Страница 20 из 23
Одиночество
Мы с одиночеством хорошо знакомы. У него два лица, тысяча смыслов и миллион вариаций. У меня – десяток друзей, миллион знакомых, один сын, два серьезных романа и много разогревочных, пять профессий, три кредита и одна не продленная автогражданка.
И оно, одиночество, часто заходит меня проведать. Без спросу, без предварительного звонка и без вежливого вопроса, когда мне будет удобно. Заходит, открывая дверь с ноги, и удобно усаживается напротив. Закидывает ногу на ногу и внимательно смотрит на меня серыми глазами, не сообщая ничего о времени окончания своего визита. И я ненавижу его. И я его обожаю. Мне кажется, тут все логично.
Без одиночества я не могу написать ни строчки. Рифмуем мы обычно под чашечку кофе, пачечку сигарет, душевный раздрайчик и делаем это, как правило, часиков с четырех утра. Я пишу и зачеркиваю, оно строго следит за тем, чтобы никто не позвонил, не зашел на кухню, не отвлек и не сбил с мысли. Без него не был бы написан ни один сценарий, не родилась бы ни одна идея спектакля, ни одна репетиция роли, ни одна статья для журнала «Русский пионер». В общем, у него в моем доме есть свое место за столом, чашка и тапочки. Чего мы с ним только не делали, где только не были!
Однажды мы с ним затеяли ремонт на кухне. Решили никого не приглашать. На рабочих не было денег, на просьбы о помощи не было желания. Ну, там еще потом гордыня и отсутствие здравого смысла подтянулись… Да и в конце концов, что мы, сами не можем, что ли? Ремонт с одиночеством шел три недели. Оно научило меня, как с пятой попытки добиваться нужного цвета стен, как размешивать колер миксером, как удачно вывихнуть запястье перфоратором и привыкнуть жить без маникюра, Я, в свою очередь, доказала ему, что Дима Билан и Константин Сергеевич Станиславский были правы – «все невозможное возможно», и закончила эту акцию под кодовым названием «Да что мне, слабо!» без видимых последствий, не считая легкого глазного тика. Кухня в стиле «шебби-шик» исполнена, и, несмотря на легкие косячки, мы с одиночеством реально гордимся этим фактом нашей биографии.
В другой раз мы с ним заблудились в Венеции. Психанули и ушли бродить без цели и карты. Одиночество показало мне изнанку города, объяснило его истинный смысл и благословило нас на вечную любовь. Мы с ним страшно веселились, глядя на толпы туристов, связанных жаждой прекрасного, орущим экскурсоводом и могучей силой коллективизма. Они никогда не узнают, что если опустить руку в Гранд-канал, то можно выловить жирного темно-серого краба. Что седой джентльмен в идеальном синем костюме приплывает домой на собственной лодке и, заметив, что мы с одиночеством за ним подглядываем, улыбается улыбкой Клинта Иствуда и приветствует нас легким кивком головы. Что музыкант оркестра у кафе «Флориан» матерится на русском, но звонит маме на идише. Что нет ничего вкуснее прошутто, тщательно завернутого в хрустящую белую бумагу, и просекко «из горла», если все это прямо руками и в одиночестве…
Оно единственное было рядом в самые важные моменты моей жизни. Например, мы с ним поступали в театральный институт и многое там поняли. Сначала нам казалось, что я просто бездарна. По этому поводу мы знатно порыдали на лестнице ГИТИСа, во дворе Щуки и в метро между станциями «Арбатская» и «Комсомольская». Потом узнали, что приемная комиссия может все. Например, разложить хлеб и колбасу на моей анкете. Мы не в обиде: любой человек имеет право на обеденный перерыв.
Мы с одиночеством были в роддоме. Боялись, ждали, выходили из наркоза и снова боялись. Мы стояли у окна, смотрели на падающие снежинки, бегущих по своим делам людей и думали, что в мире теперь есть еще один мальчик. Оно было рядом.
Оно одно знает, как я дергаюсь перед спектаклем, грызу ногти в ожидании любой оценки моего скромного творчества, расшвыриваю по полу одежду, собираясь на важные мероприятия, и матерюсь за рулем. Одиночество – надежный друг, оно не проболтается.
