Страница 76 из 89
Пышнова назначили минером на «Товарищ» (бывшую подлодку «Тур»). Командовал ею Александр Ждан-Пушкин, в недавнем прош лом мичман.
– Тогда у нас такой обычай был заведен, – вспоминал под одышливый вой пурги за окном помолодевший вдруг Пышнов. – Перед выходом в море вся команда, от командира до кока, писала завещания. Конверты с ними хранились в сейфе у старшего адъютан та командира бригады. Страховали только сдаточную команду, а нас нет… Ну да мне и завещать-то чего было?! Чемоданчик, койка на бербазе – вот и все имущество… Зато кормили как на убой: на каж дый день полагалось 400 граммов мяса! От цинги – клюквенный экстракт, хлеб выдавали всегда мягким – проспиртованным на не мецкий манер.
Подводников, даже во времена молодости их кораблей, считали смертниками. Теперь же, когда их «барсы», «леопарды», «вепри» были изрядно потрепаны войной, когда вышли все мыслимые и немыслимые сроки ремонтов, с обржавленными корпусами, текущими сальниками, залитыми перископами, «газующими» аккумуляторами, чей водород взрывался неожиданно и страшно, они и вовсе были дважды смертниками.
Любой пустяк мог стоить жизни. Ну кто бы мог подумать, что перемена только сорта сурика, который входил в состав действую щей массы аккумуляторов, будет стоить кому-то жизни?! До револю ции сурик покупали в Бразилии, он славился химической чистотой и не «водородил». Когда в двадцатые годы его заменили на отечест венный, менее чистый, то по лодкам прокатилась серия «гремучих» взрывов. Что такое взрыв водорода в аккумуляторной яме, весьма впечатляюще рисует человек, чудом переживший подобный удар, – матрос Александр Злокозов.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА:«Заканчивали мы зарядку аккумуляторов. Я находился в первом отсеке у торпедных аппаратов. Переборочная дверь во второй (аккумуляторный. – Н. Ч.) отсек, как всегда в боевом походе, была закрыта на клиновой запор. Вдруг раздался глухой, но сильный взрыв. Лодку тряхнуло. Меня отбросило к торпедным аппаратам, я ударился о них. Свет погас. Отсек стал наполняться дымом.
Сквозь дым я увидел через приоткрывшуюся дверь голубоватого цвета пламя во втором отсеке. Оттуда слышались стоны людей. Потом они прекратились. Я стал кричать. Но никто мне не ответил. Тогда я бросился к двери – раздумывать больше было некогда.
Переборочную дверь сорвало с клинового запора. Я подумал, что надо ее задраить, чего бы это ни стоило. Задраивать было очень труд но – барашки с винтов поотлетали. К тому же темнота полная. Но я отдал все силы и дверь все же задраил. После этого позвонил своему старшине Егорову в седьмой отсек и доложил, что дверь задраена, а я задыхаюсь от дыма. Егоров приказал открыть нижнюю крышку люка. Крышку я открыл из последних сил и тут же поте рял сознание…
В отсек отправилась аварийная партия с надетыми масками изолирующих спасательных аппаратов. Матросы открыли дверь сначала во второй, а потом и в третий отсеки. В свете ручных фона рей они увидели страшную картину: изуродованные трупы, беспоря дочно разбросанные груды обломков деревянных переборок и коек. Один из краснофлотцев, не вынеся потрясения, упал в обморок.
Половина экипажа во главе с командиром погибла. В отсеках царил мрак, стоял тяжелый запах дыма и хлора. Лодка могла дви гаться только в надводном положении – электроэнергии для под водного хода не было. И что самое страшное, не было ее и для того, чтобы запустить дизеля, привести в действие радиостанцию и гиро компас».
Именно так погиб на «Сталинце» командир Пышнова по дивизио ну подводных лодок, один из первых советских подводников, мич ман «керенского выпуска», участник Ледового похода, бывший ми нер «Пантеры», выпускавший торпеды по «Виттории», – Генрих Таубе.
