Страница 4 из 13
– Ну вот и свершилось, дорогой. Я для тебя уже не преподавательница и не Валентина Ивановна, а твоя девушка, которую зовут Валечка.
Кирилл с высоты своего немаленького роста смотрел в её бездонные васильковые глаза и, подобно весенней сосульке, таял от горячей чувственной энергии, исходящей из них. Он не очень понимал, да и не хотел понимать, что эта эффектная и умная женщина нашла в нём, приехавшем из провинции бесперспективном студенте.
А уткнувшаяся в его грудь обаятельная девушка Валечка была всего-то на шесть лет старше. Год назад, закончив престижный философский факультет Московского университета, она получила направление на должность ассистента кафедры философии геологоразведочного института. В отличие от своего ростовского коллеги Сергея Ивановича, она не особо дистанцировалась от своих студентов. Когда же она увидела Кирилла Коновалова, её женское начало просто затрепетало от атлетически сложенного, обворожительного блондина. Нельзя сказать, что она мгновенно влюбилась в него. Просто нестерпимо захотелось иметь с этим симпатичным парнем отношения, отличные от платонических.
Начало этой связи и зарождалось сейчас в новоявленном московском ночном клубе. Ещё нетронутое телесными отношениями со взрослой женщиной естество Кирилла трепетало от нежных прикосновений чувственных губ Валечки к его загорелой шее. Он ещё не понимал, что в его блеклую столичную жизнь бесцеремонно вторгается новая, разухабистая, местами циничная, но тем не менее животворящая, отнюдь не скучная полоса.
Забрезжив на этом богемном танцевальном клочке, она разгорелась пылающими искрами в квартире Валечки. Едва переступив порог, она буквально тремя движениями своих шаловливых пальчиков сбросила с Кирилла все одежды и уже через минуту сама оказалась в наряде библейской Евы. А он широко открытыми мальчишескими глазами в неописуемом восторге смотрел на свою обнажённую, идеально сложенную, голубоглазую пассию и думал:
– Надо же, какое счастье привалило. Только ради этого стоило ехать в Москву и слушать скучные лекции.
Думать пришлось недолго. Неутомимая Валечка буквально повалила Кирилла в постель, где преподала первые уроки плотской любви. На широкой кровати её преподавательский талант заиграл совсем другими красками, чем на семинарах по философии.
В эту незабываемую ночь Валечка сваяла из своего студента настоящего мужчину. Кирилл оказался талантливым учеником, постижение сексуальных поз Камасутры для него оказалось более лёгким и приятным, чем изучение опротивевших ему геоморфологии, тектоники и минералогии. Теперь же суточная жизнь делилась на две части. Первую он с огромным нежеланием проводил в лекционных аудиториях и лабораториях храма науки. В эту, ненавистную для него, часть дня он с большим трудом заставлял себя изображать добросовестного студента. Зато во второй части он с удовольствием сбрасывал с себя маску нерадивого студента и с нерастраченной энергией по полной программе отдавался альковным отношениям, так искусно выстроенным Валечкой. Она же не только обучила своего подопечного премудростям любовных утех, а и вложила в них осмысленное отношение к жизни. Кирилл точно не помнил от кого, от Платона, Сократа, Аристотеля или от кого-нибудь другого, исходило это ежедневно трактуемое Валечкой мировоззрение. Зато он точно знал его формулировку. Суть заключалась в том, что к текущему бытию надо подходить философски, т. е. не только пытаться что-то изменить, а и принимать его таким, каковым оно является независимо от тебя. А ещё харизматичная философиня, кроме глаголов «требовать» и «принимать», учила всегда употреблять глагол «брать», другими словами, без стеснения взимать у обозначенного бытия всё, что только возможно. Вот такое своеобразное видение жизни было у философствующей Валентины. В конечном итоге её преподавательские навыки всё-таки оставили заметный след в мировоззрении Кирилла. Она ввела его в богемный мир своих друзей, среди которых преобладали философы, поэты, скульпторы, артисты и просто меценаты, ценящие искусство.
