Страница 8 из 19
После этих истин я хотел перейти к разысканию других подобных и избрал для этого предмет, исследуемый геометрами. Предмет этот я представил себе связным телом, или пространством, бесконечно распространенным в длину, ширину и высоту или глубину и разделенным на части различных форм и величин, вполне подвижные, согласно предположениям геометров, и потом пробежал некоторые из простейших теорем геометрии. Занимаясь этим, я обратил внимание на то, что несомненность, которая приписывается геометрическим теоремам, происходит именно от очевидности их доказательств, согласно с вышевысказанными правилами, но в то же время меня поразила мысль о совершенной недоказанности существования самого предмета, который определяется геометрическими теоремами, потому что если я, например, легко убеждаюсь в равенстве трех углов всякого предположенного треугольника двум прямым углам, то ничто не убеждает меня в существовании на свете хотя бы одного геометрического треугольника. Это соображение заставило меня возвратиться к найденному уже мною выводу о совершеннейшем существе и сделать между ними сравнение, из которого и оказалось, что с идеей о совершеннейшем существе идея о бытии этого существа, не требуя особых доказательств, как в геометрических теоремах, также неразрывно связывается, как с идеей о треугольнике связывается понятие о равенстве его углов двум прямым или с идеей о сфере связывается понятие о равном удалении всех частей сферы от центра, или еще неразрывнее, потому должен был признать идею о бытии совершеннейшего существа, т. е. Бога, по крайней мере настолько же доказанной, как и любая геометрическая теорема.
Многим кажется, однако ж, трудным познавать Бога, даже понять то, что такое есть их душа, но это происходит от непривычки некоторых людей мыслить о чем-либо другом, кроме предметов вещественных, и от привычки понимать все только с помощью воображения. Этот последний способ мышления необходим для материальных предметов, но привычка пользоваться им исключительно производит то, что все, не подлежащее действию нашего воображения, кажется нам не подлежащим пониманию. Что такое заблуждение существует, доказывается афоризмом, принятым схоластиками за аксиому: нет в нашем понимании ничего, не бывшего предварительно в наших чувствах, а между тем идеи о Боге и душе в чувствах-то никогда и не бывали![19] Мне кажется, что те, которые усиливаются постигнуть Бога и душу воображением, так же поступают, как если бы они хотели постигнуть звук и запах посредством зрения, или поступали бы еще глупее того, принимая во внимание, что зрение с неменьшей верностью, чем слух или обоняние, передает нам свойственные ему впечатления, тогда как воображение или чувства ни в чем не могут нас убедить без помощи разума.
Наконец, если найдутся люди, которых представленные мною доказательства не убедят еще в существовании Бога и души, то я скажу им, что все прочие идеи, которые кажутся им более определенными, как, например, о существовании человеческого тела, о существовании звезд, о существовании Земли и тому подобные, менее верны, чем идеи о Боге и душе. Потому что, хотя уверенность в первых идеях такова, что как будто только безумный может в них сомневаться, тем не менее, когда дело идет о доказательности метафизической, нельзя без явного безумия отрицать поводов к сомнению в верности материальных идей, приняв во внимание, что мы можем во сне воображать себя не с таким телом, какое имеем, видеть совсем другие звезды или совсем иную Землю, т. е. то, чего вовсе не существует. Из чего, спрашивается, мы можем заключить, что мысли во сне менее верны, чем мысли наяву, хотя первые бывают ясны и определенны не менее вторых? Вызываю самых бойких мыслителей потрудиться над этим вопросом и найти способ устранить это сомнение, не признавая предварительно бытия Божия. По моей же системе вопрос разрешается так: если я принял предварительно за правило, что все понимаемое нами ясно есть истинное, то это правило верно только при условии признания бытия Божия, совершенств Божиих и происхождения всего от Бога, а потому все наши понятия, в чем они ясны, происходят от Бога и в том самом истинны и согласны с действительностью. Если мы имеем понятия ложные, то это понятия смутные и неясные, происходящие от небытия[20], т. е. понятия наши смутны вследствие нашего несовершенства[21]. Очевидно, что не менее противно здравому смыслу происхождение лжи и несовершенства от Бога, как происхождение истины и совершенства от небытия. Но если бы мы не были уверены в том, что все в нас истинное и согласное с действительностью происходит от существа совершенного и бесконечного, то как бы ни ясны и определенны были наши понятия, мы не имели бы достаточного основания признавать их истинными.
