Химеры

— Что с ним? — Я шепчу, в ужасе представляя, что мог сделать Морган с ним. Отвечает мне Курт, в голосе которого слышится боль и переживания:

— Мы не знаем. До сих пор с ним сидят Реджина с Артуром. Они нас к нему даже не пускают.

Боже! Что же с ним сотворил Морган? Что осталось от парня с ореховыми глазами и сладкой улыбкой? Что я скажу Варе?

— Пойдем. — Рэй тихо подталкивает меня к двери. Пока я стояла в раздумьях, он незаметно вытащил ключ из моих пальцев и открыл комнату, уводя за плечи туда. Я смотрю на свое старое обиталище: холодно, без души, чувствуется, что меня давно тут не было. Но следы моего присутствия остались.

Примерно так же я сейчас чувствую: вроде Саббат, вроде все те же люди, но внутри все изменилось — Рэй меня не помнит, Кевин растерзан Морганом, Варя ждет от него ребенка, оставшись без защиты одна далеко в России, я — Химера, за которой гоняются все Инициированные.

Я — опасность и угроза в чистом виде. Если меня найдут здесь, никому несдобровать.

— Рэй… — Я подаю голос, обращаясь к любимому, но не смотря на него, глядя на паркет, который столько раз рассматривала здесь в мучительных раздумьях.

— Да?

— Скажи, что ты всегда мне говоришь… Скажи, что всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо…

Я поднимаю взгляд и встречаю цвет грозы — самый красивый цвет в мире: темно-серый с синеватыми проблесками. Рэй стоит и смотрит на меня зачарованно, будто остолбенев. Я решаю первая прервать это зависшее мгновение: вздыхаю и, шлепая босыми ногами, иду к комоду. Открыв привычный ящик, обнаруживаю свои вещи.

— Я хочу переодеться… — Теперь моя очередь выгонять Оденкирка. Я не вижу, но чувствую, как он колеблется и перед тем, как уйти, произносит с нотками мольбы в голосе:

— Как оденешься, приди ко мне, пожалуйста.

И выходит, не желая услышать моего ответа.

Выбор прост: джинсы, белая теплая кофта и балетки. Для пущей верности брызгаю на себя духами — вдруг аромат подтолкнет Рэя к воспоминаниям. Стук в дверь, и на мое приглашение заглядывает Артур. — «Я пришел тебе платок заменить», — он снова меняет мне повязку, и снова жжение и зуд. Я замечаю, что Артур невыспавшийся, немного растерявший свой лоск.

— Как Кевин?

— Спит.

Больше мне он ничего не сказал, а я и не спросила. Поэтому в хмуром состоянии, собрав в охапку одеяло, пошла к Рэю. Любимого нашла в взвинченном состоянии: он сидел в кресле, сложив молитвенно руки и нервно раскачивался телом. Как только я появилась в комнате, он резко вскочил и взял у меня из рук одеяло, кинув небрежно на кровать.

— Садись. Я тебе завтрак принес. — Он галантно указал на кресло и, придерживая за локоть, усадил в него. Сам же сел напротив, притащив из угла стул. — Я тут набрал всего понемножку. Не знаю, что ты любишь…

И запнулся, смущенно отводя глаза. Боже! Да Рэйнольд нервничает, как на свидании, будто не он сейчас заставил меня гулять нагишом по коридору, обернутой одеялом.

— Спасибо. Я очень проголодалась. — Я улыбнулась ему, пытаясь поддержать. И, кажется, удалось, потому что любимый, будто расцвел на глазах.

— Вот, сок апельсиновый. Если не хочешь, я схожу за чаем или кофе. Что ты обычно пьешь?

— Обычно пью кофе. Но в Саббате любила и чай с бергамотом. Реджина заказывает его только у мистера Олиша. — Я говорю и вижу, как Рэй успокаивается. Наверное, он ожидал что-то другое: что буду капризничать или обиженно молчать.

— Да. Я тоже люблю иногда выпить этот сорт. — Он начинает указывать на тарелки на подносе: — Вот здесь овсянка с фруктами. Здесь оладья. А здесь уже омлет. Всё уже давно остыло и, наверное, имеет противный вкус.

Я смеюсь. Рэй такой милый сейчас — в нем сквозит что-то от мальчишки, вся эта неуверенность передо мной, желание понравиться и произвести впечатление. Хотя я давно уже не принадлежу себе и меня не надо завоевывать заново.

— Всё равно. Я съем и противное.

Я смотрю на поднос с едой, где уже вытерт сок и налит в бокал новый.

— Хочешь? — Я приглашаю присоединиться, так как чувствую себя немного неловко под изучающим взглядом Оденкирка.

