Сенат

«Тебя сюда никто не тащил. Сам пошел!»

Резкий очерченный контур губ. Розовая помада. Последняя капля моего терпения. Уж лучше бы залепила пощечину. Но нет! Отвернулась и ушла, уводя за собой, окликающего ее охранника. Я смотрел, как она удаляется. В тот момент, понял, что всё — либо сейчас, либо никогда: я шел на риск, убегая от Альфа, но мне нечего уже было терять. У меня было два пути: либо в Сенат, либо в руки Моргана. Но жизнь имеет странный юмор — очень специфический, изощренный, садистский. Так маньяк улыбается тебе прежде, чем вспороть живот. Я снова оказался дома.

«Возвращение блудного сына». Так однажды обронил Артур в одном из разговоров. Сына… Тоже странный ярлык для меня. Ни Артуру, ни Реджине я не являюсь сыном — так, лишь приемыш. Игрушка в их цепких властных руках. Нам с Куртом всегда напоминали кто мы, откуда, не проявляя излишнего внимания и нежности. И вот теперь я «сын», хоть блудный.

Я же чувствую себя никем. Я ушел из Саббата, понимая, что возврата нет, думал найти себя рядом с этими двумя беззащитными девушками, а главное, рядом с Варей, которая так нуждалась в заботе, любви и нежности. Кто-то рассказал мне, что розы отрастили себе шипы, чтобы их не срывали так часто. Вот и Варя так же: слишком ранимая, восприимчивая, красивая и слишком шипастая. Мелани однажды сказала, не зная, что я уже понимаю русский, что мы с Варей слишком разные. Неправда. Варвара — мое alter ego. Только она намного сильнее меня, как оказалось, так как ей никто не нужен, кроме сестры. Я понял, что сила — это не иметь привязанностей.

Интересно, где она? С кем? Думает ли обо мне? Вспоминает?

Я отодвигаю тарелку, не притронувшись к еде. Бессмысленно. Противно. Что мне делать сейчас? Они говорят: тренируйся, приручай новый дар. Я это делаю, но не вижу успехов: всё так же теряю сознание, всё так же бесконтрольно меняю всем дары, чем сильно бешу Стефана, когда ему достается дар Евы. Единственная польза от меня — это информация для Реджины, которую я рассказал про Моргана. Но судя по ней, ничего нового не преподнёс.

Тошно.

Я завидую остальным: у них есть хоть какой-то смысл в жизни, чем сидеть в пустой столовой и предаваться своим размышлениям над куском рыбы. Курт весь влюбленный в свою новую пассию, походу он расстался со своей Смертной, Ева и Стефан хоть и ссорятся, но видно, что они живут друг другом, Реджина, как всегда, занята Саббатом, Артур тоже весь в своих делах, Ной погружен в свою карьеру, постоянно пропадая в Сенате — еще удивляюсь, как не съехал отсюда. И вот, остаюсь я и Рэйнольд.

Оденкирк — еще один пострадавший. Он прав в своей ненависти ко мне — я случайность, стоившая жизни Мелани.

Наверное, Варя проклянёт меня за это и попытается убить, если узнает, что я причина смерти ее сестры… Если узнает… Если!

Как не крути, всё равно плохо выходит… Если бы меня не стало, то не думаю, что кто-то сильно бы горевал. Это был бы самый лучший вариант.

— Привет. Приятного аппетита.

Голос брата выводит из забытья. Я поднимаю глаза и вижу Курта, одетого в обычный черный костюм.

— Привет.

Он нерешительно топчется у порога, трет шею и оглядывается назад, готовый уйти в любой момент.

— Присаживайся. — Я киваю на место напротив меня.

Курт, звонко стуча каблуками в тишине столовой, проходит и садится напротив. Теперь нас двое в этом саване звонкого эха пустоты. Брат одет в черный строгий костюм, но без излишеств. Явно ходил на официальную встречу.

— Хочешь есть? Я не притронулся ни к чему. Не хочу ничего. — Я пододвигаю ему тарелку с лососиной. Но брат игнорирует, просто берет бокал вина и выпивает. Явно расстроен чем-то. Под глазами пролегли тени, серость лица — всё говорит о переживаниях.

— Я бы предложил чего-нибудь покрепче, но все хранится либо в кладовой, либо на кухне, либо в личных барах. Это вино — всё, чем я располагаю. Что-то случилось?

— Был на показаниях в Сенате… — Он снова берет бутылку и наливает себе новый стакан.

