Сенат

— Мы не знаем. Но вроде пока нет. Реджина не говорила ему, а мы молчим по ее просьбе.

— Эта ваша Реджина напоминает сутенершу! — Варвара яростно комкает и кидает бумагу из-под рыбы в огонь. Та внезапно вспыхивает зеленоватым светом, как горят Инициированные, а затем уже тлеет обычно. — Она вам дела, как клиентов, подыскивает, указывает, что делать, куда идти, что говорить!

— Она наш Светоч! Наша Главная! — Рычит разозлено Стефан.

— А ты сама будто не слушалась свою Темную? — Я тоже задет ее отношением к Реджине, хотя не так, как Стеф, потому что сам иногда понимаю, что Реджина перегибает палку.

— Моя Темная хоть и приказывала, но не заставляла людям врать.

— Ага. Зато ты людей по ее приказу убивала!

— Стеф! — Я прерываю Клаусснера, чувствуя вину перед Варварой. Доля правды в ее словах есть. Реджина — не святая и она не имеет права решать в столь личных делах. — Варвара, если хочешь, я тебя отведу в Саббат, чтобы ты поговорила с Кевином.

Я слышу тяжелый вздох Клаусснера и нежное благодарное прикосновение Мелани к моему колену. Варвара согласно кивает, нервно закусив губу. Я задолжал ей: по-моему, отвести к Кевину и чтобы тот узнал правду — это лучшая плата за то, что она вытащила меня из психушки и доверилась мне; без нее я не вернул бы себе Мелани. В комнате повисает тяжелая пауза, где каждый думает о своем. Я решаю сменить тему:

— У нас с Дэррилом перед его уходом завязался интересный разговор. Он считает, что мы неправильно считали Мелани и Варвару оружием Химер.

Моя фраза подобно бомбе: все одновременно начинают говорить.

— Что?

— А я ведь говорила!

— А кто тогда?

— Не знаю. Он как-то странно произнёс: «Те, кого считают выдумкой». Он всегда так говорит загадками или чтобы побесить? — Последний вопрос я задаю Мелани, глядя на ее макушку, лежащую на моей груди. Она поднимает свое личико, и я окунаюсь в любимый цвет глаз.

— Всегда. Но если правильно задашь ему вопрос, то ответит. У него пунктик на этом. Постоянно твердит, что всему свое время и что ты должен сам догадаться, а не он рассказать. Но, поверь, он понапрасну словами не бросается.

Не сдерживаюсь и целую ее, потому что, пока она говорила, я, как завороженный, смотрел на ее губы, ожидая, когда Мел закончит говорить, чтобы почувствовать их тепло и мягкость, прикоснувшись к ним своими губами. Кратко, легко, нежно. Не позволяю себе перейти границы на виду у всех.

— Тогда, кто такие те, кого считают выдумкой? — Я задаю вопрос всем, хотя, не отрываясь, смотрю на Мелани.

— Древние?

— Бред! — Фыркает Клаусснер. — Они еще тогда не были зомби.

— Ну, может, не были, а планы у Моргана на них имелись. Ведь для чего-то он их поднял из могил?

— Дэррил говорит, что Моргану нужна была информация от Древних, как убрать Старейшин, и магии в них нет. Они Смертные.

— Тогда кто?

Все переглядываются и жмут плечами. Через пару минут раздумий и молчания слышится зевок.

— Не знаю, как вы, а я чертовски устала! — Восклицает Варвара, сладко потягиваясь.

— Иди, отдыхай. — Мелани ловко выпархивает из моих объятий, чтобы обнять сестру. Я смотрю на них и вижу единое целое: две девочки, пришедшие вместе в этот мир — одно лицо, разные судьбы и характеры. Они что-то шепчут друг другу на русском, каждая целует в щеку другую, и Варвара уходит.

Может, зря я отказался от затеи выучить русский? Сейчас бы знал, о чем они секретничали и от чего у Мелани так вспыхнули щеки.

— Ладно, пойду с Евой поговорю… — Вздыхает следом Стефан.

— Как она? — Оборачивается Мел к Клаусснеру, не спеша возвращаться ко мне. А у меня руки будто горят без нее, и волной встает раздражение и злость, что я ей физически не нужен так, как она мне.

— Ева вся в планировании свадьбы и делах Сената. Она расширила дар и теперь желает утвердиться как пророк — это ее старая мечта. — Грустно заявляет Стефан, глядя на дно своего бокала с вином.

— Что-то ты печально говоришь об этом… — Мелани словно прочитала мою мысль и озвучила.