– В тот поход вышли все три лодки нашего дивизиона, – вспоминал Александр Александрович, – Л-1, Л-2 и Л-3. Я командовал последней. Таубе должен был идти со мной. Он сказал мне, что этот поход для него последний, так как его должны перевести в Учебный отряд подплава на преподавательскую должность. Как сказал – «последний», – так и получилось. Перед самым отходом комбриг Самборский пересадил Таубе на Л-2, «Сталинец»…
После гибели Таубе меня назначили командиром дивизиона подводных минных заградителей. Прокомандовал я им с год, а в июле тридцать пятого меня снова повысили – столь же неожиданно и опять же после трагического случая, – мне пришлось занять долж ность командира бригады малых подводных лодок…
Пышнов явно скромничал, говоря о случайности своего назна чения. К тому времени он закончил специальные командирские классы. Другое дело, что у него, с его адмиральской родословной по царскому флоту, не было никаких шансов занять адмиральскую должность во флоте красном. Тут нужны были титанические уси лия по службе и в науках, чтобы подниматься вверх с пудовым грузом своего дворянского «соцпроса» – социального происхож дения.
Да, в те времена были и высокие взлеты, тот же Галлер, напри мер. Но Галлера, как и других спецов, спасал боевой опыт, специаль ные знания. Пышнов же пришел на РККФ недоучившимся гарде марином, с классово чуждым прошлым. И тем не менее он шагал по ступеням служебной лестницы, не отчаиваясь от мысли, что иному его коллеге, с безупречной пролетарской анкетой, все то, чего добил ся он ценой неимоверных усилий и самоограничений, далось во много раз проще и легче.
Бывший черный гардемарин, Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков, вспоминая на склоне лет своих предков, рассказал своему биографу, что его прадед был иеромонах в Восточной Арме нии, а дед – мельник в одном из сел под Гянджой. «Но только, ради бога, не пишите, – с лукавым испугом предупредил он писателя, – что дед был мельником, хоть и сто лет тому назад. Дед-мельник, даже бедный мельник, – кадровики этого не вынесут».
Ну а дед – адмирал? О чем вообще говорить?!
Только взяв во внимание все эти обстоятельства, можно понять, какое это удивительное явление – тридцатишестилетний комбриг Пышнов. Через год он уже был первым кандидатом в команди ры дивизии подводных лодок. Эстафета подводницких флагманов Щенснович – Левицкий готова была продолжиться в личности Пышнова.
То, что нравилось кадровикам, порой не нравилось подводным лодкам, существам коварным, не прощавшим ошибок ни врагу, ни своему экипажу.
Анкета командира подводной лодки № 4 («Леопард») Атавина, типичного выдвиженца из рядов гегемона, импонировала кадровикам, несмотря на то что новоиспеченный командир служил на флоте без году неделя и никаких кораблей, даже катеров, по морям не водил. Беда не замедлила грянуть…
– В 1931 году две подводные лодки – «Ерш» и «Леопард»1, – рассказывал Пышнов, грустно покачивая головой, – вышли в Фин ский залив на отработку задач совместного плавания. «Ершом» командовал мой однокашник по Морскому корпусу, с которым я всегда был очень дружен, – Николай Александрович Царевский. Он тоже отвоевал на гражданской, а перед подплавом служил помощ ником командира миноносца № 213.
Ночью в сильный шторм лодки потеряли друг друга из виду, но продолжали идти прежним курсом. Атавин решил догнать Царевского, лечь ему в кильватер. Но не рассчитал скорости, а главное, дистанции, задел корму «Ерша» правым ограждением носовых ру лей глубины и пробил ему прочный корпус. Пробоина неболь шая – с ладонь, да вся беда, что к ней не подберешься: ее закрывала главная судовая магистраль… Переборок тогда, разделявших корпус на отсеки, не было, и «Ерш» очень быстро затонул со всем эки пажем.
Атавина судили, дали ему 10 лет и отправили в Соловецкий ла герь, откуда он пытался бежать, захватив парусную шхуну. Его расстреляли.
Некомпетентность, полузнайство, самонадеянность – наша дав няя беда. Именно она погубила подводную лодку «Буки-три» – бывшую «Рысь», переименованную в «Большевик».
Шли большие маневры Балтийского флота, по плану которых Б-3 должна была выйти в атаку на флагманский линкор «Марат» с подныриванием под кораблем.
Я хорошо знал эту лодку, поскольку командовал ею раньше. Те перь на ее мостике стоял бывший командир плавбазы «Смольный» Голоднов, выпускник параллельных классов училища имени Фрунзе. Подводное дело знал он неважно, служил на лодках всего лишь несколько месяцев. Он даже по складу характера не подходил на роль командира-подводника, будучи от природы большим флегмати ком и тугодумом.