Иван Дорога

Бог свидетель я не хотел участвовать в этом празднике и на этот раз, но во мне вдруг взыграло какое-то сектантское чувство и все росло и множилось желание не так чтобы самому побегать по чужим домам в костюме нечисти, как вовлечь в этот процесс Надю. Пока склонял ее к вакханалии, термины и формы выбирал сплошь сектанско-пропагандистские: «Ты ведь не знаешь, как это здорово!», «Ты же здесь живешь – нужно чтить традиции!» и «Здесь ничего предосудительного нет!». Но Надя хохотала и не поддавалась. Вдруг словно мне в помощь, к Наде зашла школьная подруга Наташа и выслушав мое предложение обрадовалась, сказав, что участвовала в подобном, когда была еще в начальных классах школы и теперь это нужно обязательно повторить. Надя согласилась, и я убежал к себе готовить костюм.

Позвонил Сане, и не успел предложить ему отпраздновать, как он меня опередил. Договорились встретиться рядом с домом Нади в девять часов.

Приоделся я тогда всем на загляденье. Напялил вывернутый наизнанку армейский тулуп, который папа принес из военкомата. Надел валенки, а под ушанку нацепил маску гориллы, когда-то купленную для того же праздника и использованную только однажды.

Тулуп был мне очень велик. Рукава висели ниже рук сантиметров на десять, а широкий подол, той же длинны не дотягивал до пола. Я все сомневался годится костюм или нет, но когда проходил через неосвещенный переулок и старуха жившая по соседству на мое: – «Здравствуйте!» шарахнулась в сторону и взялась бормотать: – «…свят-свят!» и креститься, я понял – хороший!

Еще одно подтверждение, что гориллье гуталиново-черное рыло работает безотказно, я получил, когда нажал кнопку дверного звонка в расчете напугать Надю. Но чуть было не довел до заикания ее мать Марину, вскрикнувшую так, что мне пришлось снять маску чтобы ее успокоить. Не успела она меня отчитать за свой испуг, как из комнаты Нади в коридор вывалились две горбатые фигуры в вывернутых и подпоясанных шарфами дубленках и пластиковых перемазанных красным лаком для ногтей масках свиней.

– Ваня, а у тебя какой костюм? – спросила одна «свинья», обувая сапоги. Я показал маску гориллы.

– Мам я подушки с дивана для горбов взяла, все пока – я не поздно! – сказала вторая «свинья», выходя в дверь.

Я только нацепил свою гориллью голову, когда, глядя в растерянные глаза Марины призвал ее не волноваться и закрыл за собой.

Саня с подругой Катей уже поджидали у дома. С костюмом Саня явно не морочился – надел какую-то старую одежду и хоккейную маску натянув поверх нее спортивную шапку с помпоном. Кроме того, прихватил гитару. А вот Катя умудрилась где-то раздобыть русский народный сарафан такого размера, что свободно надела его поверх куртки. Платок на голове был повязан так, что два его угла торчали вверх чуть выше лба, напоминая короткие рожки. Ее лицо, покрытое чем-то белым, в потемках сливалось в сплошной овал, на котором четко выделялись только глаза. В итоге в одном месте собрались: две горбатых прямоходящих свиньи, уменьшенный вариант маньяка Джейсона из фильма ужасов «Пятница 13-е», но вместо мачете – с гитарой, жутковатая гейша в русском-народном сарафане и горилла в валенках и вывернутом на изнанку тулупе – картина в духе инфернального сюрреализма.

Прежде понаблюдав за обстановкой на улице, по которой уже бродили небольшие группы «нежити», вроде нашей, стали дружно обсуждать какой из дворов первым осчастливить своим залихватским видом. Вдруг неожиданно для меня предложила Надя. Раз уж мы не можем определиться к кому идти первым пусть один из нас назовет номер, а другой улицу.

– Три! – крикнул «Джейсон».

– Подгорная! – добавила его подруга своим белым ртом.

Дружно ринулись вперед, по дороге договорившись о программе выступления (почти как некоторые профессиональные артисты). Саня сказал, что может сыграть и что-нибудь спеть, а если нет, запасной вариант в качестве частушек предложила Наташа. Я попробовал втиснуть в конспект выступления еще и матерные зарисовки, но «гориллу» тогда, почему-то никто в серьез не воспринял.