Много чего было у нас с ним хорошего, это правда. Но есть, естественно, и обратная сторона медали, его второе лицо. Сложный момент, который как-то не принято озвучивать… Я одинока. В английском есть удобный аналог «I’m single», избавляющий от досадной необходимости объяснять, что у тебя очень много друзей, отличная семья, достаточно общения с внешним миром и ты просто single. Это твой временный или постоянный статус, обозначающий, что тебе есть с кем спать, с кем поговорить, есть даже люди, указанные в твоем паспорте, но ты ни с кем и никто не с тобой. Еще single обозначает, что у тебя все съеживается внутри, когда ты видишь пожилую пару, которая бредет, держась за руки, и смеется чему-то, понятному им одним. Обозначает оно еще и то, что у тебя в ванной стоят только две зубные щетки, причем одна из них принадлежит твоему сыну. Еще оно обозначает твою гордыню, принципиальность, два высших образования и неумение идти на компромиссы. Еще, пожалуй, нелепую веру в чудо, вечное ожидание и нелюбовь к полутонам. Вот это второе лицо одиночества я ненавижу. И часто думаю: что, если одиночество такого рода выдается без системы и от рождения, как цвет глаз, рост или аллергия на пыльцу? Если это навсегда и так уж тебе определено? Если одиночество такого рода прилагается в обязательном порядке к творчеству, свободе, актерской профессии, бог знает еще к чему? Если так задумано, что тебе будет аплодировать целый зал, но некому сказать: «Дура, надень шапку»? И ответа я не знаю.
Зато я знаю самую одинокую музыку на свете. Композитор Michal Lorenc. Инструментал «Wieczor». Так вот, она про одиночество без дна. Употреблять под бокал красного, не раньше часа ночи и желательно ни с чем не смешивать. Не влияет на способность управления автотранспортом. Передозировка не опасна. Эффект хирургический: она выворачивает душу наизнанку, и становится легче. Я иногда пользуюсь. Стараюсь, впрочем, не злоупотреблять.
Сумасшествие
Третий курс, утро, холодное фойе театра. Двадцать четыре студента, один педагог и две простые истины: «У сумасшедших есть своя железная логика, запомните. Если вы спросите безумного, почему он надел желтую пижаму на ватник, резиновые сапоги без подошвы и натянул плавательную шапочку поверх шапки-ушанки, то он четко и доходчиво все объяснит. Пижаму на ватник потому, что он теплый, но некрасивый, а пижама не теплая, но очень красивая. Сапоги без подошвы для того, чтобы нога дышала. И еще для того, чтобы знать, идешь ты по асфальту, снегу или паркету. Как иначе понять? Меховая шапка – вдруг снег. Резиновая шапка – вдруг дождь. Ну как? Кто из вас двоих в ясном уме? И запомните самое главное: у безумных людей нет боязни оценки со стороны окружающих. В их системе координат этот пункт отсутствует. Таким образом, безумие – синоним внутренней свободы, запишите. Помните про это, если вам доведется играть безумие в хорошем театре или приличном кино. Что вряд ли. Всем вам, убогие вы мои, конечно, светят только грибы в детском Чулимском театре, которого нет на карте…».
Я запомнила. И если что, я знаю, как сыграть безумие. Пока не довелось, но кто его знает, как оно дальше повернется. Ведь каждый актер мечтает сыграть сумасшедшего, это общеизвестный факт. Только достоверно. Тонко. Уникально. Гениально. Проникнуть в самую суть, воспользоваться магическим «если бы», прожить состояние полной внутренней свободы и абсолютного отсутствия оценки со стороны.
Тема безумия пугает и притягивает в соотношении 50/50. Ужасно хочется попробовать. Очень страшно, что затянет. Страшно, что понравится. Ведь это так интересно: разбираться в природе сумасшествия, заглядывать за пределы, видеть и чувствовать по-другому, обнимать и пережевывать мысль о том, что все гении были не в себе. Некоторые чуть заметно, другие, честно сказать, по полной программе. И если любопытство победит страх, то можно закрыть глаза, щелкнуть пальцами и посмотреть поближе. Я практикую. Хотите рискнуть? Тогда щелкните, пожалуйста, пальцами вместе со мной.