Страница 52 из 81
- Вы – дети? Дети вы?! – глядела на одного, ко второму оборотясь задом.
Оба молчали, при этом один увлечённо ждал очередного поворота. Наконец Алик задержалась перед мужем:
- Ведь ты обещал мне – отступишься по-хорошему, сам дашь нам свободу...
Профессор думал с ревнивой завистью: «Жеребчик любуется твоими жамбонами!»
- Было, – он кивнул, – было! Обещал. После этого у нас возникала особая близость... я понял: другой любви, равной этой, у меня уже не будет. Пусть случится всё, что может случиться, мне не станет хуже, чем ему.
Виктор вскочил с кресла и обхватил Алика сзади:
- Она – моя! Кончился твой кайф! Грози теперь... – он тесно прижимал её к себе – ей стало неловко, она высвободилась.
Лонгин Антонович, встав, взял её за руку:
- Речь не об угрозах, – внушительно обратился к жене. – Я говорю о моей, если угодно, вере. Я изложил её принципы в день нашего знакомства...
- Давай без ссор! – воззвала она умоляюще. Тут же глаза похолодели, она резко добавила: – Или я сама полечу к Дульщикову!
Профессор невозмутимо адресовал Можову:
- Ты её покрепче обхвати, покрепче! Завтра тебя арестуют по обвинению в убийстве двух сотрудников милиции. Недолго будет она твоей. Ты уверен – она, в самом деле, полетит в Псков? Полетит, зная, что тебе нет возврата? Ты уверен – она снова не станет моей?
- А-а-ххх!.. – жена хотела хлестнуть его по щеке, но он поймал её руку.
- Отпусти-и её! – рыкнул Виктор: он стоял за спиной Алика и хотел сбоку ударить профессора в голову, но тот уклонился.
- Я закричу-уу!! – Алик и впрямь вскричала. – Всю округу подыму. Сядьте!
Мужчины неохотно разошлись и сели. Она бросилась было к Виктору, нежно протянув руки, но замерла и метнулась к мужу:
- Ты – лгун! Ты – подлец! Когда ты прекратишь издеваться?!
Лонгин Антонович – стареющий сухопарый атлет с интеллигентным лицом – спокойно произнёс:
- Живу по моей вере, вере отмеченных. Да, я индивидуалист до кончиков ногтей, и страна – лишь фон для меня!
- У-ууу, как ты мне душу измотал! – Алик схватилась за голову.
Профессор властно потребовал:
- Кончено! Выметайтесь оба из моего кабинета! Сейчас я подыму дежурного МВД, и он прямо сейчас, ночью, пришлёт спецкурьера. Я вручу ему известный вам пакет! Не верим? Так убедитесь... – он встал.
Алик выговорила задрожавшим голосом:
- Успокойся!.. – выбросила руки, как бы пытаясь толкнуть его назад на стул.
Лонгин Антонович шагнул к телефону. Виктор шевельнулся в кресле, развязно потребовал:
- Минутку-минутку! – и прищёлкнул пальцами. Изменив выражение, ласково попросил Алика: – Пожалуйста, оставь нас одних!
В глазах у неё стояли слёзы, он повторил просьбу. Алик нервно прищурилась:
- А вы не будете драться?
- Ну что ты... Исключено!
- Услышу – закричу! – Она вышла, прижалась к двери, стала слушать.
Позже ей придётся признаться себе, какое дразнящее чувство испытывала она в этот момент. Её самолюбие не могло не щекотать – двое мужчин схватились из-за неё насмерть. Она ловила то, что говорили за дверью. Виктор сказал приглушённым голосом:
- Брось рисоваться! Я знаю: ты сделаешь, как обещал. Я уважаю... Но и ты имей уважение! Я предлагаю: на эту ночь остаюсь у вас – ты нам разрешаешь... Наутро сматываюсь в мою дыру. Но приезжаю дважды в месяц на два выходных. Ты устраиваешь мне в гостинице номер-люкс.
Профессор ответил тихо, но категорично:
- Выбрось из головы! Раз в два месяца и ни хуя больше! Приезжаешь на один выходной. Ночуешь одну ночь.
- У вас?
- Ну уж нет! В гостинице.
- И всего раз в два месяца? Ты смеёшься, что ли? Давай – два раза в месяц на один выходной. Не-е-т? Ну, тогда – раз, но на две ночи, или звони, сажай и сам садись!
- И посажу, и сяду! Я своё пожил. Это ты, дурачок, мало ещё чего видел, – высказал профессор и продолжил: – Хорошо, раз в месяц на один выходной. Каждый третий месяц – на два.