Утвердившись в истине последнего правила, вследствие признания бытии Божия и души, легко уже доказать, что сонные наши бредни не могут возбуждать сомнений относительно верности наших мыслей в бодрственном состоянии. Если бы случилось даже, что нам пришла в голову очень ясная идея во сне (как, например, если бы геометр во сне изобрел какое-нибудь новое доказательство), то сон не воспрепятствовал бы верности идеи, так как сны, представляя нам предметы в том же виде, в каком их представляют чувства, не более должны возбуждать наше недоверие, как и чувства, часто нас обманывающие и в то время, когда мы не спим, как, например, когда люди, одержимые разлитием желчи, видят все в желтом цвете, или когда звезды или другие отдаленные тела кажутся нам меньшими, чем они суть в самом деле. Вообще, мы должны понимать, что спим ли мы, или бодрствуем – убеждаться мы должны только суждениями здравого смысла. Прошу заметить, что я говорю исключительно о нашем рассудке, а не о нашем воображении или чувствах; так, если мы видим явственно солнце, то не должны считать его имеющим ту именно величину, какую видим, или если можем вообразить себе голову льва, приставленную к телу козы, то не должны признавать существования химеры, потому что разум наш не утверждает действительности всего того, что мы можем вообразить или что мы видим, но требует какой-нибудь истины в основание всех наших идей и соображений. Бог, во всем истинный и совершенный, без начала истины не мог вложить в нас какого-нибудь мышления. Что же касается до вопроса, почему наши рассуждения во сне никогда не бывают настолько же ясны и связны, как наяву, хотя воображение наше бывает иногда во сне очень живо и сильно возбуждено, то разум наш нам также говорит, что мышления наши, неспособные быть всегда истинными, вследствие нашего несовершенства, скорее могут явиться с верной своей стороны в то время, когда мы бодрствуем, чем когда мы спим.
Часть V
Порядок физических вопросов
Я охотно представил бы здесь читателю весь ряд стин, выведенных мною из двух найденных главных, но, принимая во внимание, что для этого мне пришлось бы коснуться многих вопросов, составляющих предмет спора между учеными людьми, а я с этими господами ссориться не желаю, то нахожу удобнейшим воздержаться от подробного изложения. Скажу об этих истинах только вообще, предоставив умным людям рассудить самим – следует или не следует знакомить публику с означенными истинами подробно. При новых моих разысканиях я твердо следовал тому же принципу, которым руководствовался для доказательства существования Бога и души, т. е. не признавал того за истину, что не представлялось мне яснее и определеннее самых геометрических доказательств. И, при всей трудности следовать этому принципу, смею сказать, что мне удалось в короткое время разрешить все труднейшие вопросы философии. В особенности я успел заметить некоторые законы, столь твердо установленные Богом в природе и столь ясно сознаваемые нашими душами, что после самого строгого обсуждения этих законов мы убеждаемся в точном исполнении их во всем существующем и совершающемся в мире. Потом, рассматривая последствия замеченных мною законов, я открыл, как мне кажется, многие истины, более полезные и важные, чем те, которые мне были прежде известны или которые я надеялся прежде познать.
19
В латинском переводе – «разумный» (rationalis). – Прим. перев.
20
В латинском переводе – «они происходят не от высшего существа, но из небытия» (non ab Ente summo, sed a nihilo procedunt). – Прим. перев.
21
В латинском переводе – «так как нам кое-чего недостает, или мы не вполне совершенны» (quia nobis aliquid deest, sive quia non omnino perfecti sumus). – Прим. перев.