Сенат

— А вообще, мне нравится в Дрёбаке. Красиво здесь. Тут хорошо заводить семью, растить детей…

— Ты уже о семье задумалась?

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Но когда-нибудь будет… — Я тяну слова, пытаясь представить себя, прогуливающейся с ребенком. Если подключить воображение, то можно вообразить, что вот Рэй, вот я, а где-то там, у воды, бегает наш карапуз… От этого стало грустно и защемило сердце. Вряд ли. Я не знаю, что будет завтра, что говорить про будущее. Живем, как под дулом пистолета.

— А я думал отделать домик в Китае. Ремонта требует. Покрасить, заменить что-то, может даже утеплить.

Перед глазами вспоминается мое пристанище, когда я уходила из Саббата, чтобы готовить задания, который мне давал Рэй в качестве моего учителя. Райская тишина и безлюдность, безмятежность.

— Давай сбежим и спрячемся там ото всех? И будем жить там, пока не состаримся?

Рэй тихо смеется над моей мечтой. Ветер трепет волосы и они постоянно попадают на лицо Оденкирка, щекоча его, но он порой лишь крепко зажмуривается или немного отворачивается, когда совсем становится невозможно говорить и смотреть на меня из-за них. Рэй крепко прижимает к себе, а я запустила руки ему под куртку, которая не до конца застегнута, будто специально приглашая погреть мои заледеневшие пальцы у него на груди.

— Можно попробовать. Только там невозможно жить пока.

— Почему?

— Дом не утеплен, не убран, крыша кое-где стала подтекать. Я говорю, он требует ремонта.

— Мне все равно… Я готова жить в любых условиях.

— Почему?

— Потому что там никого, там время движется по-другому.

Я снова вспоминаю зелень деревьев и солнце, сверкающее на воде, плеск волн о борта дома. Рэй словно чувствует мою меланхолию и целует.

— Ты замерзла.

— Нет. Ни капельки. — Я нагло вру, потому что боюсь, что он отпустит меня и уведет домой. Не хочу! Я пригрелась у него на коленях и прячусь, пригибаясь от ветра к его шее.

Рэй заботливо поправляет капюшон на мне.

— Хочешь чаю?

Он смотрит на термос и качает головой, поджав губы. Ага. Я улавливаю признаки ревности. Всё понятно, он вспомнил вчерашний вечер, когда я на кухне случайно осталась с Эйвиндом. Рэй вышел из комнаты, а я пошла ставить чайник. Эйвинд пошел следом, чтобы открыть коробки с пирожными, которые принес из другой страны. Всё переживал, что помял, когда случайно налетел на прохожего. Между нами ничего не было, только шутки. Но Рэй появился, будто мой телохранитель: молчаливый и напряженный, неустанно следящий за мной. После чего стал помогать делать чай, выдавливая из себя дружелюбность к Ларсену. Стоило Эйвинду уйти, как улыбка исчезла с лица любимого — и Рэй превратился в сурового, закрытого Инквизитора Оденкирка. Он мне ничего не сказал, но я всё поняла без слов: он бесился от внимания Ларсена ко мне. Наверное, каким-то звериным чутьем, не иначе, он чувствовал интерес Эйвинда, хотя надо отдать должное — Ларсен был сдержан и дружелюбен и не пытался перейти границы.

Тяжело вздохнув, я снова утыкаюсь носом в шею Рэя, так как ветер снова усилился. Варвара в такую погоду опять куда-то сбежала с Миа. Подозреваю, снова в больницу.

Я вспоминаю вчерашний вечер у камина, когда мы все расположились поедать приготовленную мной курицу, принесенную Одой фориколь — запеканку из ягненка, и салаты Миа. Получилось очень сытно и много еды на радость Стефану и Варе, которая радостно сообщила, что у нее наконец-то живот округлился. Естественно Клаусснер не удержался от сарказма: «Судя по тому, как ты ешь, удивительно, что только сейчас. Обычно на этой стадии идет уже ожирение». В следующее мгновение в него полетел женский журнал. Казалось бы, обычный глянцевый Космополитен, а синяк у Клаусснера остался не слабый. Я подозреваю, что если бы он не попытался увернуться, то этот журнал оказался главной уликой по делу убийства Инквизитора. Стефан разозлился не на шутку. Назревала ссора, пока присутствующие не начали разговор про то, что сейчас творится.

— В Мосуле сгорела библиотека. Кто-то пытался сжечь старые рукописи Инициированных.

— Удалось?

— Нет. Спасли.

— Интересно, зачем?