Валентина Ивановна и её приятели позиционировали себя приверженцами философии экзистенциализма. Кирилл и слова-то такого раньше никогда не слышал. Пытаясь хоть как-то привлечь Кирилла к умным разговорам с коллегами, Валечка вооружила его книгами Достоевского, Жан-Поля Сартра и Альбера Камю, которые считались родоначальниками этого философского направления. Бедный Кирилл засыпал уже на первых страницах этих трудночитаемых даже для специалистов и абсолютно непонятных для него философских трудов. Однако он всё-таки запомнил, что главный принцип экзистенциализма заключается в том, что смысл существования и природу человечества нельзя по-настоящему постичь только через изучение естественных наук, что у людей есть абсолютная свобода действий и каждый, вопреки отсутствию смысла и порядка во Вселенной, вправе делать свой выбор в повседневной деятельности.
Валентина Ивановна, забивая голову юного отрока всем этим философским хаосом, не потрудилась объяснить ему, что на данном этапе свобода его действия как раз и ограничивается изучением естественных (геологических) наук. Она не удосужилась направить своего студента на успешное окончание института как основы для дальнейшего выбора. Поэтому вполне естественным результатом её экзистенциальной деятельности явилось исключение студента Коновалова из института за академическую неуспеваемость. Причём эта неуспеваемость была такой, что даже именитый дядя-проректор не смог спасти то ужасное положение, в котором оказался племянник. Автоматически он лишался общежития и стипендии, а значит, жилья и средств существования. На первых порах его приютила Валечка. Однако будущее светило философских наук с космической скоростью охладевала к юному фавориту, отчётливо понимая, что не самцом единым прекрасна эта жизнь. В один далеко не прекрасный для него день поклонница Сартра и Камю без лишних эмоций объявила, что с завтрашнего дня он может считать себя свободным от её нежных объятий. От ночлегов на вокзале его спас художник, с которым Валечка познакомила Кирилла в ночном клубе. Феликс сочетал рисование картин с работой дворника. При встрече с Кириллом он, потрясая зажатой в руках бутылкой водки, весело прогундосил:
– Не робей, старик! Несколько ночей перекантуешься у меня. Потом устрою тебя дворником на соседнем участке, выделят тебе казённую комнату для проживания, а там, Бог даст, через несколько лет и малогабаритную квартирку получишь.
До квартирки на белокаменных просторах столицы дело так и не дошло. Буквально через несколько недель Кирилла вызвали в военкомат и не без доли помпезности, вручив повестку, напомнили, что пришло время отдать священный долг Родине службой в российской армии. Уже через месяц недавнему студенту представилась возможность лицезреть из окна вагона если и не всю Россию, то, наверное, добрую её половину. Конечной остановкой эшелона, который вёз будущих защитников Родины к месту службы, оказалась какая-то Тмутаракань в ста километрах от Улан-Удэ. Волею судьбы и столичного военкома Кирилл попал в далеко не самые элитные войска, которые именовались мотострелковыми. С первых дней службы его угнетали даже не столько беспрерывные марш-броски по сибирской тайге и рытьё окопов в каменистом грунте, сколько солдатское окружение, его сослуживцы. Так сложилось в его роте, что подавляющее большинство военнослужащих там были призваны с Дагестана. Они, по сути дела, образовали грозную кавказскую диаспору в воинском подразделении, в котором славянские солдаты были едва заметны на их фоне.
Дагестанская дедовщина Кирилла особенно не задевала. Его атлетические данные и значок мастера спорта по боксу вызывали у горцев если и не боязнь, то, возможно, даже некое уважение. Однако же в один не такой уж и прекрасный вечер к нему подкатился старослужащий сержант-дагестанец и, ткнув под нос свои грязные сапоги, приказал в течение нескольких минут натереть их до блеска. Учуяв от сержанта запах неизвестно где добытого алкоголя, Кирилл миролюбиво заявил: