Кто ищет…

Взгляд скользнул по станку, видимо, оставленному Сергеем после утреннего бритья. Хотя… Всего несколько полос на запястьях и все проблемы растворяться в бесконечности небытия… Пугающей пустоте, заглянув в которую душа сжимается в комок, а сердце обливается кровью. Аня вздрогнула, собственные мысли заставляли трястись, но не от холода, а от пожирающего сознание страха. Она подалась вперед, потом отшатнулась. «Этим ничего не решишь…» — шептали губы, а руки все равно тянулись к лезвиям. Надо только разломать станок, чтобы вытащить их из безопасного плена. Суицид перестал казаться невозможным, наоборот — все больше манил исцеляющей силой забвения.

Дверь в ванной открылась, на пороге застыл Сережа с полотенцем в руках. Аня инстинктивно прикрылась правой рукой, а левую спрятала за спину — в ней сейчас был зажат бритвенный станок. Почувствовала, как кровь прилила к щекам. «Веду себя, как ребенок, застанный с коробком спичек», — досадливо подумала. Более того, внутри поселилось раздражение, что Сергей ворвался в самый неподходящий момент. Видимо, он заметил смятение на ее лице, отвернулся и протянул полотенце.

— Держи, хватит мокнуть, пойдем — чаю горячего попьем с медом, — в голосе сквозила наигранная бодрость.

Наверное, Сережа и впрямь хотел поднять Ане настроение, но сейчас ей было нужно только одно — чтобы он поскорее ушел.

— Ты иди, — пробурчала она, скрывая досаду. — Полотенце брось куда-нибудь, я еще не закончила, — со смаком выговорила последнее слово. Скоро будет конец всему: и купаниям, и угрызениям совести…

Сергей оставил полотенце на стиральной машине и ретировался. Аня развернулась к душевой, полная решимости покончить с этой никчемной жизнью. Взгляд наткнулся на капли, разукрасившие алым голубизну кафеля. Аня поморщилась, раскрыла левую ладонь, из тонких полос на которой сочилась кровь. Видимо, она слишком сильно зажала станок в кулаке — он сломался, и лезвия впились в нежную кожу.

Аня подошла к раковине, включила воду и подставила туда руку. Прозрачные струи становились розовыми и уносились в сток. Вот так и ее силы умчаться из порезанных вен в просторы канализации, а вместе с ними и все ее существо. Сознание померкнет под аккомпанемент терзающей душу ненависти к самой себе…

— Анют! Хватит угнетать себя в одиночку! — раздался голос Сергея из-за двери. — Выходи уже!

Аня вздрогнула и очнулась от завораживающего зрелища. Схватилась за руку, словно на ней зияла смертельная рана, и опрометью выскочила из ванной.

Глава 34

В дверном проеме Аня столкнулась с Сергеем, уткнулась ему в грудь и разревелась, размазывая слезы и кровь по лицу. Он крепко обнял ее, погладил по волосам широкой ладонью.

— Ну, хватит, успокаивайся, — произнес нарочито жестко, прижимаясь щекой к Аниной голове. — Все пройдет…

— Нет… Это всегда будет со мной, — с трудом выговорила она. — Сережа…

— Это что у тебя? — резко оборвал он, заметив кровь на ее ладонях.

Спрятать руки Аня не успела — Сергей с силой притянул их поближе, нахмурился, рассматривая порезы. Внутренне сжалась, готовясь выслушать ругань и воззвания к совести, но он не проронил ни слова. Так же молча провел ее в комнату и усадил в кресло, залез в тумбу, извлекая пузырек перекиси и бинты. Аня следила за его размеренными движениями, разглядывала Сережино сердитое лицо… Оно действовало, как горькая микстура — может, неприятно на вкус, зато целебно. Внезапно захотелось все ему рассказать, довериться даже в большей степени, чем несколько часов назад. Слова скатывались с языка, унося с собой частицу той боли, что клокотала в груди. Ощущение безнадежной прострации истлевало под напором Сережиных заботливых рук, бинтовавших располосованную ладонь.

Перестав говорить, Аня уткнулась Сергею в плечо, будто пряталась от чувства вины, просыпавшегося под его строгим взглядом. Он затянул тугой узелок, обрезал махровые края повязки, задержался, согревая ее руки своими. Потом снял с себя футболку и одел на нее, как на ребенка.

