Страница 77 из 92
Позвал его — и тянет резину.
И сидит в противогазе. И те двое у входа — в противогазе. Точно от него, Баранова, исходит какое-то нездоровое излучение.
«Вот положу рапорт ему на стол! Достану ручку, попрошу у него же лист бумаги — и напишу рапорт. Об увольнении из рядов Вооружённых Сил. Дембель! А, свин в противогазе?»
И Тоня одобрит. Первый антивоенный шаг, скажет ему.
А потом они вместе придут к этому жирному дуриле в противогазе и сделают шаг номер два.
Сфотографируют его — и отправят «Портрет со стаканом воды» в антивоенный журнал. Пусть люди повеселятся.
А третьим шагом…
Он ведь не слушает Лысова.
Но кто бы стал слушать этого борова?
Лысов рассказывал ему о своей вчерашней пьянке. Сколько таких рассказов выслушал Баранов!.. «Водка — стержень российской армии». Это Тоня извлекла из какого-то журнала. Его Тоня могла бы в первые годы Ельцина сделать неплохую карьеру как пацифистка. Или в последние годы Горбачёва. Но теперь в армию идут одни лоботрясы. Раньше призывники «косили», а нынче, наоборот, все психи и больные желают, чтобы их взяли служить. И многие, говорят, рвутся остаться на сверхсрочную. Приспособятся там — и остаются. На гражданке безработица, да и к кадрам требования ужесточились из-за кризиса, и из-за того, что образование нынешнее ни к чёрту не годится, — а тут и работать не надо, покрикивай себе на срочников, и вокруг тебя такие же как ты, друг дружку понимающие и одобряющие.
В общем, нынче пацифизм в моде, да не в той. Числом пацифизм ослабел. Ну, так зато для критики есть простор: не только дедовщина с кумовщиной да землячеством…
И что это он так разошёлся? Откуда в нём этот приступ самокритики? Тоня, Тоня, Тоня. И Рая. Ему хочется повидаться с ними. Просто вернуться с домой, убедиться, что с ними всё в порядке, вернуться сюда, к этому жиртресту в противогазе, и подать ему рапорт. Дослужить, сколько Родина заставит (полгода, год), — и уволиться.
— …Проснулся, — рассказывал облвоенком, — я поздно. Шутка ли: глаза открыть не мог. Думал уж, что и нет у меня глаз. Выбили вчера. Драка была там какая-то, кто-то бил кого-то, а я то ли смотрел, то ли тоже бил… Взял за ресницу, открыл один глаз. Потом второй. Пока второй открывал, первый закрылся. Ну, думаю, одним глазом на часы посмотрю. Посмотрел. Ну всю службу проспал! А мне ещё ехать от губернатора. Ещё марафет наводить.
Ладно, подполковник, — сказал областной, — вижу, тебе это скучно. Согласен. И мне скучно. Всё равно не помню ни хрена.
«А где Рая? — подумал Баранов. — Никого нет. Почему здесь никого нет?»
У него заныло сердце.
«Из-за чего противогазы? Что с Раей? Почему Лысов морочит мне голову? Зачем рассказал мне о пьянке? Об опоздании? При чём тут губернатор и мэр? Надоело. Хочу забрать отсюда мою жену и уехать. Пусть Родине служат другие. Вот эти, с графинами и в противогазах».
— Я знаю, о чём ты хочешь спросить, но выслушай. Иначе не поймёшь. Я бы на твоём месте не поверил. Пока ты добирался сюда через пробки, многое переменилось. Да и раньше… И так переменилось, подполковник, что и… В общем, слушай. Я начну с того, что ты знаешь. Так тебе будет проще воспринимать.
Областной почесал противогаз на щеке.
Проще воспринимать — что? Баранов вдруг вспомнил, что районный говорил ему про областного: любит вызывать к себе, чтобы сообщить печальные вести. О смерти. Хобби у него такое, страсть такая, сказал районный. Это было, когда Баранов, в то время майор, был назначен на должность начальника отделения в Ленинском РВК.
— Инфекция, — сказал Лысов. — Эпидемия. Никто не знает, откуда она пошла, никто не знает, что за вирус. Один омоновец мне сказал: будет зачистка. Другой сказал: тут единичные случаи, это дело врачей и милиции. Третий, их главный, майор, сказал, что ничего не скажет, что тут милицейская тайна. Я одно усвоил: в городе распространяется какая-то новая болезнь. Передаётся вроде как грипп. Хотя на грипп она не похожа. Ты уже знаешь, на что она похожа. То, что ты видел у Ленинского, и есть её проявление.
Баранов кивнул. Голая баба. Откусившая Сашке Фролову голову. А прежде сиганувшая с пятого этажа.