Адрес располагался неподалеку и стоило подойти к забору избранного случайно дома, вся наша зверская компания стала с сомнением переглядываться. Домишка вид имел прямо скажем неблагополучный. Но как нестранно, никто не стал возражать против случайного выбора, и мы друг за другом поплелись по узкой тропинке к дверям, пропуская вперед творческий костяк в лице «Джейсона» и «горбатой свиньи».

Саня постучал и спросил хозяев, никто не отозвался, и мы ввалились на темную веранду. Саня забубнил и взялся ощупывать стену, когда вновь постучал и открыл дверь:

– Эй хозяин принимай – дар из сумки вынимай! – выкрикнул он и вошел внутрь, а остальные, не сговариваясь, взялись голосить, создавая фоновый шум.

Набившись в тесную прихожую и закрыв за собой дверь все вдруг умолкли. Первым делом пришлось отметить тяжеловатый затхлый запах, а уж после остальную, сомнительную обстановку. Обои на стенах вздулись множеством пузырей, старые кухонные шкафчики покрывали наклейки. На печке, испещренной мелкими трещинами давно не обновлялась побелка и не покрытый скатертью стол, сплошь занимала грязная посуда и полупустые бутылки.

Из дверного проема справа доносились звуки телевизора, кажется повторение новогоднего концерта (наверное, с тем же составом певцов что и в семидесятые годы, по крайней мере, мы вошли, когда пел Л. Лещенко). Саня вновь повторил свой выкрик и из комнаты вышла низкорослая женщина в ситцевом халате с растрепанными волосами и одутловатым лицом. Она на секунду замерла и осмотрела нас равнодушными отекшими глазами. Молча взяла табурет из-за стола, поставила его к печке, уселась, закурила сигарету и сказала скрипучим голосом: – «Давай!».

Не знаю какой бес вселился в Саню в этот момент, но он запел именно:

– Изгиб гитары желтый ты обнимаешь нежно, струна осколком эха пронзит тугую высь…

– Нет. Стой. Все. – сказала женщина и поднявшись вынула из кармана десять мятых рублей и протянула их вперед. Саня бросил петь, взял деньги, а женщина добавила, кряхтя усаживаясь обратно, – У меня мужик этих бардов не любит – услышит орать будет. Все идите!

Тут на кухню вывалился только что упомянутый мужик. Он медленно покачнулся и тряхнул ядовито-бордовым лицом, когда прошептал:

– Ага, язычники…прискакали! – прошел к столу вытащил из-под него табурет и опять покачнувшись шагнул в центр кухни. Попытался поставить его на пол, но только склонившись поскользнулся и падая назад подбросил табуретку вверх и разбил лампочку.

Под звон стекла, кряхтение мужика и сиплый смех женщины, мы дружно ломанулись на выход, спотыкаясь в темноте о ноги друг друга.

Быстро пробежав по узкой тропинке до ворот, хохоча и тяжело дыша сбились в кучу.

– Пронзил тугую высь…табуреткой! – сказал Саня.

– А это всегда так? – спросила Надя.

– Да ты что?! Я такого за все время не видел! – заметил я, а остальные только согласно закивали.

– Первый блин! Это был первый блин, который комом! – рявкнул Саня и задрав маску закурил сигарету.

Мимо нас тем временем пробежала ватага каких-то мелких крикливых «чертей» и исчезла за поворотом на Белую улицу, а перекурив и мы двинулись следом.

По широкой освещенной лучше многих других Белой, там и здесь носились ряженые вереща разнообразием детских голосов.

– Они здесь уже весь урожай собрали! – вскрикнула Наташа.

– Тогда пойдем на Полевую! – предложила Надя. Все умолкли, ожидая разъяснения причины предложения. – Нам же благополучные нужны! Те что посолидней – те, кто больше даст, правильно!?

– Правильно! – подтвердил я. – А кто там, на Полевой?

– Знакомая матери. – пояснила Надя.

– Ладно. Идем?! – сказал я, осматривая остальных и все поочередно кивнули.

Как только на Полевой, Надя остановилась у высокого коричневого забора с большим почтовым ящиком на калитке, Саня вдруг тяжело вздохнул и тихо сказал с оттенком рассеянности:

– Твою мать! Даже не так…Знает твоя мама с кем дружить! Здесь же родители районного прокурора живут!