Инквизиция

— Нет. Злилась, обижалась. Немного не понимала, что в ваших отношениях была правда, а что нет. Но нет, не ненавидит.

Эти слова проливаются бальзамом на мою. Есть еще шанс, что она простит и поймет. И я не упущу его!

— А Виктора?

— Нет. И это, кстати, может послужить нам козырем…

— Козырем?

— Будет суд, Оденкирк. И мы еще можем отсудить Мелани.

— Как вещь или недвижимость. — Устало потерев лицо руками, я прислонил стакан ко лбу и ощутил холодную стеклянную гладь. Мутило…

— Как эксклюзивную вещь! С ее даром к ней будут всегда так относиться. Вот и думай, счастье или беда родиться с сильным даром.

Я уже давно для себя этот вопрос решил. Уж лучше она была бы смертная, обычный простой человечек — дунь и потушишь огонь. Давно уже считал, что все инициированные, знающие и обладающие этим миром чуть больше других, попросту кем-то прокляты.

— Объясни мне, какого черта ты вызвала Старейшин? — От выпитого кружилась голова и все качалось. Реальность подводила меня, играя и забавляясь: то стакан подвинет чуть правее руки, то бутылку дальше от меня. Но мозг сопротивлялся и все еще мыслил. — Они же могли всех нас убить моментально.

— Ой! А Маргарита бы нас пожалела? Даже Мелани и то просекла, что силы были неравные. Марго, которая, как бешеная зажигалка, не знаешь, в какую сторону плюнет огнем, Савов, который с легкостью выбил твой пистолет и отклонил пулю, и сестренка Мелани — мечта мясника. И против них мы — ходячий набор для психотерапевта. — Реджина в бешенстве затушила остаток сигареты в переполненной пепельнице — так, будто хотела выдавить глаз кому-то; взметнувшийся пепел полетел во все стороны, словно брызги крови. — Я же сказала: Оденкирк, что буду спасать ваши шкуры, но не Мелани.

— Мы могли бы отстреляться! — Зарычал я, стукнув кулаком по столу, так что предметы на нем подпрыгнули и испуганно звякнули.

— Угу, могли. — Скепсис и сарказм Светоча остудили мой пыл.

Я схватился за бутылку и вылил всё, что осталось там, нам в стаканы. Реджина молча взяла свой и снова выпила залпом. Я повторил, но, в отличие от нее, морщась, подавил волну тошноты. От горечи алкоголя меня передернуло и скрутило. Мир резко ограничился кухней с кремовыми стенами, металлическими приборами и темно-коричневым столом, который сейчас выглядел черной доской, как крышка гроба. А еще противный жёлтый цвет лампочки над столом.

— В конце концов, всё шло к этому. Какая разница, как прознал Сенат, главное, сейчас не упустить джокер. Только бы у Мелани сейчас знак не появился, потому что если появится — туго будет.

— Не появится…

— Почему?

— Я его заблокировал. — Я засмеялся, довольный собственным решением. Начав объяснить, понял, что слова даются с трудом, подыскивать их стало тяжелее. Всё. Алкоголь лишал меня языка. — Мы, когда были вместе….я поколдовал…. на запястье «замок» поставил.

— Что?

— Говорю, на запястье поставил «замок».

Реджина смотрела на меня и улыбалась, будто видела впервые. Или кто-то стоит за моей спиной? Я невольно обернулся, но кроме раковины и зеленых занавесок на окнах никого не увидел.

— Что? Чего смотришь? — Я огляделся вокруг, пытаясь понять причину ее улыбки. Вроде, ничего смешного. Но Реджина всё смотрела и улыбалась.

— Я смотрю, как ты превращаешься в мисс Вселенную.

Я засмеялся. Хорошая шутка! Мисс Вселенная… И меня пробило на откровенность:

— Реджи, ты знаешь, как я ее люблю? Ты знаешь? Я же никогда не любил так никого. Никогда! Она невероятная. Потрясающая. А как целуется, знаешь?

— Надеюсь, и не узнаю.

А я словно почувствовал снова губы Мел — нежные, податливые. Аромат роз и фиалок, и горьковато-шоколадный привкус трюфеля… Вспомнилось, как мы любили друг друга, какое удовольствие было, сколько наслаждения…

— Богиня секса, — пробормотал я, глядя в стакан с янтарной жидкостью, где в блеске алкоголя могу представить черты любимого лица и изгибы желанного тела.

— Это он про кого? — донесся женский голос.

— Ну не про меня же!

Я поднял взгляд и увидел рядом с Реджиной пижаму в розовый цветочек, и только потом осознал, что передо мной Ева.

