв… Продолжая всё так же стоять к ней спиной, с вложенными в карманы брюк руками, он безмолвно смотрел в окно. А мысли его… уже были далеки от этой дамы, стенающей сейчас за его спиной…
Внезапно он поймал себя на мысли, что вид из окна его кабинета ему крайне приелся… Нет, не приелся!.. Надоел до самых чертей!!! А в это время, в памяти его, стал всплывать образ молодой очаровательной женщины из гарема Шаха, с которой он когда-то давно провёл страстную, незабываемую ночь любви. Звали ее Айсель, что в переводе с турецкого означает «Луноподобная». Барон навсегда запомнил её имя. Она была наставницей у наложниц Шаха и получила эту должность благодаря тому, что проработала в его гареме наложницей около десяти лет.
До чего же она была хороша собой!.. Изящная, как статуэтка, с гибким, как лоза станом, с роскошными длинными волосами. А глаза!.. Глаза, как у лани, и с такими же длинными, закрученными кверху ресницами. Она была много старше молодого пана Стефана и в совершенстве владела искусством обольщения мужчины, умением доставлять ему наивысший пик наслаждения. Делала она это с особым изяществом и, вместе с тем, с томным кокетством, с едва скрываемой страстью…
«Ух, ты, чертовка!.. – с глубоким сладострастием вырвалось из уст Ясно Вельможного Пана. – Где ты теперь, Айсель?! Малышка моя ненаглядная! Обольстительница ты моя талантливая! Отзовись!.. Отзовись, медовая ты моя!..» – стал он её мысленно звать к себе, вспоминая в это время о тех безумствах, которым придавался вместе с ней в гареме Шаха. От этих воспоминаний его тело стала окутывать приятная нега…
Барон прекрасно знал, что европейцы, измученные пуританским воспитанием, факт безумных оргий в гареме относят к азиатскому распутству. Но для азиатской морали это всего-навсего естественный процесс… Гарем – это тайна… Это место, которое не доступно простому смертному. Не он ли, тогда ещё двадцатилетний пан Стефан, стал избранником судьбы и, благодаря своему другу Асфандияру, высокопоставленному лицу из резиденции Шаха Насер ад- Дин Шах Каджара, попал-таки в те далекие времена в сокровенное это место, недоступное для непосвященных, в Святая Святых, во дворец самого Шаха…
Женщин в гареме Шаха в качестве рабынь и наложниц молодой пан Стефан повидал много. Были там и грузинки, и негритянки, и черкешенки. Молодых женщин в гарем Шаха подбирали с 12–14 лет, и не только по красоте лица и тела или еще по здоровью – главной составляющей женщины являлся её ум. «Дурочки» в гареме были не востребованными. Ведь Шаху нужны были не просто женщины, но и талантливые собеседницы, поэтому искусству беседы их обучали на протяжении нескольких лет.
Но, к сожалению, не каждой из них выпадал счастливый жребий получить от своего повелителя букет цветов и сладости в подарок. А ведь это означало, что её приглашает к себе на ночь сам владыка, желая разделить с ней свое любовное ложе. Так и оставались многие из них не тронутыми своим хозяином ни единого раза за всё время своего пребывания в гареме. В тягостном ожидании этого желанного приглашения проводили они многие годы. Годы в тоске, зависти и ревности к своим более удачливым соперницам…