— Просто вся эта кутерьма по поводу свадьбы, у меня уже вот тут сидит. — Стеф показывает пальцем на горло.

— Да, но разве ты не этого хотел? — Изумляется любимая.

Я, стараясь не рассмеяться, ложусь на пол, сладко потягиваясь, и с улыбкой слушаю их разговор: ну да, Мелани не в курсе, что пара Ева-Стефан трещит по швам по поводу предстоящего брака.

— Я? Я мечтал об этом! И, черт возьми, я безумно хочу, чтобы Ева сменила свою занудную фамилию на Клаусснер! Но эти вопросы: где будет проходить свадьба, кто будет на ней, какие цветы, какая рассадка, кто будет развлекать гостей, нужен ли оркестр и прочее — я на них не подписывался, Мел! Мне плевать, где будет свадьба: хоть на Гавайях в бикини или на Северном Полюсе с пингвинами. Но Ева хочет угодить всем!

О! А это новая информация! Я поворачиваюсь на бок и смотрю на кислую рожу Стефа:

— Это кому хочет угодить Ева?

— Как кому? Лауре и своим родителям! Валльде — те еще педанты, семейка банкиров, имеют крутые связи. Хотят такую свадьбу, которую можно будет показывать, как самую образцовую для высшего круга. Скукота, одним словом! Лаура же хочет привести мать из психушки и еще несколько людей, которые в свое время в детстве нам помогли. Сам понимаешь, что это за люди…

Я киваю. Вне сомнений: либо бандиты, либо сутенеры, либо наркодиллеры. Хотя, точнее сказать, все вместе — итальянская мафия. В свое время Лаура многих своих бывших любовников, по которым плачет тюрьма, отправила на тот свет, избавляясь от навязчивых покровителей. Тогда, да, я понимаю, почему нервничает Ева. Банкиры и сумасшедшая фрау Клаусснер с Лауриными друзьями в одном месте — свадьба сулит проблемами.

— Бедный Стефан… — Мелани улыбается, пытаясь сдержать смех. Она легонько его обнимает, на что Клаусснер льнет к ней со словами: «Ну, хоть кто-то меня пожалел». И снова во мне ревность, как змея, начинает шевелиться и шипеть от негодования. Но я лишь отворачиваюсь, смотря на пылающий огонь. Через секунду получаю тычок по ноге: Клаусснер пинает своей здоровой ногой прямо под колено.

— Оденкирк! У тебя с лицом что-то случилось — перекосило. Смотри, на всю жизнь так останется.

При этом Мелани не отпускает от себя, обнимая ее за талию. Она улыбается, но явно не понимает, что происходит — то ли мы серьёзно, то ли дурачимся.

— Кто бы говорил… — Бормочу я, вспоминая, как Клаусснер сам рефлексует, как паралитик, стоит проявить кому-то нежность или заботу к Еве. Притом без разбора: все Саббатовцы испытали его ревность на себе.

Стефан, противно ухмыляясь, прощается с нами и уходит наверх, доставая мобильный, и где-то уже оттуда я слышу итальянско-английское воркование Стефа с Евой по телефону. Мы остаемся с Мелани одни возле камина, остатков еды и грязной посуды.

— Надо убрать… — обреченно вздыхает она, осматриваясь вокруг. Я же чувствую, как желание электричеством проносится по мне, напоминая тот ток от прикосновений, который я чувствовал, когда впервые ее касался. Теперь я знаю, что это было: мы уже тогда принадлежали друг другу, еще не осознавая этого. А как она испуганно билась в моих руках, когда впервые ее поцеловал?

— Иди ко мне. — Я ловлю ее за руку и тяну к себе. Мел послушно попадает в мои объятия, и я с упоением начинаю целовать ее, позволяя теперь в полной мере ощутить нежность и мягкость кожи любимой, ласкать девичье тело, ощущать хрупкость ее рук, остроту плеч, покатость бедер. Я слышу свое имя, будто вздох, и желание еще больше опаляет меня: я хочу ее здесь и сейчас. Плевать, что нас могут увидеть или услышать! Плевать на всех и всё! Этот мир задолжал мне ее.

Резко повернувшись, меняю положение — теперь Мел находится подо мной, а я лежу сверху, получая еще больше доступ к ее телу.

— Рэй!

Смеется чертовка! Видит, как я ее хочу. Она начинает хихикать, когда, целуя ее шею, запускаю руки под кофту. Под моими грубыми пальцами тонкая, горячая кожа девушки. Я накрываю ладонью ее грудь, спрятанную от меня в бюстгальтер.