— Это того не стоит, — после нескольких минут раздумий произнес Сергей.

— У меня теперь ничего не осталось, — на глаза опять запросились слезы. — Ни семьи, ни любимого человека…

— Нет, — Сергей решительно мотнул головой. — Есть ты. Значит, ты должна жить ради себя.

Аня кисло улыбнулась.

— Тебе легко говорить… — отвернулась, разглядывая лакированный подлокотник кресла.

— Анют, почему ты так уверена, что только тебе бывает плохо? — Сергей резко перешел на грубый тон, вырывая ее из очередной волны саможаления. — Откуда этот малолетний эгоизм? Вроде уже взрослая девчонка, а все думаешь, что у всех текут молочные реки с кисельными берегами, кроме тебя!

— Можно подумать, ты испытывал нечто подобное! — огрызнулась Аня, но тут же пожалела. Желание отговариваться и сыпать гадостями невольно захватывало верх над здравым смыслом.

— Не совсем. Но было. Не надо замыкаться на себе — оглянись, и увидишь, что в душе у каждого тонет камень, круги от которого никак не перестанут бежать… Да, тебе досталось от старухи-жизни, но у нее же припасено до хрена предательств для других.

Сергей встал и вышел из комнаты. Вскоре из кухни донесся щелчок чайника и хлопанье холодильника. Бесприютная тишина повисла над Аниной головой. Казалось, что в густоте беззвучия слышно, как бьется тугими толчками ее сердце. Без Сережиной опеки стало сиротливо и зябко. Поежившись, Аня тоже отправилась на кухню. Сергей стоял около раковины и ополаскивал кружки. На плите грелся ковшик с молоком.

— Тебя тоже предавали? — спросила, присаживаясь на уголковый диван.

— Да, — не поворачиваясь, ответил Сережа.

— Кто? — это не было любопытством. Ане и впрямь казалось необходимым знать, что не ей одной пришлось пройти через подобное.

— Моя девушка, — с вымученной улыбкой ответил он, ставя чистые кружки на стол. — Но это было давно, когда я служил еще. История банальная, так что с твоей никак не сравнима.

Сергей выключил конфорку, разлил пышущее жаром молоко по бокалам, подвинул к Ане деревянную крынку с медом.

— Угощайся.

— Не дождалась? — продолжала допытываться она, запуская ложку в мед.

— Да. Причем, я ведь не знал ничего. Просто погано как-то стало на душе. Вот и написал ей: «Что, сука, натрахалась?», а она в ответ всего два слова… «Как узнал». Вот и вся любовь…

Сергей мешал молоко, забыв положить туда меда.

— Ты ее до сих пор любишь? — замирая от страха, спросила Аня. Боялась не того, как он отреагирует на подобные расспросы, ответ был важен для нее самой. Она словно примеряла на себя Сережину боль, взвешивая, сумеет ли пережить свою?

— Нет, — чересчур резкий ответ. Будто оторвал и бросил от себя еще кровоточащий кусок плоти. — Я ее похоронил в тот самый день. И тогда мне тоже не хотелось жить, казалось — больше ничего не будет и не было никогда. Но потом опомнился — оставалась мать, отец, который еще не погряз в беспробудном пьянстве. Но вот возвращаться домой я не торопился. Остался служить. Тогда как раз начался путч, вся эта грызня с развалом СССР. А потом — Чечня… Вот где понимаешь, что нет ничего дороже жизни. Там все другое теряет смысл…

Аню распирало узнать побольше о Сережиной службе, но глядя в его подернутые задумчивой пеленой глаза, удержалась. Да и не станет он рассказывать про пережитое на войне.

— Ты убивал? — все-таки не смогла справиться с любопытством.

Сережа рассмеялся. Кажется, он даже обрадовался такому вопросу.

— Тебе это знать не обязательно.

Аня тоже улыбнулась, вспомнив, как в тот день, когда Сережа спас ее, спрашивала нечто подобное. Да, теперь нападение Васькиной шайки казалось таким далеким, зыбким. Если бы все забывалось столь же быстро и легко! Отхлебнула горячего молока, пахнущего липой и акацией, наверное, все и впрямь наладится. Когда-нибудь… Но что ей делать сейчас?

— Сережка, а что делать мне? Тоже их похоронить?

Обжигаясь, Аня сделала еще глоток. Сережа ответил сразу, видимо, для него все было просто и очевидно.