Инквизиция

Грустно. Но я давлю в себе жалость, говоря, что таков путь инициированных, рано или поздно мы все сталкиваемся с проблемой выбора, где велика вероятность, что ты будешь в одном лагере, а твой брат или сестра — в другом. Рано или поздно Мелани либо окажется на костре, либо станет разящей рукой Сената.

Машина резко вильнула из-за подрезавшего нас идиота, а я оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть, как лежит девушка, не сползла ли на пол.

— Аккуратней веди, — рычу я на ни в чем не виноватого водителя.

Машина быстро проделывает нужный путь; вот уже впереди виднеется Саббат со своими башнями и серыми стенами.

Мы въезжаем во двор и плавно тормозим.

Я достаю спящую Мелани с заднего сидения и беру на руки, отметив про себя, насколько она легкая. Ее лицо уже приобрело здоровый оттенок, а слезы высохли на ресницах. Я вхожу в здание и останавливаюсь, окружённый своими же. Все ученики смотрят на меня, на лицах читаются самые разные эмоции: шокированный бледный Кевин, серьезные Курт и Ной, опечаленная Ева и довольный улыбающийся Стефан.

— Ну что? Мне идти готовить подземелье для церемониала? — Стефан кровожадно потирает руки, и я в ужасе осознаю, почему все пялятся на нас. Они думают, что Мелани стала Химерой и я ее вырубил, чтобы притащить сюда и сжечь.

— Господи, Стеф! — Ева шокировано смотрит на своего парня с явным отвращением, не находя слов для его довольного вида.

В эту минуту я слышу звонкие удары каблуков спешащей навстречу нам Реджины. Она практически подбегает ко мне, а у меня в мыслях лишь шок от поведения Стефана и осознания, что пару часов назад я сам бы вёл себя так же, если бы не эта поездка в больницу. Реджина хватает кисть Мелани и не находит знака. Пусто.

— Что с ней? — Её голос звучит сталью. Она успокоилась.

— В больнице мы застряли в лифте, и с ней случилась паника. Похоже, клаустрофобия. Медсестры ввели ей успокоительное. Проспит пару часов.

Я слышу пару облегченных вздохов.

Стефан стоит раздосадованный, что сегодня не будут пылать костры Инквизиции в подземельях Саббата. Злой, со своей неудовлетворенной жаждой крови, молча покидает нас.

— Отнеси ее в комнату, — говорит приказным тоном мне Реджина, после чего разворачивается на каблуках и, громко хлопая в ладони, кричит на всех: — Ну, чего встали? Девочка просто хлопнулась в обморок, а вы уже тут накинулись, как стервятники! Пошли вон отсюда! Вы, кажется, собирались на вечеринку!

И все расходятся. Остаёмся лишь мы с Евой и Кевином. Глядя на младшего Ганна, я испытываю странные чувства, будто забрал что-то, что по праву принадлежало ему. Неприятно. А тот, явно успокоенный, ухмыляется, потирая рукой затылок:

— Я уж думал, что она вспомнила, кто такая. Думал, что всё.

И я чувствую волну злорадства, вспоминая вчерашний разговор, когда бросил ему:

«В любую минуту она может вспомнить всё. И что ты будешь делать тогда? Пойдешь за бутылкой керосина, а потом на день рождения к Мике?»

Всё практически так и произошло. Будет ему уроком. Может, меньше будет волочиться за Мел?

Мы с Евой поднимаемся в спальни, оставив Кевина в раздумьях и растрепанных чувствах.

Комната девушки, в отличие от наших, еще толком не обжита. Это у нас они уже обросли вещами и мебелью, картинами и постерами. Единственное, что точно не отсюда — это горшок с землей, стоящий на окне, наверное, там скоро что-то прорастет. Я кладу девушку на кровать, а Ева разувает её и накрывает одеялом.

Мы оба стоим у изножья кровати и смотрим на спящую.

— Как прошла поездка? Если не считать приступа клаустрофобии.

— План Реджины сработал. Признаюсь, она обычная и пока не опасная девушка.

— Реджина специально отправила тебя с ней?

— Да, чтобы лучше ее узнал и пообщались. Я за завтраком догадался, а она подтвердила.

— И хорошо пообщались? — Ева проходит и садится в кресло. Я у себя от такого избавился: слишком уж неудобное.

— Ну, да. Я пообещал ей извиниться при всех за свое поведение.