— С вашим эРВэКа уже нет связи, — продолжал областной. — Думаю, там все инфицированы. В ближайшее время предполагается направить туда наряд ОМОН для зачистки, но пока у омоновцев все заняты. И связи с ними уже нет. Твой военком докладывал, что будет вести самооборону. А потом замолчал. Я и на сотовые звонил. И в дежурке не отвечают. Дозвонился только в твой моботдел: там мне начали вешать лапшу на уши о любви… Эта, как её, Тамара Петровна: я, говорит, вас люблю, и всех люблю… Тоже вчера на стакане посидела, наверное. Бабы быстрее мужиков спиваются… А потом и этот телефон перестал отвечать. И с Калининским, и с Центральным эРВэКа нет связи. Мне и послать-то туда некого. У меня никого и нет, кроме водителя и капитана с ефрейтором. И меня самого. И вот тебя. Да и нельзя посылать-то.
Баранов подумал, что областной пытается выставить дело так, будто он, областной, есть спаситель Баранова.
«Вот ты скажи, в чём дело, и я решу, кем тебя считать, толстый дружок».
— У вас вирус пошёл от той бабы, что выпала из окошка, — сказал Лысов. — И ваши там начали заражаться, пока ты добирался до меня. Баба ведь белая была? Ну вот, всё совпадает. Здесь тоже все побелели. Я вот не побелел, потому что опоздал. И мой водила со мной. Эти, у входа, почему не побелели, не знаю. Вовремя, может, натянули противогазы?… Есть сведения, что заражение пошло от воды. Потому её и перекрыли. Но на «Водоканале» отрицают. Говорят, у них плановая профилактика. Какая, говорю, у вас плановая, если вы не предупредили заранее? Граждане обязаны сами узнавать. Ты понял, подполковник? Мы обязаны… Я вот обяжу их детишек в стройбате Родине послужить, в ЗабВО где-нибудь… С кем разговаривают-то?… В общем, я себе спасибо сказал за то, что водочки натрескался и проспал. И мэру с губернатором спасибо сказал. Не они бы, так я бы не натрескался и не проспал.
— Что с моей женой, товарищ полковник?
— Говорю же тебе, давай неофициально… Жена твоя, Раиса Александровна Баранова, начальник ВэВэКа, была, к сожалению, инфицирована.
Областной помолчал.
— Я-то не видел, Руслан Евгеньевич. Я же опоздал. Но омоновцы видели. Один, помоложе, рассказал мне. А я видел уже, когда всё увозили. То есть всех. Ну, и Раису, значит, Александровну, Баранову…
Баранов отодвинулся со стулом, потом снова придвинулся к столу.
— Тут, Руслан Евгеньевич, нельзя было действовать иначе. Вот у вас та голая женщина съела дежурного, а твоя жена съела двух начальников отделений. Сангинов пришёл спасать Филатова — она и Сангинову плечо перекусила. Кость пополам. Зубами. Силищи в челюстях, менты мне сказали, у неё было как у бультерьера. Тут вирус, Руслан Евгеньевич. И ещё было четверо заражённых. Тут началась такая свалка… Но твоя жена была первой. Была вроде нормальной, когда приехала — так сказал мой Лупаев ментам, — а у дверей как давай признаваться ему в любви, он аж оторопел, — и потеряла сознание, а из врачей, кроме неё, никого, и Лупаев у крыльца давай делать ей массаж сердечной мышцы, понимаешь, как вдруг она как давай лопать Лупаева, он едва вырвался, а она за ним, а навстречу ему Петряев, и она тяпнула и Петряева… Это всё на улице было, перед ОВэКа… Дежурный мой не пустил никого. Потом подъехали ещё четверо из моих, все «готовенькие», и устроили перед военкоматом пир горой, без водки… Дежурный вызвал «скорую», «скорая» приехала. И санитаров, и врача тоже съели. Словно еда приехала! И тут — омоновцы. Милиция открыла огонь. Из АКаэС. Лупаева и Петряева тоже убили; сначала-то они вроде ничего были, а потом тоже… обратились. Побелели, понимаешь?… Что было делать? В общем, твоя жена и ещё ряд сотрудников, тоже с белыми лицами… из тех, что ели человеческую плоть… были уничтожены. Мне очень жаль, Руслан Евгеньевич. Но милиция не могла допустить, чтобы белолицые съели кого-нибудь ещё. Например, её, милицию. Я приехал, и омоновцы рассказали мне всё, что могли. Кроме того, что утаили. Общее число жертв инфекции у нас составило двадцать три человека. В городе, подполковник, происходит что-то жуткое. Я отправил кодограмму в округ — вон у меня ефрейтор старший кодировщик, — но ответа пока нет. Как действовать, не знаю. С вашим эРВэКа связи нет. Думаю, там уж нет никого… из красных. Телефоны молчат. И кодоточка не отзывается. Мои соболезнования, Руслан Евгеньевич.