— Ева, моя маленькая Ева, сестренка. — Я рад, что она пришла. Словно солнышко спустилось в эту Богом забытую кухню, где, несмотря на противный свет лампочки, такая тьма беспросветная вокруг. — Хочешь выпить?

— И давно он такой?

— Как пришел, так и пьет. Я тут только час с ним сижу.

Ева подошла ко мне и ласково положила свою нежную ручку на плечо. Боже! Как же я люблю ее. Как незаметно Ева за эти годы стала родной, как Мириам, поэтому, взяв ее хрупкую кисть, поцеловал руку, отмечая невероятную красоту девушки.

— Стефану повезло с тобой…

— Стеф, надо его отсюда забирать.

Я повернулся к входу: там стоял хмурый, заспанный Клаусснер. Его появление еще больше отзозвалось нежностью и радостью в душе.

— Стефан, брат! Ты мой самый лучший друг! А ты, Ева, как сестра! Стеф, что вы никак не поженитесь, а? Вы же так любите друг друга! Реджина, прикажи им, ты же Светоч.

— Ага. Только протрезвей. — Стефан подошел и поднял меня со стула.

— Эй! Я еще не допил!

— Позже допьешь.

— Я не пьяный! — Меня взбесило, как он бесцеремонно обращался со мной, будто я недееспособный человек.

— Ты пьян, Рэй!

— Я не пьян!

— Пойдем, проспишься.

В ответ я схватил пистолет со стола и направил дуло в лицо Стефана. Ярость клокотала в груди, сжигая внутренности. В ушах звенело. Весь мир внезапно стал жарким и удушающим. Наступила тишина в кухне — все стояли и наблюдали за нами.

— Ну, давай, пристрели, — спокойно проговорил Стефан, осклабившись. — Обойма-то на столе.

Я покосился на стол и увидел недостающую часть Раджера. Черт! Я и вправду пьян.

Со вздохом положив пистолет, я сделал шаг вперед, намереваясь гордо удалиться в спальню, но ноги не послушались, а точнее, реальность взбунтовалась, переворачивая всё вверх дном. Мгновение — и надёжные руки Стефа подхватили меня, не дав упасть. Наверное, в небытие… Он помог мне подняться и опереться на него. И вот уже мы брели с ним к моей двери. А я ему говорил что-то про ясность мысли и страхи. Только когда мы оказываемся в моей спальне, я посмотрел в черные демонические глаза друга, который, казалось, меня жалел и терпел.

— Я ее потерял, Стеф, ты понимаешь? Я ее потерял. Хотел, чтобы всегда была со мной. Я ей обещал, что никому не отдам… И потерял.

— Ты сам-то в это веришь?

— А как еще? Она не хочет общаться со мной, возненавидит, если уже не сделала этого, станет Химерой, и мне придется убить ее. А потом всё равно. Я не выживу…

Я шептал простые истины своего сердца, которые внезапно сами преобразовались в слова, пускай и пьяной, но исповеди.

— Выживешь. Еще ничего не закончилось. Будет суд. А там посмотрим, что будет. Реджина думает, что у нас есть шанс вернуть её тебе.

— Ты слышал, как ее сестра визжала, когда ее уводили? Думаешь, она отдаст?

— А куда денется? У меня с такими сестрами разговор короткий. — Хмыкнул Стефан, показывая свою хищную улыбку. Он заразил ею и меня.

— А Кевина я пристрелю, честное слово. Увижу это урода — пристрелю собственными руками.

Ухмылка Стефа тут же погасла. Теперь его лицо выражала брезгливость и ненависть. Уверен, он испытывал к Ганну те же чувства, что и я. Ведь Кевин предал всех, поставив под угрозы наши жизни.

Я отошел и медленно начал раздеваться — пальцы не слушались. Друг молча наблюдал за мной, после чего решил удалиться.

— Ладно, до завтра, Рэй. — И ушел, оставив меня одного в комнате с ненавистью к Ганну-младшему. Тяжело дыша, так как каждое действие давалось с трудом, разделся, бросив одежду прямо на пол, а не сложив аккуратно на стул. Передо мной вставали картинки из прошлого: Мел все еще в бежевом испачканном кровью и пеплом платье, ее объятия, шепот, ветер раздувает её волосы, как ее уводят, влюбленные голубые глаза, изящные нежные пальчики, чертящие завитки по моему Знаку, озорной взгляд и вкус конфет на ее губах в Париже. Я смотрел на свою кровать и осозновал, что последнее утро в Саббате она провела со мной в этой постели. И я, со стоном упав на свои белоснежные одеяло и подушки, зарылся в них, стискивая, будто там спряталась сама девушка. Один, снова один… Я видел свет, я жил в нем. И вот они «изъяли» его в карцер. Где-то там Она. Может быть, не спит и думает обо мне.