Страница 46 из 52
— Дочка, — тихо произнесла оставшаяся бабушка. — Ты бы шла домой. Али случилось чего?
— Случилось… — еле выдавила из себя Аня. Нестерпимо захотелось выговориться здесь и сейчас, но слезы застряли в горле и дальше не шли, как и откровения. — А дом… У меня теперь нет дома. И не было никогда…
Бабуля посерьезнела, подошла ближе, впрочем, оставаясь на разумной дистанции.
— Так, может, милицию вызвать?
— Нет, спасибо, — не мигая, ответила Аня. — Милиция мне не поможет…
Не дожидаясь ответа, она помчалась прочь из незнакомого двора. Вернувшаяся способность мыслить убивала, наполняла душу горечью и страданием. Бежать, ничего не соображая, было легко и свободно. Вот только рыдания все сильнее штурмовали горло и становилось труднее справиться с желанием выплеснуть их в чью-нибудь надежную жилетку.
Видимо, Анины ноги лучше нее самой знали, куда нести хозяйку. Через полчаса, час или полтора — она не знала сколько прошло времени — остановилась, напряженно глотая ртом воздух. Огляделась — знакомый дом с железными балконами. Аня прошла во двор, нажала код подъезда под удивленными взглядами женщин, приглядывавших за возившимися в песочнице детьми. Вошла в подъезд, отсчитала каждую ступеньку, вспоминая, как Сережа нес ее здесь на руках. Память отказала на пятнадцатой.
Очнулась перед открытой дверью, из которой доносился противный писк звонка. Будто в вязком сне проследила за своей рукой, беспрестанно трепавшей черную кнопку. Наклонив голову, стала всматриваться в тьму проема — где же Сережа?
— Анюта, да ответь же! — над самым ухом раздался его отчаянный голос.
Оказывается, он тряс ее за плечи. Почему раньше не почувствовала? Мысли пружинили, мешались, ускользали. Каждую становилось крайне сложно додумать.
— Привет… — произнесла, словно кукла, которая хлопает глазами и пищит «мама», когда ее переворачивают.
— Что случилось? — интонация Сергея наполнилась тревогой.
В один миг перед Аниными глазами пронеслась минувшая сцена, больше напоминавшая театральную постановку или дурацкий розыгрыш. Вот когда слезы вырвались наружу.
— Мне плохо… Мне очень плохо, Сережка…
Аня задыхалась. Слова застревали в горле, в груди разгорался пожар. Как она могла полюбить родного отца? Кто там наверху решил сыграть с ней такую шутку? А главное — за что? Ане казалось, что она умирает — рыдания рвали легкие. Ей хотелось наказать себя за предательскую, запретную любовь, вырвать сердце и сжать его в кулаке. Она готова была на все — лишь бы оно перестало ныть и впиваться в душу щемящей горечью.
— Анют, расскажи хоть что-нибудь! Я попробую помочь, — Сергей обеспокоенно тормошил ее, пытался заглянуть в глаза.
Но Аня не смогла ответить — из ее рта не вылетало ничего, кроме рыданий. Плечи дрожали, слезы лились сплошным потоком, застилая глаза.
— Препод твой что-то натворил? Марина? — Сережка предпринял новую попытку разговорить ее.
Аня сильнее прижалась к его надежному плечу. Ощутила искреннюю поддержку, заботу, проскальзывавшую в интонации, словах, жестах Сергея. Вот он — настоящий друг, которому всегда можно поплакаться «в жилетку», доверить тайны и в ответ услышать не абстрактное «все наладится», а правду. Он не станет ее жалеть, чтобы полегчало, но поможет исцелиться через мучения и боль. И при этом — всегда будет рядом, защитит. В голову закралась шальная мысль — вот кто поможет ей избавиться от проклятого чувства.
Перестав рыдать, Аня повернулась к Сергею, заглянула в теплые карие глаза, а потом прикоснулась к губам своими. Он не отшатнулся. Сидел, как вкопанный и ждал, когда она перестанет его целовать. Но Аня не унималась. Осознание, что ласкается не к тому, кто оказался так дорог и так недосягаем, терзало. Хотелось остановиться и убежать. Вот только можно ли скрыться от себя самой?
Аня провела языком по Сережиным губам, прижалась к нему всем телом, еще содрогающимся от плача. Хотелось вжаться в него, почувствовать на себя тяжелую плоть мужчины, который единственный не причинит вреда, потому что не хочет этого делать. Кажется, более опытная в любовных делах Карина говорила, что сильный пол возбуждают прикосновения «там». Замирая от страха и давясь слезами, Аня скользнула рукой к Сережиной ширинке, но он остановил ее.