— О! Оденкирк, это прогресс! Правда, готовься: Стефан в ярости на тебя.

Я тут же вспоминаю обозленный и расстроенный вид Стефана, когда тот узнал, что Мелани — всё ещё Мелани.

— Кажется, с ним будут проблемы.

— С ним всегда проблемы.

— Так ты идешь на вечеринку? — Я оборачиваюсь на задумчивую Еву, которая сидит в красивом блестящем платье с непозволительным мини, уложенной причёской и с макияжем. Ее такой не каждый день увидишь. Очень горячо выглядит.

— Иду. Только кто будет с Мелани, когда проснется?

— Я побуду.

— Смотри, Кевин заревнует. — Она встает с кресла, поправляя платье.

— Смотри, Стефан заревнует, — киваю я на ее длинные и слишком открытые ноги.

— Стефана легко отвлечь парой поцелуев. А вот Кевин не особо будет рад, если ты к нему полезешь целоваться.

— Мы договоримся с ним, — смеюсь я. — Кстати, Кевин идет с вами?

— Вроде бы собирался.

Она почти доходит до двери и останавливается.

— Есть последние новости из стана Химер. Кажется, они догадались, что Мелани жива. У них там идет какое-то движение. Реджина обеспокоена, что они будут искать ее, и узнают всё.

— И что? — Мне не нравится это. Если Химеры всё узнают — нам несдобровать: либо перебьют весь Саббат, либо отдадут на суд Сената за нарушение третьего правила — закон Равновесия.

— Не знаю. Артур и Реджина думают над этим. Наверное, обратятся к другим Светочам за помощью. — Она кидает взгляд на Мелани и выходит.

Не потому, что ты мне нравишься

Я медленно прихожу в себя. Такое ощущение, будто мое тело — чугун, камень, дерево, да что угодно, только не тело. Что-то тяжелое, неподатливое.

Глаза закрыты, но голова работает, при том не очень хорошо. Словно я переспала положенную норму. А во рту кислятина. Господи, надеюсь, я не проспала подъем, не хотелось бы получить нагоняй от мисс Татум! Заставляю себя подняться и сесть, но глаза все так же закрыты. Тяжелые веки не хотят открываться. Приступ зевоты словно подтверждает, что я не прочь дальше спать. Но если усну, то будут проблемы, а, во-вторых, так можно опять впасть в кому. Тру глаза-предатели, затем запускаю пальцы в волосы и чувствую, что у меня там все спутано в воронье гнездо.

Хорошенько проморгавшись, я поднимаю взгляд, чтобы привычно посмотреть в окно. Но первое, что вижу — цвет грозы. И он улыбается.

Рэйнольд сидит в кресле, подавшись вперед, облокотившись на колени, и смотрит на меня в упор. И улыбается.

— Рэй? — Мой голос ломается в конце, что приходится откашляться, чтобы продолжить. — Ты что здесь делаешь?

— Наблюдаю, — напевно отвечает он, будто действительно видит жутко интересное явление.

— Зачем? — выпаливаю я. А затем понимаю, что это не тот вопрос. — Что ты делаешь в моей комнате?

— Я уже сказал, что я делаю в твоей комнате. — Он откидывается в кресло, положив руки на подлокотники. Будто сидит на троне. И продолжает улыбаться! Это выводит из себя. Раздражает.

— Зачем? — Нет, все-таки первый вопрос был правильный.

— Чтобы узнать, как ты после вчерашнего?

Ага. Вчерашнее. А что у нас было вчера? Я пытаюсь вспомнить, но последнее, что я помню, это разговор про вечеринку за завтраком.

И тут замечаю, что одета: я спала в джинсах и майке. И воспоминания, словно из корзины, сыпятся одно за другим. Завтрак, спор с Рэем, больница и куча врачей, весть о смерти Салем и…темнота.

Только это не та темнота, которая дырой проходит в моей памяти о прошлом. Это живая Темнота, если так можно ее описать. Она давит мне на грудную клетку; невозможно пошевелиться, потому что Темнота огромным грузом придавила меня и ломает кости. А потом красный трепещущий цвет побеждает Темноту, но оставляет нереальное количество боли.

— Что со мной было? — Я слышу, как изменился тон моего голоса.

— Приступ клаустрофобии. — Рэй напряжен, его руки сжаты в кулаки. — Мы застряли в лифте, там, в больнице. И у тебя был приступ паники.