— Хм… В Мосуле хранятся старые рукописи по кинетике. Может, там еще что-то было, чего мы не знаем.

— И кто поджег?

— Неужели непонятно?

— Морган? Но зачем? Там было что-то, чего никто знать не должен?

— Хорошо, что всё спасли и его план не осуществился.

— Даю руку на отсечение, как раз план-то и осуществился. — Ларсен откинулся к стене, задумчиво лохматя волосы. Я отметила, какая длинная и тонкая у него шея с четким острым кадыком. Дэрилл, сидевший рядом, хмуро кивнул в ответ Эйвинду, при этом разочарованно кинув кусок салфетки в камин. Я не сдерживаю любопытства:

— В смысле «осуществился»?

— Думаю, цель была не сжечь, а вынести документ. Как ты думаешь, легче это сделать под наблюдением или когда паника?

— Когда паника… Никто не кинется искать пропажу.

— Во-во. Наверняка документы были охапкой перенесены в Сенат без учета и регистрации. А там умыкнуть, что тебе нужно, не представляет труда.

Все замолкли, слушая, как трещат поленья, и смотря на огонь. Я лежала на полу на расстеленных одеялах и покрывалах, которые мы с Варей нашли в доме, чтобы не сидеть на холодном полу. Если отмести, что мы были в доме, то у нас получился своеобразный пикник возле костра. Очарования вечеру еще придавало то, что Кристофер принес гитару и перебирал пальцами струны. Моя голова покоилась на коленях Рэя, который игрался с моими волосами, гладя, перебирая, накручивая их и пропуская меж пальцев. Щекочущие приятные чувства. Иногда он нежно касался моего лица, отчего я закрывала глаза от удовольствия, готовая заурчать, как кошка.

— Зачем Моргану документы по кинетике?

— А почему по кинетике? Возможно, не только по ней. Мосульская библиотека славилась источниками о древних колдунах, о расколе… Кстати, о последнем — все учебники Инициированных основываются на рукописях колдуна Азирета.

— Наверное, рукописи ему нужны для того, чтобы стать, как Старейшины… — Пробормотала я свою догадку.

Морган же хочет завладеть властью. Только как это сделать ему никто не расскажет, кроме свидетелей раскола. Он собственно их и сделал себе. Тогда зачем рукописи? Что в них ценного? Зачем искать рецепт борща, когда у тебя есть люди, которые знают, как его варить? Или что-то не знают? Может знать-то знают, а вот точно никто не может сказать…

— Он хочет стать как Старейшины… Может, там есть точная информация, как это сделать? И вообще, кто такие Старейшины? Это люди? Янусы? Они вообще Инициированные?

— Ну наконец-то! — Я слышу довольный вздох Дэррила, что невольно открываю глаза и смотрю на друга. Парень глядит на меня так, будто я ему сделала самый дорогой подарок.

— Ты чего?

Щелчок пальцами, и он хитро подмигивает мне.

— Что, Дэррил? Я не понимаю тебя!

— Вот он вопрос, который я ждал от тебя.

Я быстро начинаю перебирать в уме последнее сказанное. Так что я его спрашивала?

— Инициированные ли Старейшины? Или они Янусы? А! Кто они такие?

— Именно!

— Это тот вопрос, который ждал от меня всё это время?

— Да! Вот теперь ты готова.

— Что происходит у вас? К чему ты готова? — Стефан задает мне вопрос, который интересует в данный момент всех присутствующих. Я путано начинаю объяснять, что Дэррил поставил для меня головоломку с вопросом, мол, после него я буду готова к чему-то и последуют какие-то действия.

— И к чему она готова? — Рэйнольд практически рычит на Дэррила, в защитном рефлексе стискивая мою кисть, будто если я рвану куда-то, то он успеет остановить за руку.

— Она? К дальнейшим действиям. Как и вы все.

— Что это значит?

— Понимаешь, Рэй, я вижу суть вещей, порой я знаю, что должно произойти, и это не варианты будущего. Моя жизнь и ваша, порой, как квест: чтобы перейти на другой уровень — нужно разгадать задачу. Так я встретился, к примеру, с Мелани. Я еще тогда не знал, зачем и для чего, но знал, что должен быть на вечеринке у Патриций. После ее воскрешения я знал, что ты и Варя придете за Мелани, притом вместе, а не по отдельности, и уже тогда озадачился, где вас размещать. Вы нашли меня по солдатику, которого я заранее оставил у Эльзы. Правда, я тогда не знал о ее грядущей смерти… В этом мой дар, Оденкирк. Я вижу пункты назначения, куда должен прийти поезд, а как он будет добираться — не знаю.