- Ладно, пусть так. Договорились.
88
Алик мысленно повторяла: «Ужас! ужас!..» – внушая себе, как чудовищно оскорблена. Ей было пронзительно жалко себя, и в то же время она ни в коем случае не призналась бы себе, что не чувствует особого ужаса. Лишь бы не облеклось в мысль неосознанное согласие: а почему, в самом деле, не устроиться?.. Но она поняла то, чего ещё не сообразили мужчины (сильно бы их это встревожило?) – стоит их договору осуществиться, и Алик перестанет быть несказанно вожделенным, любимым Аликом. Она подешевеет.
Будь она прирождённой бесстыдно-экспансивной куртизанкой – другое дело. Она сделалась бы для них лишь ещё желаннее. Но Алик – иная. Её не отличают агрессивный цинизм и холодная злость истой развратницы. Алик в глубине души застенчива, а чем она щедро наделена, так это артистизмом, она – талантливая играющая девочка.
Влетев в комнату, закрыв окно, бешено, со взвизгом, бросила:
- Дряни! Гнусные дря-а-ни!! Сожр-рите друг друга – мне плевать!
Они переглянулись – она всё слышала, и её взаправду прожигает глубочайшая обида.
- Делить меня как последнюю... – она схватила с письменного стола бюст Сократа и с размаху швырнула на паркет: бюст раскололся на четыре части.
Мужчины несмело бормотали, просили успокоиться – она разъярённо бросилась к книжному стеллажу. На полке стояла початая бутылка коньяка – Алик изо всей силы бросила её на ковёр, покрывавший пол, следом за бутылкой полетела рюмка. Обеими руками вцепившись в книгу потяжелее, Алик подняла её над головой и с размаху швырнула в картину с голой купальщицей, перенесённую сюда из спальни. Можов, вскочив, протянул руки к разъярившейся любимой.
- Га-а-д!!! – Не увернись он, её ногти располосовали бы ему щёку. – Пр-р-ровались вы оба... делить меня... – она метнулась вон.
У себя в комнате, белая от злости, запихивала в дорожную сумку вещи: сколько войдёт. Переодеться – и скорее прочь из этого гнезда ебли! Она, не взяв с собой подарки: жемчужное ожерелье с нефритом, кольцо с сапфиром, серьги с сапфирами, – выбежала в прихожую с набитой тяжёлой сумкой за плечом. Мужчины поджидали – побито-покорные и, казалось ей, помирившиеся.
- Тва-а-р-ри пр-роклятые! – На этот раз от её ногтей пришлось уворачиваться мужу.
Рванувшись за порог, хлопнула дверью – «чтобы посыпалась штукатурка». В первом часу ночи явилась под отчий кров, перепугав и расстроив родителей.
89
Всю ночь Алик ждала, что позвонит Можов. Ей нестерпимо хотелось хлестать, хлестать его словами – и чтобы он всё вынес и искал встречи с нею. Он не позвонил.
Мама, бледная, с красными пятнами на лице, входила в комнату Алика, принимала успокоительное – демонстрировала, как дрожит рука со стаканом воды.
- Неужели не скажешь, что произошло? Ты меня в могилу вгоняешь! Отец тоже не спит, а у него на заводе такая напряжёнка!..
Алик психовала:
- Мамуся, тебе не из-за чего умирать. Но объяснять мне неприятно!
Наконец поняла: всё равно надо что-то придумать.
- Он устроил мне гнусную сцену ревности!
- Из-за кого?
- Из-за бывшего секретаря.
Мама вспомнила:
- А-аа... но ведь он женился где-то в деревне?
- Ну да – и позвонил мне оттуда по телефону: просто по-приятельски, там же глушь, тоска.
- Позвонил при муже? ты при нём говорила?
- Ну да...
- Какая же ты наивная дурочка!
В дверях стоял папа:
- Значит, он ревнивый? Я так и думал. Ничего страшного: перебесится – крепче привяжется. Ударит – дай сдачи. Он человек интеллигентный – полезет извиняться.
Мама встревоженно спросила:
- Но он тебя не бил?
- Нет. Грязно обзывал, отвратительно.
Мама понимающе кивнула:
- И ты его обзови, не стесняйся. Он уступит – и ты с ним помягче. На днях за тобой приедет.
- Я не вернусь! – воскликнула Алик.
- Хорошо, хорошо, – согласилась мама, убеждённая, что это тривиальная поза, – успокойся, засни.