— Ты этого хочешь? — спросил осипшим голосом.
— Мне это надо, Сереженька… Очень надо… — Аня оторвалась от Сережиных губ и умоляюще посмотрела на него.
Не произнося больше ни слова, Сергей ответил на поцелуй — долго, трепетно, но не страстно. Будто не сексом собирался заняться, а писал кистью на холсте. Так же нежно положил ее на диван и стал расстегивать рубашку. Каждый миг, когда он прикасался к ней, Аня мысленно благодарила Сережу. Его ласки были не требовательными, а успокаивающими, размеренными, поцелуи согревали. Аня зажмурилась, целиком отдаваясь во власть первого любовника.
Выходило совсем не так, как ей хотелось — вместо наказания она получала утешение. И только острая боль, вонзившая внизу живота, наполнила душу очищающим самобичеванием. Но это именно та боль, которая ей сейчас была нужна.
Аня стояла под прохладными струями душа, равнодушно рассматривая обстановку Сережиной ванной. Голубая плитка на стенах и такой же пол, местами облупившая побелка на потолке… Пустая корзина для грязного белья, с усердием бухающая стиральная машинка и кристально-белый «седалищный друг»… Узкий совмещенный санузел, который казался просторным только из-за того, что вместо привычной чугунной ванной красовалась душевая кабина. Аня закрыла лицо руками. Вот и все… Теперь от ее невинности не осталось и следа — Сергей вовремя сообразил, что произошло и аккуратно подложил под Аню свою рубашку, которая сейчас вертелась в стиральной машинке.
Хотелось плакать, но глаза оставались сухими. Детство кончилось. Причем не час назад на диване, а тогда, когда в дверном проеме квартиры Виктора показалось перекошенное лицо матери… Аня уже смирилась с этим. И теперь в груди разрасталась кромешная пустота, поглощавшая все прочие чувства… В том числе — сожаление о содеянном.
И потом, чего теперь метаться, если все случилось? Не без ее желания случилось… И тут стоит еще раз поблагодарить Сергея — он не стал ее утешать, раскаиваться или мозолить языком тему девственности. Хоть и был удивлен и даже растерян, когда понял, с чем столкнулся. Аня видела это по его лицу. Но недоумение сменилось нежностью, движения стали до крайности плавными, будто Сережа испугался, что она разобьется от очередного толчка. Не разбилась и не рассыпалась… Просто, стала чуть-чуть другой. И потом — она сама хотела этого, к чему теперь терзания и разговоры?
Аня выдохнула, выталкивая из легких тоску вместе с воздухом. Может, много позже она и будет убиваться, но сейчас в этом нет смысла. Когда на плечах висит более тяжкое преступление, такой грешок кажется невесомым, надуманным… Отец… Сколько раз, несмотря на ненависть к выдуманному образу, Ане хотелось его ласки, доброго совета, строгости в конце концов! В детском саду и начальных классах она с завистью слушала рассказы других детей, когда на двадцать третье февраля они хвастались храбрыми и умелыми папами. А потом просто перестала верить в чудо и ждать, что отец вернется. Бросит разлучницу и найдет их с мамой… Вот идиотка! Она и впрямь верила в это! Жила мечтой и, как казалось, стерегла для папы место в маминой сердце…
Теперь у нее нет мамы… Той самой, которая пела колыбельные и ругалась из-за двоек… Той самой, которой единственной можно было рассказать обо всех проказах, замирая от страха в ожидании упреков. И вместе с тем, заботливее и роднее которой не существовало во всем мире другого человека… Все — ложь! Даже сейчас в голове не укладывалось, что случившееся — правда… Словно Аня впала в забытье и оказалась в кошмаре, где каждый близкий превратился в оборотня: мать — в монстра-воровку, а любимый — в заблудшего отца…
Аня закрыла рот ладонью, давясь яростным стоном. Почему она?! Этот вопрос мучил ее неотступно. Чем провинилась? В Москве миллионы людей, а такое «счастье» свалилось именно на ее голову! Уж лучше бы кирпич — так хотя бы не пришлось жить дальше с полученными ранами… А ей придется… Смотреть в зеркало, видеть глаза, которые подарила ей настоящая мать, вспоминать волнующие поцелуи того, кого язык отчаянно отказывался называть отцом… И жить с этим.