— Нет, спасибо. Я поел. — Он, подперев рукой подбородок, смотрит на меня с улыбкой. И я начинаю есть. Голод настолько сильный, что не могу себя сдержать, сметая одно блюдо за другим. Я съела всё, даже булочки, которые обычно здесь не ела.

— Хочешь еще?

— Хочу. Но боюсь, в меня уже не влезет. — Я опрокидываюсь на спинку кресла под тихий смех Рэя, расстёгивая пуговицу на поясе джинс, которые стали впиваться в мой туго набитый живот.

— Судя по тебе, такое ощущение, что ты не ела долгое время. Слишком худая.

— Ты это мне говорил.

— Да? Когда?

— Не помню… Это значит, что ты говорил, когда мы были в Италии.

— В Италии?

— Угу. Это была наша последняя встреча, которую мне стер Морган. — Я грустно смотрю на свои ноги, боясь поднять взгляд, снова ощущая неприятное осознание того, что Рэй меня забыл.

— А как же ты уверена, что это воспоминание? Что это было? — По голосу я слышу, что он сомневается в себе, но это очень важно, при том для нас двоих.

— Ну… Это просто всплывает… как фраза, картинка, ощущение, эмоция… Будто ты видел это в давно забытом сне. Значит, тебе стерли память. Морган называет это «размыть». Он часто так делал со мной, когда я была в его клане… А когда встретилась с тобой, он узнал об этом и стер наше свидание.

— Ты жалеешь? — Я поднимаю взгляд, так как слышу гораздо больше в вопросе: слишком много горечи.

— Я жалею, что он стер. Потому что мне дорога каждая минута с тобой. А в Италии мы провели вместе пару дней. И судя по тому, что приходит из забытья, у нас было столько… нежности.

Мой голос предательски сорвался на шепот, а внутри сковал страх, потому что Рэй слушал молча, серьёзно со своим грустным печальным выражением лица. Он снова был закрыт от меня, как раньше, когда я его встретила тут в Саббате. Но Оденкирк продолжал меня пытать своим допросом. Я не против, уж лучше от меня услышит правду, чем от других. Наверное, поэтому он и организовал весь этот завтрак.

— Говорят, ты меня оживила.

Я киваю. Вот уж не хочется вспоминать это!

— Расскажи.

Он приказывает. Я пытаюсь взять себя в руки и рассказать, но у меня начинается что-то вроде замыкания, потому что до сих пор стоит перед глазами, как ему сворачивает шею, как он лежит на дороге в пыли, его трупный цвет лица и лиловые губы.

— Я не могу… это было страшно… Варя… они… ты умер. Он сказал, что пока не оживлю, меня к тебе не подпустят… Там Дэррил был… Он сделал… это… заклинание…

— Мелани. Мелани! Что с тобой? — Рэй хватает меня за руку. — Какие у тебя ледяные пальцы!

Он тут же берет в свои ладони мои кисти и пытается согреть, я же понимаю, что задыхаюсь, сердце стучит, заходится в ударах. Я близка то ли к истерике, то ли к обмороку.

— Что с тобой? — Рэйнольд пытается заглянуть мне в глаза, мне же хочется стиснуть его в объятиях — почувствовать, что он жив, что те ужасы остались в прошлом. Но через пару минут меня отпускает, и я успокаиваюсь под его встревоженным взглядом, наконец-то, приходя в норму.

— Прости. Я не могу это вспоминать. Больно.

Он кивает и делает странное движение вперед, но останавливает себя, я же вынимаю руки из его ладоней.

— Можно, я закурю? — Он спрашивает разрешения. Его голос осип, появились нотки безнадежности и злости. Я никогда не видела, чтобы Рэй курил при мне. Это так странно! Поэтому киваю. Оденкирк встает, берет пепельницу из тумбочки возле кровати, оттуда же достает свежую пачку, приоткрывает окно и закуривает. Я зачарованно смотрю: видеть, как он вкладывает белоснежное древко сигареты в свои губы, втягивается, а затем выдыхает клубящийся дым — завораживает. Очень возбуждающе. Я даже смущенно отворачиваюсь, пытаясь привести свои мысли в порядок.

— Ты ночью плакала…

— А ты разве был ночью здесь? — Я почти себя убедила, что он мне приснился.

— Да. Ты уснула вчера в кресле. У тебя была температура, поэтому решил оставить у себя. Я переложил тебя в кровать… — Он говорит в перерывах между затяжками осипшим голосом — то ли от дыма, то ли это его волнует, — глядя задумчиво в окно, за которым начался снегопад. — Ты закричала и позвала меня. Я лег рядом и утешал. Ты успокоилась. Правда, потом ты просыпалась пару раз, плача. Все повторяла, что тебе больно…