Я понимаю, что спрашивать бесполезно, но и сам Курт не разговорчив, поэтому сижу и смотрю на него. Брата что-то сильно тревожит, и он пытается собраться духом.

— Кевин, можно вопрос? — Он нервно дергает за узел галстука, распуская его.

— Спрашивай…

— В какой момент ты понял, что это она? Та, ради которой можно перевернуть свою жизнь?

Замираю от неожиданности. Я не помню в какой…

— Как-то само… Просто она единственная из всех, кто дала понять, что я ей нужен и важен… Ну, ты понимаешь, о чем я. А к чему такой вопрос?

— Я сейчас впервые в жизни давал ложные показания. В Сенате. Ты понимаешь? Какой-нибудь левый колдун с даром провидца или правдоруба — и всё. Ей точно не избежать костра. Меня еще, может, пожалеют…

— Кто она?

— Какая разница, ты ее не знаешь. — Он облокачивается на стол и устало трет глаза.

— Добро пожаловать в клуб разбитых сердец. — Я поднимаю бокал за него и делаю глоток вина.

Курт грустно хмыкает, сложив руки в молитвенном жесте и поднеся к губам, и задумчиво застывает, смотря в окно. Теперь моя очередь спрашивать брата:

— Можно, вопрос?

— Ну?

— Она Химера?

Он согласно мычит.

— Тогда ты влип.

— Почему?

— Потому что она тебя съест и не подавится. Это их сущность. Они ходят своими длинными шикарными ногами по инквизиторским костям, своими шпильками пронзают сердца, шепчут страстно, целуют так, что крышу сносит, и ты сам себе начинаешь казаться богом, а они — нечто прекрасное, неведанное, неземное. А потом, в какой-то момент, происходит выбор: либо ты, либо они. И эти женщины никогда не сделают выбор в твою пользу. Потому что они не умеет кого-то любить больше себя. На то они и стали Химерами. Поэтому то, что ты дал ложные показания — конечно, здорово, что ты защитил её, но если бы это произошло с тобой — сделала бы она то же самое? Смогла бы пойти против своих?

Я смотрю на опешившего Курта — как я его понимаю! Когда-то сам удивлялся своей решительности. И что в итоге? Меня съели, сожрали живьем. Притом еще до Моргана с его переменой знаков на моей руке.

— Ты думаешь, тебя отвергли? — Курт внезапно бьет по самому больному.

— Знаешь, в словах: «Я не хочу тебя видеть. Ты меня достал! Катись подальше» — по-моему, все четко сказано.

Я комкаю салфетку с колен и кидаю ее на стол. Боль в сердце начинает сильнее пульсировать, неконтролируемо разгоняя мою магию. В столовой повисает тяжелая тишина, я ощущаю кожей, как Курт смотрит на меня — ощущение нацеленного дула. Даже чувствую его смущенную притихшую энергию — я стал чувствительнее к кинетике.

— Ты сейчас на тренировку?

— Да. — Я разочарован. Еще один вопрос, который снова возвращает меня в бессмысленность моего пребывания тут.

— Есть прогресс?

— Нет.

Мой дар достиг небывалых размеров: могу менять и определять дары Инициированных в зоне видимости, так же могу пользоваться даром Курта — это эффект объединения Знаков. По уверениям Реджины, я стал подобен Древним, но всем мои попытки овладеть новыми способностями бесполезны. Если даром Курта могу пользоваться, как Древние братья и сестры, то контролировать распределение даров не могу. Не получается. Каждая тренировка всегда идет по одному и тому же плану — ровно пять минут: прихожу в зал, там меня ждет Реджина, Артур и еще кто-нибудь — может Стефан, может Ева, может Курт. Задача поменять двоим определенные дары. И каждый раз идет неконтролируемый сдвиг: все путается, мешается, и, в итоге, я отключаюсь от перегруза до следующего дня, где повторяется то же самое.

Я молча встаю из-за стола, понимая, что полезного от Курта не услышу, и иду в сторону зала, не для того, чтобы развить свой дар, а для того, чтобы отключиться. Так я коротаю свою жизнь. Одно жаль — не поел. Надо было в себя впихнуть хоть что-то. Иначе завтра сил еще меньше будет.

***

— Доброе утро! Оливия, просыпайтесь. — Я открываю глаза: надо мной стоит Янус хостела. Я медленно обвожу взглядом комнату: чуть лучше Карцера — в каждой комнате картина Божьего суда, телефон, холодильник со стандартным набором еды, из развлечений пара книг, оставленная другими Архивариусами, на столе пачка бумаг, канцелярский набор и мои записи по делу Шуваловой.